Читать книгу Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2 - Виктор Васильевич Ананишнов - Страница 16

Там, где ныне простирается «зелёный ад» Амазонии, за десяток тысяч лет до настоящего времени Ивана Толкачёва, простиралась холмистая, изрезанная реками равнина с небольшими скалистыми останцами. Правда, уже тогда Великий Пелилакканк, как называли эту обширную страну многочисленные племена, в некоторых местах являл взору заросли, предвестники будущего сплошного массива. Но в целом земля Пели, Сына Зачинателя Анки, представляла собой прерии, где паслись бесчисленные стада животных – диких и одомашненных, где вольготно селились люди, строя посёлки из хижин, в которых царил Древний Закон Анки.

Люди занимались охотой, скотоводством, земледелием, в меру воевали между собой, но не враждовали племенами, обходясь единоборствами между теми, в ком кипела кровь, подвигая на поиск места приложения излишней силы и избыточной энергии. Дрались на палках и дубинах. Лук охотника против человека не применялся. Ослушнику грозила позорная смерть, куда бы он ни скрылся.

Случались, конечно, исключения, да и Древний Закон Анки, сложившийся в незапамятные времена, ещё в пору после великих пожаров, охвативших всю страну, стал устаревать. Причиной тому послужило неравенство полов. Из года в год, из века в век число мужчин-холостяков становилось больше и больше, женщин им не хватало.

Местные легенды рассказывали, что после пожаров на всей земле Пели остался только один мужчина. Звали его Анки. Женщины бродили толпами, изнывая от отсутствия мужчин. До пожаров правителем был матриархат, а вторая, мужская, половина человечества служила женщинам для деторождения, развлечения и в качестве слуг. Служа женщинам, они в первую очередь и поплатились: спасая их, сами сгорели в огне.

В те далёкие и забытые времена, после испытаний по существовавшему правилу в беге, танцах и наказании мужчин, матриархом стала женщина, презиравшая представителей другого пола за их грубость и непритязательный вид, кроме Анки, выбранного ею из сотни представленных на смотр претендентов для продолжения рода, утех и иных услуг.

Его мощный торс, красивые, сильные ноги и руки не шли ни в какое сравнение с тем поистине божественным даром, что называется мужской силой. Анки мог удовлетворить страсть не только своей повелительницы, его хватало и на многочисленную свиту матриарха.

Вид его особых достоинств приводил женщин в исступление.

Поэтому через три года, когда матриарх должна была освободиться от Анки, убив и сварив его в воде на человечьерукой траве, она спрятала его в глубокой яме, а вместо него умертвила и съела другого мужчину.

Анки снова оказался в списке претендентов и, естественно, матриарх выбрала его и родила в этот раз от него сына Пели, первый крик которого совпал с падением с неба раскалённых каменных капель дождя, сжигающего всё на земле.

Мужчины в большинстве своём находились вне поселений и убежищ, поэтому сгорели сразу. Малая их часть заслонила женщин и тоже сгорела. Лишь один Анки отсиделся в глубокой яме…

Так рассказывала легенда.

По-видимому, всё-таки он не был единственным. В некоторых вариантах легенды говорилось, что когда Пели сам ушёл в гости к прародителям, то оставил после себя мир, совсем не похожий на прежний, а мужчины взяли себе женщин сколько могли, даже по двадцать.

Правда, все они от любовного истощения быстро умерли, но женщины успели зачать и народить от них детей. Много детей. И сейчас потомки тех первых мужчин, обособясь в роды и племена, носили их имена.

Зато Анки забрал к себе сорок женщин и жил долго Он оставил после себя столько сынов и дочерей, сколько произвели на свет все остальные мужчины вместе взятые.

Анки к тому же стал патриархом, а его потомки стали властвовать в Великом Пелилакканке.

После смерти первого патриарха каждый мужчина должен был иметь столько жён, сколько мог покрыть ради продолжения поколений, ибо женщины преобладали. Однако с годами природа навела извечный порядок: мальчиков стало рождаться больше, чем девочек. Несмотря на преобладающую смертность среди мужской составляющей, пропорции полов уравнялись.

Наступила пора вернуться к прежнему образу жизни.

Да какой же мужчина, вкусивший власть, отдаст её? И кому? Женщинам? Женщинам, которые могут только работать и ублажать любые фантазии и капризы своего домашнего Анки?!

Но если мужчин и женщин поровну, то кто-то имеет десятки жён, а кто-то – ни одной.

Для мужчин Великого Пелилакканка добыча женщин стала делом чести и жизни. С первого дня на новорожденного из самого почитаемого угла хижины смотрели выпуклые глаза Анки, постоянно напоминающие будущее предназначение появившегося на свет мальчика. Кроме глаз, в облике Анки преобладала самая нужная и важная часть настоящего мужчины – гипертрофированные гениталии.

Подрастающему отроку не надо было добывать себе в поте лица пищу, он не заводил друзей, ибо таковых у него не должно было быть до тех пор, пока он не обзаведётся хотя бы тремя жёнами. Дружить он будет потом, и только с такими же счастливцами, имеющими в своём распоряжении несколько женщин.

Но это в будущем, а оно не для всех становилось реальностью.

Все помыслы подрастающего мальчика, потом отрока направлялись к одному – Древний Закон Анки нерушим!

Когда наступала пора зрелости, юноша начинал искать женщин. Но где их найти? Его сверстницы давно уже захвачены старшими и, значит, более сильными мужчинами, а Древний Закон Анки запрещал брать или воровать чужих жён, даже если они были согласны поменять мужа.

Вот этот-то запрет со временем начал размываться.

Всё чаще молодые люди тем или иным способом выманивали молодых женщин из-под опеки их стареющих хозяев и потерявших или теряющих доблесть Великого Анки…

Племена между собой не воевали, зато на пространствах Великого Пелилакканка разыгрывались многочисленные поединки между претендентами на женщину, либо между теми, кто их уже имел, и теми, кому Древний Закон Анки в части «чужую женщину не трогай!» не нравился и был в тягость.

События шли своим чередом, сменялись поколения…

Имеющие женщин стали объединяться для защиты своих прав собственности на жён, что, естественно, привело к единению возрастающей массы холостяков. Шайки последних рыскали повсюду в поисках удобного случая, если не обзавестись гаремом, то хотя бы отведать части блаженств, вкушаемых когда-то без меры Великим Анки и предками родов и племён.

Чтобы защитить своих женщин от посягательства со стороны, их владетели построили укреплённые городки – ромты. Каждый рождённый мальчик, достигший десяти лет, изгонялся из дома и из ромта с тем, дабы не стать конкурентом старшим, обладателям женщин.

Однако со временем хозяева старели и не могли уже удержать ни власти, ни напора молодых, ни самих женщин. Холостяки врывались не без помощи последних в городки, и начиналась делёжка добычи – женщин.

Прежних их повелителей убивали, если они выступали против, либо изгоняли, после чего нападавшие превращались в обороняющихся.

Так было до тех пор, пока в роду прямых потомков Анки – ылимов – не появился Уленойк – повелитель всего Великого Пелилакканка…

– И долго нам ещё предстоит идти? – щурясь на весёлую пляску огня костра, поинтересовался Иван.

Он уже стал жалеть, что ввязался в это путешествие вне дороги времени.

– Завтра, и ещё два раза завтра, и потом уже придём, – беззаботно отозвался Пирик, для которого такие переходы были, наверное, привычным делом.

Но как сын Уленойка всё-таки попал под стену какого-то заброшенного строения так далеко от своего дома, то есть, от своего ромта, где на него напали и избили не менее десятка здоровых мужчин, Иван так и не дознался. Всё что-то сбивало и уводило их в сторону от этого разговора. Нельзя же считать, думалось ходоку, такую отговорку, что тот будто бы пошёл искать новых женщин. Ведь сам утверждает, что их у него уже много.

Услышав безрадостный для него ответ, Иван вздохнул.

– Это очень далеко.

– Далеко, – подтвердил Пирик. – Отец мой, Уленойк, не знает, где я, а то бы помог.

– Каким образом?

– О! – приподнял перед собой руки Пирик и завёл глаза под лоб – вылитый какой-то святой, виденный Иваном на картине. – Отец мой, Уленойк, меня всегда берёт с собой, когда просто так бродит во времени. – Пирик опять закатил глаза и мечтательно произнёс: – Там интересно всё… Люди совсем другие. Закона Анки не знают. Иногда меня с отцом моим, Уленойком, ругают, что мы одеты не так правильно, как они. Отец мой, Уленойк, тогда им всем доказывает гордость каждого мужчины, произошедшего от Анки…

– Так ты всё-таки тоже ходок? – в изумлении перебил его напевный восторг воспоминаний Иван.

– Нет. Это отец мой, Уленойк, ходок. Но он берёт меня на спину и идёт куда захочет. Он видит новое, и я вижу такое же. А там…

– Всё ясно, – не дал ему Иван вновь растечься по древу реминисценций, – он тебя просто пробивает или протаскивает сквозь время. Тогда он у тебя сильный ходок и человек, – похвалил Иван за глаза Уленойка.

Уленойк представлялся ему неким заботливым папашей, таскающим на себе своё взрослое чадо туда-сюда в поле ходьбы.

– Да, – важно подтвердил Пирик. – Отец мой, Уленойк, сильный. У него сто жён!

Такое понимание силы уже не занимало Ивана. Но если Пирик побывал с отцом своим, Уленойком… Тьфу ты!.. – оборвал себя Иван. Даже в мыслях навязло это – «отец мой, Уленойк»…

– Я тебя тоже мог бы пробить по дороге времени в ромт твоего отца, только не знаю куда.

– Как куда? – Пирик по-настоящему удивился словам Ивана. – Всё прямо и прямо. Будет река, потом ещё две, а потом ещё за одной как раз и будет ромт отца моего, Уленойка.

– Тоже мне, объяснил, называется, – покачал головой Иван.

– Так все объясняют.

– Может быть… – Иван некоторое время задумчиво смотрел на огонь. – Вот что, Пирик, – наконец сказал он. – Ты мне можешь нарисовать, как туда пройти.

– Что?

«У них же нет ещё письменности, – с досадой фыркнул ходок. – Даже иероглифов никаких ещё не придумали. Или пиктограмм… А уж карты рисовать… Да и само это – рисовать, тоже проблематично».

– Извини, – буркнул он. – Вот смотри, – он расчистил и заровнял сапогом землю перед костром, подбросил в него несколько колючих веток для большего освещения. – Мы с тобой здесь…

– Откуда знаешь? – Пирик жадно посмотрел на Ивана, будто тот ему сообщил что-то невероятное. – Почему тут?

– Я ничего не знаю. Но мы с тобой будем так считать, что мы с тобой сейчас сидим вот здесь. – Иван с надеждой выждал паузу. Пирик всё-таки не понимал. – Ладно. Мы были здесь, – он ткнул палочкой ниже, – а теперь идём вот в эту сторону… – Пирик готов был задать вновь свой вопрос, мол, откуда он это узнал, но Иван поторопился сказать: – Будем так считать. Тогда вот где-то здесь, – показал он на рисунке новой отметкой по ходу их движения, – находится ромт твоего отца, Уле… Твоего отца.

– Да, да, он там, – радостно подтвердил сын своего отца.

Но возможность показать точкой на земле их настоящее местонахождение, стрелкой, показывающей направление движения и следующей точкой, якобы, обозначившей расположение ромта Уленойка, его ошеломили. Он открыл рот от увиденного и услышанного и застыл в таком состоянии.

– Тогда, – продолжил Иван, усмехаясь произведённому эффекту на Пирика, – между нами и ромтом твоего отца находятся реки… Вот одна. – Он провёл извилистую линию. – Потом ещё две реки… Так и так. И ещё одна, на том берегу, которой, как раз и располагается ромт твоего отца. Так?

– Да, – одними губами прошептал Пирик. Глаза его округлились от ужаса. Он слегка отодвинулся от Ивана. – Ты знаешь?

– Что? – оторвался от своеобразной карты Иван и посмотрел на Пирика внимательно.

– Отец мой, Уленойк, тоже знает. Это… – и он как-то загадочно, поведя рукой на грубую карту, и на поблекшую вечернюю зарю, и на первые звёзды, добавил с придыханием: – Всё это знает.

Иван попытался разгадать, что из его объяснений вызвало такое поведение спутника.

– Что он знает?

– Он знает… Но и ты знаешь… это… – Он перешёл на язык ходоков: – Ты знаешь читать?

Пирик ждал ответа с волнением, у него подрагивали губы, язык жадно облизывал их. Он ждал.

– Знаю, – слегка пожал плечами Иван. – Но…

– И отец мой, Уленойк, знает.

– Откуда! – недоверчиво воскликнул Иван.

– Как откуда? От Анки! – уверенно и вдохновенно проговорил Пирик уже на своём наречии и отчего-то засмеялся, показав в красноватом свете костра ровные крепкие зубы. И целые.

Иван, может быть, и задумался бы, чего это Пирик вдруг стал смеяться, но ему почему-то показалось – Пирик уж слишком развеселился не к месту и времени, и его следовало вернуть к действительности.

– Скажи, сколько мы сегодня с тобой успели пройти?

Пирик, сгоняя с лица улыбку, повёл плечами.

– Что прошли, того уже нет, – заявил он авторитетно. – Зачем считать? Считать пройденное нельзя. Голова болеть будет.

– Не будет! Считать надо. Я тогда буду знать… Если я буду знать расстояние, то смогу тебя взять на дорогу времени и быть у отца твоего… уже сегодня. Так сколько?

– Хе! – Пирик вновь уставился на свои пальцы и зашевелил губами. Считая, он почёсывал голову, сбивался, опять начинал. Определил, но, похоже, не очень уверенно, потому глаз на Ивана не поднимал, а, приподняв руки, показал расчёты: – Столько, наверное, тумов, думаю.

– Семь, значит. Так… Мы прошли, по моим расчётам километров пятнадцать. Тогда это будет примерно один к двум с небольшим, то есть каждый тум километра два с гаком… Так и будем считать: семь тумов равны пятнадцати километрам. А теперь напрягись и подсчитай, сколько тумов осталось идти до ромта твоего отца? Давай, давай, не ленись, – добавил Иван, услышав тяжкий вздох Пирика.

Достойный сын своего отца снова считал пальцы ног и рук, шевелил губами, остервенело сплёвывал, сбиваясь и всё повторяя с нуля. Кожа его заблестела от пота, выжатого усердной и трудной работой ума.

– Вот, – наконец сказал он облегчённо. – Два раза всё и ещё столько…

– Пятьдесят два или это будет… ясно. Гаси костёр, и пойдём!

Пирик кинулся к Ивану, раскрыв руки.

Сесть себе на спину, куда с радостным воплем намеревался устроиться Пирик, Иван не позволил, а крепко схватил его за руку.

– Уй, – выразил своё недовольство Пирик, рассчитывающий, по-видимому, заодно отдохнуть, взгромоздясь на помочи рюкзака Ивана.

– Ничего, и так пройдём, – пообещал ему Иван и с удовольствием стал на дорогу времени.

Вскоре они вышли в реальный мир.

Если их расчёты были верны, то перемещение в пространстве через поле ходьбы произошло всего километров на сто десять, но ночные звуки и запахи здесь разительно отличались от недавно покинутых мест.

Там царила почти идиллическая тишина.

Когда они там шли ещё в реальном мире, им навстречу попадались табуны и косяки травоядных, кое-где в иссиня-зелёной траве в свете позднего вечера мелькали спины хищников. Зато к ночи всё притихло и, к радости Ивана, пропали все насекомые, а звёзды над головой беззвучно блистали несказанно выразительной чистотой и объёмностью на фоне могучей небесной реки – Млечного пути.

Здесь же, где они появились после перехода, было всё по-иному.

Сырой, наполненный густым туманом воздух, казалось, тяжело навалился и придавил влажную траву. В тёмно-белёсом мареве пыхтело, стонало и повизгивало – приглушённо и жутковато. Почти рядом как будто кого-то волочили по гремучему листу железа.

Иван напрягся, зато Пирик тихо рассмеялся.

– Ты так же велик, как мой отец, Уленойк. О-о! Мой отец, Уленойк, так будет рад!

По-видимому, он произнёс самую высшую похвалу, на которую мог рассчитывать Иван. Пирик тем временем закрутил головой из стороны в сторону – прислушивался.

– Туда, – указал он рукой. – Ромт отца моего, Уленойка, в двух тархах.

– Далеко?

– В двух тархах… Рядом. Пройдём только через лес Херести.

Идти ночью через лес Ивану не очень хотелось – ещё лоб расшибёшь, – и он уже пожалел, что поторопился, притом дважды.

Первое, – вообще, что решил на ночь глядя реализоваться в реальном мире, а второе, связанное с первым, – не учёл простой вещи, что ночь и через сто с небольшим километров никуда не денется, а он не сделал поправку, чтобы выйти сюда хотя бы ранним утром.

Но опять становиться на дорогу времени не одному, с Пириком, ему претило.

– Ладно, пошли, коли рядом.

Пирик либо мог видеть в молочной темноте, либо знал тут каждую кочку, так что был ли лес Херести на самом деле, Иван не заметил, пройдя с полкилометра по ровной утрамбованной дороге.

– Пришли!

Иван после слов Пирика ничего не увидел. Лишь приглядевшись, заметил – нечто тёмное как будто надвинулось на него. Он протянул руку и встретил мокрый камень, но Пирика ни о чём не стал расспрашивать. В конце концов, что мог представлять собой ромт, он не знал.

– Не упади, ступени, – со смешком предупредил Пирик и потянул Ивана за руку. – Пойдём!

Ступени были. Узкие, крутые, ведущие вниз. Иван шёл вслепую, но путь их явно пролегал по наклонному каменному туннелю, – он чувствовал над головой низкий свод, а плечи порой цеплялись за стены.

Пирик потянул в сторону. Запахло дымком. Перед ними открылся гигантский подземный грот, тускло освещённый несколькими угасающими кострами.

– Спят, – бесцеремонным громким голосом оповестил Пирик. И заторопился. – Мы тоже будем. Ты посмотри, кто тебе покажется лучше. Отец мой, Уленойк, гостям своих жён не жалеет. Вон их сколько у него.

– Да, – согласился слегка ошеломлённый Иван, – много…

Вокруг костров на шкурах лежали десятки женщин. Одетые только в свою кожу, – вспомнил Иван описание голых тел, вычитанное в какой-то книге. В полутьме трудно было судить о том, насколько стройны или симпатичны женщины, но ничем особенным они, похоже, не отличались от современных Ивану.

Пирик тут же позабыл об Иване. Он перешагнул через несколько спящих женщин, бесцеремонно разбудил одну из них. Та радостно вскрикнула. Тут же без лишней подготовки или заигрывания они занялись любовью, благо, раздеваться Пирику не надо было из-за удобства покроя одежды.

Иван усмехнулся, отступил ближе к стене, где стопкой громоздились шкуры, и лёг спать, понимая, что им ночью никто заниматься не будет.

Ромт Уленойка оказался устроенным в толще скалы, выходящей на поверхность земли в виде останца – столообразный шип на равнине, покрытой лугами и клочками обработанных полей. Вблизи ромта набирала силу небольшая рощица деревьев, названий которых Иван не знал, да и не интересовался этим.

Ночью его дважды будили какие-то женщины и требовали от него удовлетворения. Он спросонья ругался на непонятном для них языке, и они разочарованно отступали от него, но пытались всё время быть рядом с ним. Он чувствовал их округлые формы и прерывистое дыхание, пока вновь не засыпал.

Разбудили его выкрики женщин, заполнивших подземелье, словно оживлённый торг где-нибудь на восточном базаре. Их гортанная одновременная речь производила впечатление нескончаемых пререканий друг с другом и со всеми, кто их окружал. Тем не менее, выглядели они довольно миролюбиво и на Ивана посматривали не без любопытства, а когда он поднялся во весь свой почти двухметровый рост, звук подобный стону раздался в этом стиснутом со всех сторон каменными стенами гареме.

– Ты встал, – услышал он на фоне бурного потока слов женщин рыкающий возглас и заметил направляющегося в его сторону человека невероятной мощи. Он едва ли был ниже Ивана, но казался приземистым из-за ширины плеч, объёма бицепсов и ног-тумб, подпиравших всё это невероятное порождение природы. – Уленойк приветствует тебя, собрата по ходьбе во времени! Уленойк – это я!

Так Иван когда-то познакомился с одноглазым Уленойком – вождём племени ылимов…