Читать книгу Мысли Авангарда. Сборник рассказов - Виктор Владимирович Чернышов - Страница 4

Звук последнего выстрела еще не стих, когда я понял, что участь схватить пулю, не обошла сегодня и меня. Резкая боль в груди, и вот я сижу на песке, прислонившись спиной к бамперу своего Ford Bronco под палящим солнцем родной Мексики.

Боль была не такая сильная, как я себе представлял. Бывало, ударишь молотком по пальцу, и больно, аж выть хочется, и думаешь: «Черт побери, а что же со мной будет, если в меня на скорости эдак метров 600 в секунду под кожу войдет граммов семь раскаленного свинца?» А оказывается, терпеть можно. Дышать было трудно. Под ребром что-то всхлипывало при каждом вдохе. Я понял, что не могу двигать ногами. Видимо, пуля дошла до позвоночника. Дела мои были сквернее некуда.

Все сегодня шло нормально, мы приехали в назначенное место в назначенное время, даже немного раньше. Клан Romanes, с которым мы должны были провернуть сделку, тоже не заставил себя долго ждать. Они были на трех машинах: старенький Chevrolet C10, Nissan Patrol 1982 и Ford Transit года 80- го выпуска. По два человека в каждую машину.

Нас было пятеро. Я один на своем Bronco. Алонсо на Chevrolet Suburban и какой-то молодой парень с ним, должно быть, недавно присоединился к нашей семье. Возможно, это было его первое какое-никакое дело. И последнее. Месса был на своем Chevrolet Silverado 1984 года, с ним ехал Рубен, наш старший. Интересно, кто теперь встанет на его место и будет заправлять делами в Акунье. Хотя, какое мне теперь до этого дело.

Снайпер сделал всё правильно: сначала один выстрел в Рубена в самый напряженный момент передачи товара. Обстановка в такие моменты максимально накаленная. Наш молодой, ничего не поняв, сразу выстрелил в одного из Romanes. Вроде он даже не попал, но это было уже не важно. Через четыре секунды в живых осталось три человека. С одинокого дерева в полукилометре отсюда продолжали стрелять. Мы уже поняли, что произошло, и стреляли в ответ, но без оптики в этом было мало смысла. Остальных положил, кажется, наглухо. А вот я еще дышу.

Солнце было почти в зените и палило так сильно, как только могло, моя белая рубашка впитывала в себя мою алую кровь. Эх, говорила мне мама, чтобы не гулял в подворотне и не общался с плохими парнями… Говорила мне мама, что не доведет меня это до хорошего… А что мне было делать, мама? Работать на заправке у брата Педро, нюхая весь день гадкий бензин, или пахать на какой-нибудь плантации круглый день за пять песо в час? Нет, мама, это было не по мне. Это делали все в моем роду. Отец, дед, прадед и так далее. И чего они добились этим, мама? В этом нет смысла, мама. Я хотел большего. Да тут еще эта прошмандовка Аделаида, которая появилась как раз в момент, когда я уже мог идти в банду, но не мог найти хорошую работу. Ты же помнишь, мама, какая она была красивая? Да. Красивая и требовательная. Я спускал на нее все краденые деньги.

Я не заметил, как начал говорить сам с собой вслух. Хотя, кого мне стесняться? Человек, стрелявший в нас, придет еще не скоро. Да и перед ним мне можно не держать лица. Интересно, он пристрелит меня или оставит подыхать так? Можно, конечно, попробовать воспользоваться эффектом внезапности и атаковать, но вряд ли он даст мне такой шанс. Кровь не унималась, и вот мои голубые джинсы разделяют участь моей рубашки.

Прошло некоторое время, и из-за спины раздались медленные шаги.

– Не двигайся, амигос. Руки держи на земле, как держишь сейчас.

Затем он медленно вышел из-за моего пикапа с направленным на меня пистолетом. Это был белый, невысокий мужчина лет пятидесяти, с седой бородкой, в камуфляже и панамке цвета хаки. Рассмотрев меня как следует, он опустил пистолет и положил в кобуру на поясе. Потрогал мои карманы, посмотрел за спиной, пощупал сапоги. А затем он с сочувствием посмотрел на меня, будто хотел найти что-то, чем я впоследствии его прикончил бы. Вот была бы ирония… Два умирающих неудачника с кучей денег и наркотиков. Приоткрыв мою рубашку и осмотрев рану, он посмотрел на меня с сочувствием во второй раз. Затем, немного помедлив, спросил:

– Тебя пристрелить, или сам подохнешь?

Вот и он. Вопрос всей моей жизни, черт побери! Проклятие! В любой другой ситуация я бы долго не думал. Даже сам пристрелил бы парня, спросившего у меня такое. А сейчас… А сейчас я и, правда, задумался над этим, казалось бы, абсурдным вопросом. Но, на деле, размышления были резонны. Мне предстояло выбрать: умереть сразу, без боли и без томительного ожидания, или оставить себе свою уже ни гроша не стоящую жизнь, в которой остаются лишь боль и муки. Шансов на выживание у меня было ноль, какой бы силой воли я ни обладал.

И, черт побери, клянусь мамой, что никогда более сложного выбора передо мной не стояло. Даже понимая, что выбери эти пару часов жизни, я получу за них столько боли и мучений, сколько не получал, возможно, и за всю мою жизнь. Мне всё равно сложно с ними расстаться. Это противоречит всему моему существу. Пускай они и мучительные, но они мои! Несмотря даже на то, что вся моя жизнь была, по сути, жалкой, я не хочу расставаться с ней. Жалкая жизнь… А были ли у меня вообще шансы сделать её иной? Один на тысячу, на миллион. Максимум, чего могут добиться люди, выросшие в моем районе, это стать главарем банды, если тебя не пристрелят раньше, как сегодня это случилось с 9 парнями. Да и потом главари сами живут не так долго, что опять-таки подтверждает сегодняшний день. А отсиживаться в погребе за семью замками нельзя: нужно быть всегда на передовой и следить за всем лично. Иначе тебя начнут обворовывать свои же. Ещё я мог бы, конечно, с семи лет пахать на плантации или ещё где, ничего не тратить и к окончанию школы поступить в хорошее учебное заведение. Но даже образование не давало бы мне гарантий на действительно хорошую работу. В общем, жизнь моя была предсказана на 99% ещё до того, как я произнес свое первое слово. Ладно, что-то я долго думаю.

– Я сам подохну.

– Ну как знаешь, амигос, как знаешь.

Он, было, пошел дальше, но обернулся и добавил:

– А вы здорово стреляете все же! Или просто вас так много было, черт его знает. Но вы, мне магазин у винтовки прострелили единственный. Ага, пулей насквозь. Я тебя последней пулей подстрелил, которая уже в стволе была. А иначе пришлось бы мне за тобой с пистолетом бегать.

– Хах, – подумал я про себя. Все становится еще более иронично, черт побери.

Найти обе сумки ему не составило труда. Других тут и не было. В одной – 30 килограмм чистого героина, в другой – 700 тысяч грязных американских долларов. После этого началось самое интересное. Он сел в Ford Transit и повернул ключ зажигания, но не произошло ровным счетом ничего. Подозреваю, что в машине стоял тумблер массы, о котором снайпер не догадывался. Если его не переключить, машина не заведется. Затем он сел в Nissan Patrol, но вылез из него почти сразу, видимо, не найдя ключей в замке, как это было в других машинах. И, правда, угона здесь ждать не приходилось, непонятно, чего добивался хозяин, забирая ключи с собой. В Chevrolet C10 он садиться не стал: были пробиты два колеса, вероятно, его же пулями. Километров десять из примерно тридцати он проедет, но это лишь треть пути до ближайших городов из центра этой пустыни. А потом остатки резины, останутся лежать в песке, оставив пустой остов колеса, который будет не в силах цепляться за песок. А оставлять машину в пустыне ему нельзя: тогда преследователи, которые рано или поздно появятся, поймут, в каком направлении он ехал и где его примерно искать.

Затем он перешел к машинам нашего клана. Первым был Chevrolet Silverado моего приятеля Мессы. Сев в него, он повернул ключ зажигания, и в этот момент под капотом раздался хлопок и оттуда начал клубиться дым. Над крылом Silverado зияли два отверстия от пули и, вероятно, одна из них повредила карбюратор. Подойдя к Chevrolet Suburban 1985, он увидел, что пулей перебита рулевая колонка, так что руль висел на ней, чуть держась.

Оставался мой Bronco, с которым все было нормально, кроме того, что у меня также стоял тумблер массы, который незаметен был под сидением, не привлекая никакого внимания. Сев в мой Bronco, он пару раз повернул ключ и, не получив результата, подошел ко мне и сел на корточки.

– Что не так с твоей машиной?

– У нее пробиты два колеса.

Я кивнул головой на C10.

– Тогда почему ты сидишь у этой машины?

– Потому что ты меня грохнул именно здесь.

Я думал добавить в конце какое-то оскорбление, типа: «Потому что ты меня грохнул именно здесь, гребаный ублюдок». Но подумал, что не дело оскорблять людей, от которых зависит какая-никакая твоя жизнь. Он вздохнул, встал и начал шарить в карманах всех трупов, должно быть, в поисках ключей от Ford Transit, но ничего не нашел, что было еще более странно, чем отсутствие их в замке зажигания. Может, её угнали только что. Но тогда глушить не стали бы. Ладно, не суть.

В общем, бедолаге оставалось идти пешком. Хотя, какой из него бедолага. Этого парня отделяли какие-то 30 км пустыни. От безбедной жизни на каком- нибудь далеком острове. Наймет себе легкомоторный самолет, улетит куда- нибудь, где он своей сумкой героина даже не удивит никого. Заплатит пилоту так, что тот вообще забудет, что самолет умеет пилотировать, не то, что уж про парня, которого недавно отправил на его маленький личный рай. И будет этот снайпер жить в своём доме, обнесенном высоким забором на берегу океана в окружении нескольких молодых островитянок, которых заберет у местных сутенеров раз и навсегда.

Радужная перспектива, не правда ли? Да уж. Не то, что моя…

Вот так один последний выстрел решил всю ситуацию кардинально. Промахнись он, и на его месте, скорее всего, был бы я. Бежать ко мне полкилометра без укрытия с одним пистолетом было бы для него фатальным решением. Думаю, он бы даже пробовать не стал. Тогда уже я искал бы себе легкомоторный самолет и далекие острова в океане, а не он. Собрал бы все тела в кучу и поджег. Разбери потом, кто был последним выжившим и кого пытаться искать.

А солнце палить не переставало. Снайпер снял уже ненужный бронежилет, бережно положил неисправную винтовку на землю рядом. Перекинул обе сумки через плечо и побрел в пустыню. Пройдя метров двадцать, остановился, бросил обе сумки и легкой трусцой вернулся к бронежилету.

– Амиго, ты когда-нибудь видел салют?

– Нет, – сдавленно ответил я.

– Ну, тогда сейчас увидишь, не пропадать же добру. Люблю я шум и свет, амиго.

Затем отстегнул от бронежилета ручную гранату, дернул чеку и кинул в открытую дверцу фургона Ford Transit.

Сказать, что мой убийца – кретин, ничего не сказать. Конечно, фургон стоял не близко, но черт его знает, это же, мать её, граната. И стоя на пороге новой безбедной жизни ради потехи, так рисковать я бы не стал, точно.

Прошла секунда, две, три, пять… По-детски заинтересованный взгляд снайпера сменился гримасой разочарования. Осечка! Ну, слава Всевышнему, а то чего доброго еще меня пришибло бы. Хотя, что бы это изменило…

– Не судьба, амиго! Не судьба! – проговорил снайпер и пошел в направлении сумок. И даже не попрощался, мерзавец. Ну и черт с ним. Надеюсь, жить мне осталось немного, или надеюсь, что много, черт его поймет уже. Кажется, мне всё равно. Эх, сейчас бы вытащить пулю, обработать и зашить рану, так бы я оклемался через пару месяцев, а не умер от потери крови, как подстреленный койот. Думаю, что со временем и ноги заработали бы. И что бы я дальше делал, кстати? Нет, нет, правда, представить, если бы жизнь дала мне второй шанс, кто-то приехал и спас бы меня, что бы я делал тогда?!

Странно об этом думать, но, думаю, я бы не вернулся к своему ремеслу. Пожалуй, все было бы иначе. Возможно, уехал бы на заработки в штаты. Там хоть и относятся к тебе, как к скоту, но платят относительно хорошо. А потом бы нашел свою Аделаиду, попросил бы у нее прощения за все, что совершил, пообещал бы, что не вернусь к своим старым делам. С ней и зажили бы мы вместе в своем доме, который я купил бы на деньги, заработанные в штатах. Устроился бы на заправку к брату. Этих денег хватило бы, чтобы нормально жить в Мексике. Так и коротали бы свой век. Все лучше, чем положение, в котором я нахожусь сейчас.

Вдруг я услышал звук, который, как мне казалось, я уже никогда услышу. Звук выстрела. Сердце бешено заколотилось, нахлынул страх. Удивительно, как быстро я приобрел фобию?! Одно ранение, и на тебе – любое напоминание о летающих кусках свинца наводит на меня сильнейший страх. Затем послышался звук мотора, ответный выстрел, ещё, ещё… Стрелял кольт снайпера, и кто-то еще, кажется, из ружья. Очень интересно… Кто мог приехать, не понимаю! Звуки выстрелов приближались. Вскоре я услышал чьё-то частое дыхание. Из-за моего пикапа выбежал снайпер. Он выглядел весьма испуганным, и я бы даже сказал, обескураженным. Он пробежал ещё несколько шагов, кинув на бегу свой обеспокоенный взгляд на меня. Пуля с глухим звуком вошла ему в спину. Он упал, смотря мне в глаза и шевеля губами. Жаль мне его не было. Но какого-то удовольствия я тоже не испытывал. В конце концов, он меня убил. Да, именно убил, ибо кто бы там ни был за моим пикапом, оставить меня в живых – для него или для них, значит, взять меня в долю, а иначе я однажды проговорюсь обо всем, что здесь случилось, а это никому не нужно. Так что можно смело утверждать, что я мертв. Дикий запад как был диким, так и остался.

Я услышал мексиканскую речь. Должно быть, Ramones. Либо они отстали от основных по каким-то причинам, либо они что-то замыслили и приехали специально позже. Но это точно были не наши, ибо мы приехали сюда все, кто мог, остальные были в городе Сабинас, по каким делам, правда, не знаю. Прошло время, и я услышал, как двое о чем-то спорили. Спор проходил недалеко за моим пикапом. Потом шаги стали приближаться, и к снайперу приблизился молоденький парень лет 16. Подойдя совсем вплотную, он, не сводя с умирающего мушки своего револьвера, ногой пнул пистолет снайпера метров на пять. Странные ребята. Если так боялись снайпера, могли бы сделать контрольный выстрел издалека, или им что-то нужно от него? Сумки на виду. Но через секунду я понял смысл этих сложных маневров, так как именно через секунду раздался выстрел, и юнец, подошедший к снайперу, упал замертво на еле дышащего снайпера.

Хах! А второй, если их было двое, – весьма жадный тип. Не захотел делить деньги даже с корешем, с которым они всё провернули. Хотя с другой стороны его можно понять. В таких ситуациях нельзя доверять никому, даже друзьям. Нужно стрелять первым, ибо вторым выстрелить у тебя не выйдет. Нужно стрелять сразу, как только на горизонте замаячило богатство. Из соображений собственной же безопасности. Стало быть, тот парень за моим пикапом не дурак.

Тело мальчишки упало ровно на тело снайпера, который, кстати, был ещё жив. К нему аккуратно подошел второй. Парень чуть старше первого. У него в руках было охотничье ружье.

Интересно, черт побери, откуда они? Должно быть, они как-то случайно прознали о встрече или о снайпере и его планах, после приехали, обязательно взяв с собой оружие. И пока у них всё идёт по плану… Ну, то есть, у одного из них всё идёт по плану. Парень открыл первую сумку и заглянул. К моему удивлению, на его лице не возникло почти никаких эмоций: ни восхищения, ни радости. Он взял первую и понес, судя по всему, к себе в машину, которая была вне поля моего зрения. Меня удивляет его сдержанность и хладнокровие. Он даже не стал осматривать трупы вокруг на наличие признаков жизни. Видимо, был уверен в профессионализме снайпера. Немного обидно даже. И я неожиданно для себя испытал прилив гордости за то, что до сих пор живу. Я же должен был уже умереть, а вот хрен вам – живу! И даже могу еще оставить после себя что-то. Когда юнец подходил ко второй сумке, держа ружье по-прежнему в руках, я решил резко свистнуть. Пускай знает и припоминает наш наполовину погребенный клан. Пока я набирал в легкие воздух, я почувствовал дырку в левом. Мерзкое чувство. Почувствовал, как хлюпает что-то жидкое внутри, но не остановился и набрал полную грудь. Затем со всей силы выдохнул. Раздался громкий свист, который всегда получался у меня на славу. Юнец резко развернулся, и от испуга пальнул в мою сторону, не целясь. Но вышло у него неплохо. Левое ухо сначала оглушило пронзительным звуком, потом обдало россыпью огненных искр. Пуля угодила в радиаторную решетку рядом с моим ухом.

Ну, конечно, юнец не мог знать, что снайпер оставит меня, бедолагу, подыхать здесь. Как и не мог он знать, что недобитый снайпер завладеет револьвером его друга. Не мог юнец знать, что слабый снайпер воспользуется секундной потерей его бдительности. Не мог он знать, как же это больно – получить пулю в колено. Не мог он знать, что после того, как упадет на песок, в его грудь войдут еще две пули, навсегда остановив его юное сердце.

Я с огорчением выдохнул. Вот – одним трупом больше. Оборвалась ещё одна человеческая жизнь. Всё равно жалко парня. И делал-то всё вроде правильно, а маленькую деталь в виде револьвера приятеля упустил.

Как-то Аделаида, когда читала какую-то книгу, кажется, кубинского писателя, сказала мне, что человек переживает из-за смерти другого человека только из-за того, что начинает четче осознавать то, что он и сам может умереть. Я думаю, это всё бред. Я вот уже мертв, а мне всё равно жаль юнца, да и всех, кто здесь сегодня умер. Всех до единого жаль.

А ведь у меня у самого руки по локоть в крови. Помню всех тех четверых, которых отправил на тот свет. Да, они все были подонками и бандитами, впрочем, такими же, как и я сам. Но не убей их я, они бы убили меня. А после этого их все равно убил бы кто-нибудь другой. Такой вот бессмысленный круговорот смертей в пустыне.

А хотя, пусть идёт все к чёрту. Нет, не буду я никого жалеть. Кто все мы, тут собравшиеся? Желающие легкой наживы. Один хотел обмануть весь мир и разбогатеть за так, не работая, не корячась, как все остальные. Двое той же масти, только один ещё и замарался, представьте, в гнусном и подлом. Мы и Romanes тоже хороши. Годами воюем, стреляем друг в друга. А как только маячит совместная выгода, мы готовы идти на сделки. Двоих, что были в Nissan Patrol, я хорошо помню: они были тогда в Вилья Унион, когда Romanes устроили засаду на нас и убили в перестрелке Педро, хорошего парня, который успел стать мне почти другом. А сейчас я должен был стоять и смотреть на них, не поднимая оружия?! И что самое, наверное, мерзкое, так это то, что мы все тут одной масти. Может быть, эти двое ничем не хуже, чем убитый ими Педро, может быть, они так же могли бы стать мне товарищами, будь я в их клане. Но нет, черт побери: мы должны враждовать и убивать друг друга. Полный абсурд и глупость. А мира быть не может, ибо жадность – двигатель прогресса не даст нескольким картелям жить дружно и откусывать от пирога одинаковые куски.

Солнце садилось. Наступали сумерки. Кровь, к моему удивлению, запеклась, и рана уже не кровоточила, но дышать было трудно. В груди я чувствовал что-то инородное, что-то, что хотелось выковырять, достать любой ценой, раздирая плоть. Организм говорил мне: «Вытащи её, вытащи, и мы будем жить», но я не мог этого сделать. Я слышал, что был один хирург, который под коксом отрезал себе ногу и что-то ещё. Наркотики у меня есть, и, если постараться, я бы мог до них доползти. Но я же не хирург, да и без инструмента здесь не обойтись, а буквально раздирать грудную клетку, чтобы добраться до пули, плохая идея.

Эх… Был бы инструмент… Каждый мой вдох сопровождался сопением, которое услышь я отстраненно, наверняка напугало бы меня. Но когда готовишься умереть, страх от таких мелочей пропадает. Меня трясло от холода, хотя сам я понимал, что сейчас в пустыне самая духота. Снайпер отправился в царство Аида примерно минут тридцать назад, а до этого я видел, как легко вздымается его спина от дыхания, и он смотрит на меня, улыбаясь и изредка моргая. На разговоры ни он, ни я силы не тратили.

Начало смеркаться. Солнце отделяло от горизонта каких-нибудь минут десять. Боль превратилась скорее в некий зуд, нечто, что не давало спокойно дышать, не давало сосредоточить свои мысли на чем-то ином, кроме этой проклятой пули. Делать глубокий вздох было мучительно больно, я дышал понемногу. Я умирал. Медленно, и в тоже время быстро.

Я пытался угадать количество секунд, оставшихся до захода солнца, когда мне начал слышаться звук мотора. Звук доносился опять сзади. В этот раз мне даже не хотелось ломать голову о том, кто же именно решил в очередной раз позариться на две проклятые сумки, способные быстро изменить жизнь любого. Долго ждать не пришлось: машина, не стесняясь, въехала в центр нашего круга. Но должен заметить, что эта машина сильно отличалась от всех остальных наличием на крыше двух проклятых полицейских мигалок. Только их тут и не хватало для полного комплекта ублюдков. Коп приехал один, вариантов, как он мог прознать про нашу вечеринку, немало, и думать о них мне лень. Я его не знал, и кажется, никогда прежде не видел, что не удивительно. Связываться с самой вооруженной полицией мира никогда не было желания. Он, не торопясь, что-то жуя, вышел из своего пикапа. Держа руку на кобуре, стал расхаживать по нашей стоянке, время от времени приподнимая носком ботинка то тела убитых, то предметы. В сумки заглядывать даже не стал, пошел мимо, будто точно знал, что находится в них. Я сидел неподвижно, поэтому очередь до меня дошла далеко не сразу, но, конечно, дошла.

– Привет, самый живучий амигос из всех, что я видел.

Я молчал. Говорить с копами, да еще и перед смертью, не хотелось.

– Может, тебя пристрелить?

Уф, нет, здесь я уже не промолчу.

– Да не надо меня пристреливать! – выпалил я с неожиданной для себя громкостью.

Коп захохотал. А я не унимался:

– Надоели вы мне все! Что один, что второй, что третий! Да, все вы мне надоели со своими наркотиками, оружием, грязными деньгами! Идите вы все к чёрту! Оставьте меня уже! Забирай свои чертовы сумки, и вали отсюда! Это моё место, и я хочу умереть здесь сам!

Накопилось… Я, рыдая от боли и от досады за происходящее, хотел было начать перебирать все наболевшее и слать это к чертям, но мой монолог прервал звонок спутникового телефона копа. У него резко пропала улыбка, он показал мне указательный палец, прося замолчать. Моему организму понравился этот жест. Используя этот довод, он перекрыл воздух на подходе к связкам, дабы не тратить жизненные ресурсы на такую ерунду, как крик. Я сам того не желая, осекся на половине фразы. В груди все горело. Коп, отойдя на пару шагов, сначала две секунды слушал, а потом заорал в трубку:

– Иди к чёрту, гребаная мразь! Я больше не вернусь домой, сука! Как же ты меня доконала за эти пять лет своими звонками, запросами, обвинениями, паскуда! Что? Почему я с тобой так говорю? Да потому что ты – чокнутая стерва, вот почему!

После этих слов он захохотал громко и с явным удовольствием прямо в трубку. Может, и хорошо, что я так и не женился…

Немного успокоившись от истерического смеха, он все ещё с самодовольной улыбкой начал обходить машины, заглядывая в каждую. Он смотрел внутрь пару секунд, затем захлопывал дверь. Не знаю, что он искал в них, может, ещё денег или ещё свидетелей.

– Я же, кстати, это все сугубо из вежливости спрашиваю. А убить-то я тебя все равно убью, а то мало ли что. Может, ты притворяешься!? А? Амигос? -прокричал он мне, осматривая одну из машин. Аккуратный тип, ничего не скажешь. Досадно аккуратный. Я ничего не сказал в ответ. Кажется, мне безразлично уже все в этом мире. Наступала слабость. Черт побери, как ни крути, а жить я хочу. До последнего вздоха, до последнего взгляда, до последней мысли… Каждая секунда вдруг стала дорога мне. Я заплакал от обиды, заплакал от этой несправедливости. Вдруг я осознал свою смерть так четко, как не осознавал за этот вечер, наверное, ни разу. Я был чертовски слаб. Я чертовски устал…

Солнце оставляло треть себя над горизонтом, когда на другом конце небосвода полная луна вступала в свои права. Бог мой, до чего красивая луна! Готов поклясться, что это самая красивая луна из всех, что я видел за всю свою жизнь. За всю свою недолгую жалкую и бестолковую жизнь. Так хотелось остановить время и просто сидеть и смотреть на эту луну…

А коп, проверив все машины, добрался до последней. Заглянув в Ford Transit, он сильно хлопнул дверью, как делал это и с другими машинами. В первое мгновение я не понял, что произошло. Пронеслась мысль, что именно так и выглядит смерть. И что она настала для меня. Потом я осознал, что произошел сильный взрыв. В голове всплыла памятка к тротиловой шашке, которая однажды побывала у меня в руках. В этой памятке говорилось, что в случае отсутствия детонирования тротиловой шашки, приближаться к ней категорически запрещено, ибо любой шорох может вызвать детонацию, то есть взрыв, воспламенение. Думаю теперь, с ручными гранатами, которые чокнутые снайперы швыряют куда попало, это правило применимо ничуть не меньше.

Тело полицейского швырнуло в мою сторону взрывной волной. Яркое пламя вырвалось из грузовичка. Я закрыл лицо руками. Что-то жутко тяжелое, пронеслось над головой и врезалось в кабину, разбив лобовое стекло. Меня всего обдало жаром. В ушах стоял грохот. Что-то пробило правое колесо моего пикапа, и он со свистом начал крениться набок. Пахло машинным маслом и палеными волосами. Вокруг падали какие-то предметы. Частота их падений снижалась, и, когда она совсем сошла на нет, я открыл лицо. На песке повсюду пылали язычки пламени от горящих частей, а у моих ног лежало тело полицейского с оторванной рукой и обожженной кожей. Ужаса добавляло то, что обожжен он был только со стороны взрыва. А его правый бок, оставался, на удивление, невредим. Я в очередной раз за этот вечер задумался над тем, как же близки жизнь и смерть. Вот – коп живой и радостный, а вот он – уже мертв. Правая часть его тела сохраняла даже рубашку, заправленную в брюки под ремень. Именно на этом ремне я и увидел висящий в кожаном чехле спутниковый телефон. Целый, не тронутый взрывом. Работающий спутниковый телефон… Карусель мыслей в моей голове набирала обороты. Она перебирала звонки матери, Аделаиды, членов банды в других городах, даже полиции, пока не остановилась на нужной мысли. Габриэль. Друг Габриэль найдет нас по следам, приедет, довезет меня до больнички. Дружище Габриэль, служитель Бога наверняка сейчас в городской церкви. Номер церкви… Как же там… Я судорожно набрал телефон матери.

– Ма! Ма! Скажи телефон церкви.

– Алло!

– Здравствуй, мама!

– Алло! Я вас не слышу.

– Мама, мама, это я!

– Что? Я не понимаю.

После это раздались короткие гудки… Меня пробрало ужасом. Я вообразил, что телефон все же повредило взрывом и микрофон не исправен. Он сломан! Я могу позвонить кому угодно, любому родному человеку, могу слышать их голос, но не могу попросить о помощи. Могу слушать сколько угодно их «алло, алло», но они не услышат ни единого моего слова. Не услышат даже моего предсмертного стона… Даже не узнают, кто и при каких обстоятельствах звонил.

Я трясущимися руками набрал телефон Аделаиды.

– Алло.

– Аделаида, ты меня слышишь?

– Это ты, Фернандо? Какого черта тебе нужно?

От сердца отлегло.

– Здравствуй, милая!

– Какая я тебе милая? Какого черта ты вообще звонишь в мой дом?

– Подожди, подожди, милая, скажи номер церкви!

– Фернандо, ты совсем идиот? Какая еще церковь? Ты пошутить так решил?

– Ади, послушай меня, милая. Дай мне телефон церкви.

После небольшой паузы я услышал, как она всхлипнула…

– Ферни… Что-то случилось?

Я понял, что она сейчас заплачет. Никогда бы не подумал, что через телефон можно понять так много. Я почувствовал все, что с ней происходит в этот момент.

– Что ты, Ади! Ты же меня знаешь. Я же самый сильный и ловкий. Ну что могло случиться со мной?!

– Я не знаю, – всхлипывая, ответила она.

– Не переживай ни о чем, милая. Просто дай мне телефон церкви.

– Хорошо, подожди немного. Хорошо?

– Конечно, родная…

– Вот, 48-15-16.

Я провел пальцами по песку, выводя цифры.

– Спасибо, Ади.

Она молчала. Были слышны только тихие всхлипы.

– Прости меня, Ади. За все.

Ади заплакала, сильно заплакала. Она представляла, что происходит…

– Прости, родная. Я дурак и кретин. У нас все должны было быть иначе. Не так, как вышло. Я… Я люблю тебя…

После этого я бросил трубку. Разговор этот был ни к чему. Если все пойдет так, как я задумал, то наше прощание было преждевременным. И я обязательно верну её. Чего бы мне это ни стоило. К черту эти острова и островитянок. Аделаида лучше их всех, вместе взятых.

Церковь, церковь, церковь. Пальцы сами нажали на нужные кнопки. К своему удивлению, я ощутил прилив сил и энергии. Жить-то всем хочется… Мысли стали яснее и четче. Боль в груди притупилась. Все ради выживания.

– Габриэль, это ты? – спросил я первым.

– Отец Габриэль у телефона.

– Опять ты со своими церковными штучками, сын шлюхи?

– Ах, это наша паскуда, торговец поганым коксом?

– Да пошел ты! Ко всем чертям со своим Богом и церковью!

Габриэль засмеялся…

– Что тебе нужно, друг Фернандо?

– Габи, мне нужно много…

И я ему рассказал все, что нужно: откуда мы ехали, сколько машин и все ориентиры, достаточные, чтобы найти нас. Он сказал, что уже бежит к машине и будет так скоро, как только сможет, и бросил трубку. Я, довольный проделанной работой, начал проваливаться то ли в сон, то ли в обморок, понимая, что всё, зависящее от меня, я уже сделал.

Пришел в себя я от толчков подбежавшего ко мне Габриэля.

– Ты можешь подняться?

– Габи… Ты нашел меня!

– Конечно, нашел, идиот! Давай, я помогу подняться!

– Подожди, дай я приду в себя. Всё хорошо. Пока закинь вон те сумки к себе.

– Какие сумки? Что у вас тут вообще произошло? Фернандо, давай быстрее в машину. А то я уеду без тебя.

– Стой, стой, Фернандо, сначала сумки. Забери сумки. Для меня плюс-минус две минуты ничего не изменят.

Я кивнул в сторону сумок. Габи поднялся и быстро зашагал к ним. Габи был очень наивным парнем, и плохо понимал, что здесь произошло и зачем мы все могли здесь собраться. Габи всегда был оторван от дел уличных банд. И познакомились мы с ним случайно. Немного позднее расскажу, как именно. Вы будете со смеху кататься.

Подойдя к сумкам, он открыл красную и – замер. Наконец-то я увидел правильную реакцию. Реакцию удивления, восхищения увиденным. Он стоял и смотрел в эту сумку. Бросил на меня взгляд, сглотнул слюну. Затем снова стал глядеть на опьяняющее содержимое сумки. Пауза неприлично затягивалась…

Он медленно зашагал в мою сторону. Взгляд был устремлен на меня, а на лице читалось какое-то сомнение или страх. Я не мог разобрать. Он подошел ближе. Я увидел, что он начинает плакать.

– Эй, Габи! Не стоит жалеть этих паскуд. Они все – последние подонки. Пошли, лучше поднимем уже меня в машину. Меня еще нужно подлатать.

Но он как будто смотрел сквозь меня и не слышал ни единого моего слова.

Затем мой друг Габриэль нагнулся, чтобы поднять с песка один из разбросанных здесь пистолетов. Он неумело снял его с предохранителя и дрожащими руками направил на меня его дуло и закрыл глаза. Кажется, я тоже… Кажется, я тоже в этот момент закрыл глаза.

Теперь хочется сменить лад книги на более романтичный, а время действия отправить на пару столетий назад. Стремился сделать эту историю красивой, чистой и трогательной, чтобы образы, созданные мной, остались с вами надолго, а поступки главных героев заставили задуматься.

Конец у рассказа открытый, судьбы героев неясны, но я даю вам полное право самостоятельно нафантазировать наиболее близкий вам финал. Можете смело считать его единственно верным.

Думаю, что этим сюжетом показано то, чего не хватает моим современникам. Вдохновение дал «Левиафан» Звягинцева и пара фраз из песни Pyxis группы The Retuses.