Читать книгу Возьми меня замуж! Проза XXI века - Виктор Юнак - Страница 13

Была суббота. Светлана проснулась в самом прекрасном расположении духа. В унисон ее настроению оказалась и погода – солнце единолично царствовало на своем небесном троне, с помощью своего брата-ветра разогнав все облака, и даже в такую рань на улице уже чувствовалась духота.

Она сладко потянулась, встала, накинув халатик, побежала в ванную.

– Ты на завтрак йогурт съешь или тебе сделать омлет? – крикнула из кухни мать.

– Сделай, пожалуйста, омлетик. Он у тебя очень хорошо получается, – прикрутив кран, крикнула из ванной Светлана.

Позавтракав, она чмокнула мать в щеку.

– Пойду собираться. У нас сегодня концерт в Балашихе. Нужно пораньше туда приехать.

– Давай, давай, – моя посуду, ответила мать.

Светлана надела черную кожаную юбку, застегнув такой же кожаный, но украшенный металлическими ромбиками ремень, сверху – розовую полупрозрачную блузку на выпуск. Взяла из хохломской шкатулки большие серебряные сережки, украшенные небольшими шестигранными сапфирами (подарок матери на ее совершеннолетие), начала перебирать кольца, остановилась на серебряном с большим вставленным опалом черного цвета, который ей привез из Турции Шумилов. Осталось только нанести макияж, конечно же, черного, агрессивного цвета тени – и всё! Она вышла в прихожую, начала обуваться. Услышав это, мать спросила:

– Тебя сегодня ждать, или опять у подруга заночуешь?

– Мам, вообще-то мне уже двадцать лет! И я, наверное, сама могу распоряжаться своей судьбой.

– Можешь, можешь, только потом ко мне жаловаться на эту самую судьбу не приходи.

– Не приду, не беспокойся!

Светлана улыбнулась, обняла мать, поцеловала ее в щеку. И тут мать обратила внимание на ее кольцо, лицо у нее слегка вытянулось. Она взяла ладонь дочери в свою руку, разглядывая кольцо.

– Откуда у тебя это кольцо? Раньше я его не видела.

– Недавно один человек подарил.

– И что за человек?

– Помнишь, ты мне в детстве в таких случаях всегда говорила: любопытной Варваре нос оторвали.

– Не дерзи! Мать может так сказать дочери, а дочь матери нет!

– Придет время, все узнаешь, мамуль. Не надо портить мне настроение в этот день. Все-таки мне сегодня много выступать.

Она схватила сумочку, открыла дверь и уже на ходу крикнула:

– Пока, мамуль!

– Пока, пока, – задумчиво ответила мать, стоя у двери до тех пор, пока лифт со Светланой не закрылся.

Зал во Дворце культуры был заполнен на две трети. Естественно, практически все – молодые люди, хотя были и уже вполне зрелые. Для дебютного концерта малоизвестной группы – совсем неплохо. Федор выглянул в зал из-за занавеса и облегченно выдохнул: главное, чтобы теперь у нас не сорвалось. Едва он отошел за кулисы, оттуда же посмотрела в зал и Светлана: ей было проще – она искала определенного человека. И Шумилов, словно почувствовав это, махнул ей рукой со своего второго ряда и улыбнулся. Она окончательно успокоилась.

– Ну что, готовы? Можем начинать? – спросил директор.

– Да! Можно приглушать свет и давать занавес.

Они вышли на сцену все вместе. Все в черных кожаных штанах (Светлана, правда, в юбке), а сверху – свободного покроя черные рубашки, на которых по всей груди красной краской было выведено – «Падший ангел» и под надписью, сложив окровавленные крылья, стоял на коленях согбенный человек.

– Привет, Балашиха! Мы начинаем! – крикнул в микрофон Федор и в ответ из зала прозвучало уханье, свист, аплодисменты. – С вами весь вечер будут «Падшие ангелы», и только с вашей помощью мы сможем подняться с колен.

Снова свист, одобрительный гул. Не дожидаясь его окончания, по сигналу Федора, загремела тяжелая, сдобренная металлом музыка. Лесун готов был разорвать струны своей бас-гитары, сердито топая ногой по полу в такт и тряся головой, отбрасывая со лба непослушные длинные волосы.

Лесун запел неожиданно сильным, низким баритоном с легкой хрипотцой. Его голос поразил Шумилова, он такого не ожидал.

– Новые искры зажгутся в глазах,

Тени кругом уползут!

Ты хочешь богиней быть на небесах,

Но небеса упадут.

Рухнувшим вниз, не подняться опять,

Удел их ползти по земле.

Снова ты будешь о небе мечтать,

Но небо исчезнет во мгле.

К краю сцены подошла Светлана. Для нее зал не существовал, она пела только для одного человека:

– Падшие ангелы в пропасть летят,

В бездну, как камни с горы.

Крылья у ангелов, как пух, горят,

Принося себя бесам в дары.

Падшие ангелы в пропасть летят,

Никому их теперь не поймать!

Крылья у ангелов, как пух, горят,

И не смогут они вновь летать!

Второй куплет с припевом они пели вдвоем: Светлана и Лесун, при этом Федор в нужный момент что-то мычал в микрофон.

– Адское пламя охватит тебя,

И ты демоном стала теперь.

Ты теперь лишь преисподней раба

Твою душу забрал черный зверь.

Черные тени упавших с небес,

Превратятся в могильную пыль.

Сердце твое пожирает злой бес,

Не понять – это сон или быль!

Падшие ангелы в пропасть летят,

В бездну, как камни с горы.

Крылья у ангелов, как пух, горят,

Принося себя бесам в дары.

Падшие ангелы в пропасть летят,

Никому их теперь не поймать!

Крылья у ангелов, как пух, горят,

И не смогут они вновь летать!

Зал аплодировал. Песня понравилась, исполнители тоже. Хлопал, улыбался и кивал головой и Шумилов. Светлана отправила залу воздушный поцелуй, но сделала это так, что он долетел только до него одного. Лесун перехватил ее порыв и глаза его заблестели недобрым блеском. Чтобы немного успокоиться, он заорал в микрофон:

– Спасибо, Балашиха! Мы вас любим!

В это время свет в зале совсем погас, осталось лишь два небольших софита темно-красного цвета освещавших сцену. И из темноты выступила девичья фигура, тоже вся в черном, словно ангел ада.

Светлана запела:

– Вечная жизнь погрузилась во тьму,

Крики и стоны больных.

Так города повстречали чуму,

Не ждали прихода чужих.

Черную мессу безумный старик

Сыграет по вам в этот день!

Тысячи жертв приносил каждый миг,

Трупы сжигать уже лень!

Припев подхватили Федор с Лесуном:

– Проклятый ангел разбил на земле

Свое бесовское гнездо.

Грешные души исчезнут в золе,

Страшней суда не было до…

…после, быть может, свершится приход,

ангела в скорбный наш мир.

И будет от страха дрожать весь народ,

Приход обозначит вампир!

И снова не сильный, но запоминающийся своим необычном тембром голос Светланы:

– Волки придут в этот город пустой,

Летучие мыши придут.

Ада владыку ведя за собой,

На суд души павших зовут.

Душам умерших уже не помочь,

Живым еще можно спастись.

Только не медли, беги скорей прочь!

Из города мертвых беги!

Концерт удался. Публика была довольна. Долго не отпускала музыкантов. Светлане вручили несколько больших, красивых букетов, один такой же достался даже Федору. И Шумилов пожалел, что не догадался купить цветы. Он сидел на своем месте, дожидаясь, пока все зрители покинут зал, после чего поднялся на сцену.

– Вы куда, гражданин? – перекрыл ему путь директор.

– Пусти его, Лёха, это наш человек, – крикнул Федор из-за кулис.

И тут же навстречу Шумилову выскочила, успевшая снять свой черный балахон и снова облачиться в розовую блузку Светлана. Она обняла его, поцеловала в обе щеки и зашептала в ухо:

– Ну как?

– Во! – он поднял вверх большой палец. – Честно, честно! Это превзошло мои ожидания.

– Оставайтесь на фуршет, Петр Владимирович, – предложил Федор.

– Ну, ежели это будет для вас не накладным, с удовольствием.

– Не накладным, не накладным! – затараторила Светлана, довольная похвалой Шумилова. – Спасибо, Федя.

Уже было довольно поздно, Шумилов засобирался домой, но перед этим подошел к Кулишу.

– Федор! Искренне благодарю вас за то, что позволили мне вернуться лет, этак, на восемь-десять назад.

– Пожалуйста! Нам не жалко! – усмехнулся тот.

– И я вот что хотел спросить. Помните, при нашей с вами встрече, там, у кафедры, я говорил, что раньше даже тексты для рок-песен писал. Так вот, постараюсь их найти и принести на ваш суд. Может быть, что-то вам подойдет. Я подберу под ваш стиль.

– Буду весьма признателен за это. Репертуар обновить нам не мешало бы.

Они пожали друг другу руки.

– Цветик! Я уезжаю, ты поедешь со мной или еще останешься? – спросил Шумилов.

Светлана растерянно переводила взгляд с Шумилова на Федора. Наконец, тот махнул рукой.

– Можешь ехать! Даю день отдыха, а потом не забудь приехать на репетицию. Будем готовиться к «Нашествию».

– Спасибо, Федя!

Она чмокнула его в щеку, затем подошла к Лесуну и поцеловала также его, причем, на сей раз в губы.

– Ты все же оказался лучше, чем я о тебе думала, – шепнула она ему на ухо.

– Да пошла ты! – буркнул он и отвернулся.

На душе у Лесуна стало так тоскливо. Ему захотелось все вокруг ломать и крушить. Он вынул из пачки, лежавшей на пюпитре, сигарету, размял ее пальцами, щелкнул зажигалкой. Сделав несколько затяжек, положил ее сверху на сигаретную пачку и стал бросать исподлобья взгляды на окружавшие его предметы. Глаз зацепился за шестиструнную гитару, которую Кулиш зачем-то всегда возил с собой (говорил, что это его талисман). Лесун схватил гитару за гриф так, что слегка скрипнули, как от боли, струны, приподнял ее, но этот жест увидел Федор и понял, что сейчас он может лишиться своего талисмана. Как можно спокойнее, Федор произнес:

– Э-эй, струны не порви!

Спокойный тон друга отрезвил Лесуна. Он глянул на него, скривил губы в грустной улыбке, еще раз затянулся сигаретой, положил ее на то же место, поднял ногу на стул, положил на поднятую ногу гитару и из его сердца полились экспромтом слова:

– Печаль-тоска меня заела:

Ну почему, ну почему?

Кому ко мне какое дело,

Я не пойму, я не пойму.

Летит над миром звук набата,

Церковный звон, церковный звон;

Мы пред тобой не виноваты —

Ни я, ни он, ни я, ни он.

Когда была со мною рядом

Однажды ты, однажды ты,

красуясь утренним нарядом,

цвели цветы, цвели цветы…

Федор удивился этому порыву друга – за более чем пятилетнее знакомство, с Лесуном случилось такое впервые. Подошедший директор хотел было о чем-то спросить Федора, но тот решительно замахал руками и приложил указательный палец к губам. Присоединились и двое других участников группы. Все стояли молча и слушали неожиданно тихий и проникновенный голос, без привычной хрипотцы, своего бас-гитариста. А Лесун пел, глядя в пол, ни на кого не обращая внимания.

– И птицы жалобно не пели,

Летя на юг, летя на юг.

Моих забыла неужели

Касанья рук, касанья рук?

Печаль-тоска меня заела

Не в добрый час, не в добрый час.

Я не могу, чтоб так смотрела

Судьба на нас, судьба на нас.

Изменит все ж свое обличье

Суровый рок, жестокий рок,

Всё будет вновь у нас отлично,

Дай только срок, дай только срок.