Читать книгу Пансионат «Кавказский рай» - Виктор Васильевич Кабакин - Страница 7

Вода была красноватой и распространяла легкий аромат лаванды. Пузырьки воздуха – «жемчужины» поднимались со дна ванны, приятно щекотали кожу и, бурля, взрывались на поверхности воды. Успокаивающе играла негромкая мелодия Джеймса Ласта.

– В моей профессии иногда бывают весьма недурственные мгновения, – расслабленно думал я, устраиваясь поудобнее и отдаваясь ощущению умиротворенности.

Только что высокая, статная медсестра налила в ванну воды, бросила туда мерку лавандового экстракта. Ее движения были спокойны, неторопливы, даже швабру, которой девушка смахнула капли воды с кафельного пола, она держала с каким-то величавым достоинством. Она не красовалась, просто изящество заложено в нее от природы. Улыбнувшись и пожелав приятного отдыха, медсестра уплыла, гордо неся на густой копне бронзовых волос белый колпак, словно это была королевская корона.

Ни тени волнения на лице, думал я. А ведь она первая столкнулась с последствиями ужасного преступления, имевшего место в этой комнате с неделю назад. Я почти наизусть помню показания медсестры.

Войдя в ванную, где лежала София, она сначала никак не могла понять, почему вода такая алая. Лаванда придает воде красноватый оттенок, но не настолько же. Поняв, в чем дело, хладнокровная девушка не впала в истерику, немедленно вызвала администратора. Однако тот только спустя десять минут сообщил о происшедшем Могильцу (его в это время не было на месте). Могилец велел вызвать милицию, сам спустился в процедурный кабинет, причитая:

– Какое несчастье! Надо же такой беде случиться…

Однако каким образом преступник умудрился попасть в ванную комнату? – размышлял я. Здесь спрятаться явно не мог – негде. Через дверь, в которую вошла Разумовская, тоже нельзя. Она заперлась изнутри. Остается вторая дверь в раздевалку, где мог находиться предыдущий пациент, принимавший ванну до Софии.

Дело в том, что раздевалка перегородкой разделялась на два отсека с разными дверями, – пока один пациент одевался после ванны, другой, в соседнем отсеке, готовился к ее приему. Известно, кто был предыдущим. Некто Пырев. Его объяснения просты: мол, оделся и ушел, представления не имел о том, кто принимал ванну после меня.

Из раздевалки – выход в комнату отдыха посетителей. В тот роковой момент там находились три женщины. Они сидели в креслах, болтали, рассматривали журналы мод. По словам одной из них, Пырев вышел из своей раздевалки спустя пятнадцать минут после того, как туда зашла Разумовская. И был странно бледен. Если женщина не ошиблась, то ее наблюдение весьма интересно. Сколько надо времени, чтобы натянуть на себя футболку и шорты? От силы пара минут. Добавим еще две-три минуты – на вытирание. Что Пырев делал остальное время? Над этим стоит подумать.

Есть еще одна дверь в ванную комнату – напротив раздевалки. Эта отдельный вход для медсестры. Водные процедуры могут одновременно в разных изолированных кабинетах принимать пять человек. Все они располагаются по соседству друг с другом. Медсестра, уложив одного пациента, выходит через дверь в служебный коридор, вдоль которого расположены ванные, заходит в следующую комнату, и так пока не уложит очередную смену. Затем направляется в свой кабинет. По инструкции медсестра в середине сеанса должна обойти ванные и поинтересоваться, все ли в порядке. Но иногда она этого не делает, так как некоторые клиенты недовольны тем, что их отвлекают от расслабляющего кайфа.

Таким образом, в течение, примерно, пятнадцати минут с момента, когда сестра уложит пациентов, а затем идет поднимать их, служебный коридор может пустовать. Этого времени достаточно, чтобы незаметно пробраться по нему из одной ванной комнаты в другую, совершить злодейство и вернуться обратно. Поскольку София не поднимала тревогу, напрашивается единственный вывод, что ее «навестил» хорошо знакомый ей человек, которому она доверяла.

Кто вместе с ней по соседству принимал ванны – также известно. Это все те же Меньшин, Лера, Витольский и прежний любовник Разумовской – музыкант Казарин. Квинтет обычно досуг проводил вместе. Их называли здесь «не разлей вода», а иногда с насмешливым намеком – «странная семейка». Вот, еще одна информация для глубокого, продуктивного анализа.

Я дернул шнур, висевший справа от меня, – вызов медсестры. Через пару минут она появилась в дверях.

– Что вам угодно? – она слегка наклонила голову, выжидательно глядя на меня.

– У меня остыла вода, нельзя ли добавить теплой?

Медсестра нажала кнопку в стене, и я почувствовал, как приятная струя снизу обдала мое тело.

– Замечательно, – восхитился я. – Оборудование у вас здесь превосходное.

– У нас все здесь самое совершенное, – с достоинством произнесла королева ванного комбината и выразила готовность уйти.

Я уже знал, что персоналу в этом заведении под страхом увольнения дана строжайшая установка, не вступать в какие-либо внеслужебные разговоры с пациентами. Местом здесь дорожат. Я срочно придумывал, чем мне привлечь неприступную медсестру.

– Извините, я впервые принимаю лечебную ванну и не знаю, как вести себя после нее.

– Поднимитесь в номер и отдохните в течение получаса. Лучше лежа. Но не спать и не читать. Расслабьтесь, думайте о чем-либо легком. Тогда успокаивающий и лечебный эффект ванны будет максимальным.

– Вряд ли я буду способен думать о чем-либо приятном.

– У вас что-то не в порядке?

– Меня поселили в номере, где недавно жила София Разумовская. Так что сами понимаете.

– Я это заметила по вашей курортной книжке. Ужасный случай. Кстати, она, как и вы, любила, чтобы я ей горячую воду наливала.

– Ужасный случай, – повторил я вслед за ней. – Мне всегда казалось, что человек, решившийся на такое, должен вести себя как-то иначе, чем обычно.

Медсестра в нерешительности потопталась на месте, но, видно, желание поговорить на волнующую тему оказалось сильнее запрета.

– Она вела себя, как всегда. По-моему, даже что-то напевала. Надела на голову чепчик, чтобы волосы не замочить, попросила меня насыпать в воду побольше лаванды, улеглась в ванну, заявила, что сейчас будет впадать в нирвану, и закрыла глаза. Я пожелала ей приятного отдыха и ушла укладывать остальных пациентов. Она велела не беспокоить во время приема ванны. Поэтому до конца процедуры я к ней не подходила.

Я подумал, что Нина – имя девушки вышито на бирке, приколотой к груди, – ощущала некоторую вину за происшедшее. И руководство, конечно, в укор ей ставило, что она инструкцию нарушила. Поэтому вольно или невольно она должна искать оправдания своих действий и моральную поддержку.

– Думаю, если бы в ванной комнате происходило что-то необычное, к примеру, возгласы, крики, шум, то вы бы обязательно их услышали…

– Шума никакого не было, – строго сказала Нина. Ее лицо вдруг омрачилось какой-то мыслью и, помолчав, она добавила. – Но больше всего меня возмутило вот это.

Медсестра достала из широкого кармана халата журнал и показала мне. Во весь размер обложки была изображена она сама. На фотографии ее лицо выражало высшую степень испуга. Широко раскрытыми от ужаса глазами она смотрела на кого-то прямо перед собой. Ясно видна была дверь за спиной Нины – та самая, возле которой она сейчас стояла.

Нетрудно догадаться, что снимок был сделан, как говорится, с натуры и, похоже, именно в тот момент, когда медсестра обнаружила тело певицы.

– Вот вы – известный журналист (удивительно, как моментально здесь распространяется информация), скажите, разве это не подло. Я имею в виду то, что здесь написано.

Я взял журнал – одно из многочисленных ныне изданий, живущих за счет дешевых сенсаций, вымыслов и домыслов. Типичная «желтая» пресса. На глянцевой обложке через всю полосу шел заголовок: «Медсестра проспала смерть знаменитой певицы!» Меня, конечно, больше всего интересовало другое – откуда снимок?

– Я совсем не спала, – возмущалась Нина, – а работала. Однако меня осрамили на всю страну. За что? Разве я виновата, что именно в мое дежурство такое произошло? Мне теперь грозит увольнение с работы. Попадись мне этот писака, я бы его… Неужели нельзя оставить человека в покое?

Произойди нечто подобное с какой-нибудь медсестрой на Западе, подумал я, она бы, как Моника Левински, выжала из ситуации целое состояние. Надавала бы кучу интервью, села за мемуары, да еще насочиняла бы всяких небылиц. А этой женщине – просто обидно, и она хочет, чтобы ее не беспокоили.

– Не волнуйтесь, – сказал я. – Вы ни в чем не виноваты. Среди журналистов, как и везде, есть, к сожалению, люди нечистоплотные. Давайте сделаем так: вы мне подробно расскажете все, как было. Мы напечатаем, и статья будет опровержением этой лживой информации.

– Ой, что вы, – замахала руками Нина. – Меня точно тогда выгонят с работы. Нет, не могу.

– Тогда, возможно, вы знаете, кто сфотографировал вас? Снимок, похоже, сделан в ванной комнате…

– Нет, – она замотала головой. – Здесь никого не было. А когда приехала милиция, то корреспондентов сюда вообще не пускали. Я понятия не имею, как получился этот снимок… Ой, заболталась я с вами. Мне пора пациентов поднимать.

В раздевалке я обратил внимание на зеркало. Видно, в пансионате неравнодушны к ним – они всюду. Зеркало было огромным, во всю стену. Но не в размере его главная достопримечательность. Если оставить дверь, что отделяет раздевалку от ванной, чуть приоткрытой, то в зеркало хорошо видно, что происходит в ванной комнате…