Читать книгу Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2 - Виктор Васильевич Ананишнов - Страница 8

Появление Сола в пределах видимости работающих людей было для них подобно току, колыхнувшему их массу, – они побросали работу, и все без исключения пали ниц.

Толкачёв наблюдал развернувшуюся перед ним сцену из-за кустов, потрясённый увиденным и до конца ещё не осознавший происходящего перед ним. Всё это было так неправдоподобно для такого далёкого прошлого. Но, поставив себя на место этих людей, он постепенно проникался, помимо своей воли, их чувствами и страхами, так что вскоре уже с неподдельным волнением наблюдал за представлением, устроенным Солом.

А тот творил чудеса.

С точки зрения обычного человека, самые настоящие чудеса.

Чудеса, которые могли породить веру в богов или их антиподов.

Он будто бы стал выше и значительнее, совершенно изменил походку – на медленную и тягуче плавную, руки его делали пассы фокусника, а сам он время от времени таял на глазах поражённых зрителей, приотставая от реального времени, и вновь проявляясь уже в другой позе и с новым выражением не такого уж бессмысленного, как вначале показалось Ивану, лица.

– Ну, мастак! – как спасительное заклинание твердил Иван слово, услышанное в детстве от своего первого тренера по самбо, который про-износил его с различной интонацией и каждый раз по-разному, если его ученики делали нечто виртуозное и сложное, но не обязательное и не ну-жное. – Мастак!

Производя описанные манипуляции телом, руками и мимикой лица, поочередно проявляясь и становясь на дорогу времени, Сол словно вознёсся на пирамиду и замер на её недостроенной вершине в окружении коленопреклонённых, ошалевших от страха и раболепия людей. Руки его были подняты вверх.

Через минуту спектакль закончился: Сол растаял в реальном мире.

Толкачёв бросился по дороге времени за ним, но Сол так откровенно направлялся в будущее, в своё время, что Иван, пройдя с ним полдороги, вернулся назад, к пирамиде. К мешку Сола, который более семидесяти двух тысяч лет будет наводить тихий ужас на ходоков во времени многих и многих поколений, порождая легенды, мифы и, как следствие, страх перед возможностью попасть в него.

Страх был естественен, поскольку, если в этот мешок каким-либо образом попадал ходок, то, имея ограниченный диапазон погружения во времени, он уже никогда не мог возвратиться к людям, а оставался в этой западне до конца своей жизни.

Только КЕРГЕШЕТУ было подвластно «поднырнуть» из глубины прошлого в любое время, ограниченное пространством мешка Сола.

С заходом солнца работы на пирамиде закончились. Работники унылой цепочкой сошли вниз и скрылись в зарослях невысоких деревьев или кустарников – невдалеке стояли их хижины, где они, по-видимому, жили. Там давно уже готовили пищу – это по запаху определил Толкачёв: обоняние обострилось от чувства одолевающего его голода. В школе ходоков угостили не сытно – сыр, молоко, а ему бы мяса и хлеба. И – как можно больше. Уходя к Шлому, он не позаботился взять с собой съестное, надеясь в скором времени вернуться домой, но его своеобразная командировка в прошлое затянулась больше, чем предполагалось.

Особо не скрываясь, но и не выдавая себя, Иван, где на ощупь, где в неровном свете разведенных невдалеке костров, осторожно осмотрел сооружение, создаваемое по воле Сола.

Мешок представлял собой грубо собранную пирамиду из крупных каменных блоков. Одна сторона пирамиды упиралась в холм, так что внешнее основание её было круто скошено.

Камень быстро покрывался влагой от рано павшей росы; Иван ощутил озноб от прикосновения к нему, пока взбирался не без труда наверх пирамиды.

На вершине, ещё не заделанной – один-два ряда блоков, – тёмным провалом зияло отверстие, уходившее в недра пирамиды. Иван бросил в него камушек и скоро услышал звук его падения – метров десять, решил он. С помощью других камушков, брошенных вниз и в стороны, он установил, что внутреннее основание мешка Сола расположено горизонтально, несмотря на общую скошеность подножия пирамиды.

Толкачёв посидел на холодных камнях, свесив ноги в смутный в ночи зев недостроенной пирамиды, беспокойно обдумывая свои последующие действия.

Думал он и об ином.

Он думал.

Учился в школе, служил, окончил институт, работал – и всё это с людьми, на людях, для людей. Во всяком случае, так казалось, или считалось, или думалось, или было на самом деле. И не только он, но так делали и думали другие. По-разному, конечно. Кто со скрипом, кто со стенаниями, кто притворно, кто со смехом и шутками, кто всерьёз.

Но все люди, которых знал и с которыми встречался по жизни Иван, были, в принципе, добрыми, отзывчивыми и порядочными, и все вместе выступали единомышленниками и участвовали в одном общем деле на собственное благо, в том числе и его, Толкачёва, его друзей, знакомых и, в конечном счёте, страны в целом.

Другое, негативное, было где-то вне его и его окружения, а там, за рассказами переживших войну и страданиями людей, а чаще за газетной строкой, за теле новостями, за тридевять земель…

И вдруг в его жизни появились ходоки со своими сложными взаимоотношениями и бедами, отчуждённостью и сектантством, с тем, что они несут другим людям, а вернее, что обиднее всего, – ничего не несут. Его словно выдернули из тихой смеющейся солнцем и негой гавани и бросили в крутые холодные волны новых для него понятий, взглядов и отношений между людьми. И эти отношения ему не понравились, более того, он ужаснулся им. И ещё не постигнув их до конца, тем не менее, волей случая окунулся в самый водоворот событий, охвативших тысячелетия и всю Землю, оказавшись в качестве одного из активных участников.

И вместе с тем, все эти события, с его точки зрения, были мелкими, даже мелочными, в стороне от всечеловеческих проблем и чаяний, замешанными на безграмотности, своенравии и озлобленности. Ходоки представлялись Толкачёву малыми, запутавшимися в своих незрелых представлениях детьми, не ведающими, что делать, как выкарабкаться из всего того, что они сами себе уготовили политикой изоляции от человечества.

Напрашивались выводы, однако Иван их ещё не мог сформулировать.

Так что было о чём думать и переживать ему под изменённой до неузнаваемости картиной звёздного неба далёкого прошлого нашей планеты.