Читать книгу Ключи от рая - Виктория Александровна Борисова - Страница 6

Леша Савельев лежал на кровати, но заснуть не мог, как ни пытался. Ветер гонит тяжелые низкие облака, и лишь иногда за ними проглядывает полная луна. Ее бледный, тревожащий свет всегда сводил его с ума. Казалось, что там, высоко в темном ночном небе, есть кто-то огромный, страшный, почти всесильный… И он наблюдает за ним с веселым и жестоким любопытством. Так мальчишка заглядывает в разворошенный муравейник, смотрит, как суетятся крошечные букашки, пытаясь спасти, что могут.

Он тяжело, с усилием, поднялся, задернул шторы с голубыми цветочками и щелкнул выключателем. Комнату залил теплый электрический свет. Сразу стало уютнее и даже как будто теплее. Ночь на время отступила.

Но ведь себя-то не обманешь! Возвращаться в постель не хотелось – все равно уже не уснуть. Леша скорчился на табуретке, обхватив себя руками, словно пытался защититься, спрятаться, стать маленьким и незаметным. Он чувствовал, как тени крадутся к нему, протягивают длинные жадные руки, чтобы схватить, удержать, запеленать липкой паутиной, словно огромный паук, и, присосавшись, капля за каплей выпивать жизнь.

Леша чувствовал приближение приступа болезни, которая так измучила его. Вот, опять подкрадывается снова… По науке она называется шизофрения, но Леша про себя звал ее просто, по-свойски – сука.

В первый раз это случилось давно, еще в школе, перед самыми выпускными экзаменами… Учился Леша хорошо, одни пятерки получал, и уверенно шел на медаль – правда не золотую, ее прочили дочке председателя горисполкома, что училась в параллельном классе – но на серебряную он точно мог рассчитывать. А еще – перечитал все книжки в школьной библиотеке и даже получил звание КМС по шахматам, чем невероятно гордился. Одноклассники иногда дразнили его зубрилой, но он не обижался и охотно давал всем желающим списывать. «Утешение ты мое! – говорила мама, гладя его по макушке – это ж надо, какой умный мальчик уродился! Даже непонятно, в кого…»

Это было действительно странно – как мог в семье водителя и продавщицы появиться такой ребенок? «Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца!» – говаривала, бывало, бабушка Серафима, скорбно поджимая губы, и глаза у нее почему-то становились холодные и злые.

Хотя, наверное, и было от чего… Ее сын Сергей, Лешкин отец, был шофером-дальнобойщиком, гонял тяжелые фуры по всей стране и неплохие деньги зарабатывал. К тому же, непьющий, работящий, все в дом, все в семью… Одним словом – золото, а не парень! На сына Серафима Петровна просто надышаться не могла, а вот невестку невзлюбила с первого взгляда. «Шалава, только бы хвостом крутить! – повторяла она, – ох, наплачешься ты с ней, сынок, попомни мое слово!»

И все же молодые поженились. На свадьбе Серафима Петровна сидела с каменным скорбным лицом, словно и не свадьба это вовсе, а поминки. Не ко двору пришлась веселая, красивая Валентина в этом доме…

Молодая женщина такую жизнь выдержала недолго – после очередного скандала схватила в охапку маленького Лешу и ушла. Мужу она заявила: «Решай! Или я, или она. Больше так жить не могу.» Сергей помаялся с неделю, даже запил с горя, но, в конце концов, с женой помирился. «Что ж, ночная кукушка всегда дневную перекукует!» – изрекла свекровь. Потом она даже приходила в гости, приносила внуку пряники и конфеты, но невестку продолжала шпынять при каждом удобном случае, подмечая малейший повод. Не так полы помыла, не так мужу обед приготовила, опять новое платье купила, а сыну ботинки нужны…

Но с Валентины все как с гуся вода. Слова свекрови она пропускала мимо ушей, иногда лишь беззаботно отмахивалась. Стоило мужу отправиться в очередной дальний рейс, и в доме стоял дым коромыслом – приходили какие-то люди, на столе появлялась и выпивка, и закуска, а маленькому Леше мама давала конфету и строго-настрого приказывала: «иди спать и не мешай, а то опять к бабушке отправлю!».

Леша не возражал. Читать книжку под одеялом, вооружившись карманным фонариком, было гораздо интереснее, чем сидеть под присмотром ворчливой Серафимы Петровны, которая почему-то все время пыталась его накормить, повторяя: «вон, худенький какой! Мать-то твоя совсем за тобой не смотрит, до чего довела ребенка!». Бабушка конечно, была добрая, никогда не кричала на Лешу и не наказывала его, даже позволяла допоздна смотреть телевизор, но слушать ее бесконечные ахи и вздохи было неприятно. Леша никак не мог понять, почему она так жалеет его, словно он больной или калека?

Отец тоже вел себя странно. Из рейса он возвращался веселый загорелый, пахнущий потом, бензином и дорожной пылью. Эти минуты Лешка любил больше всего… Отец подхватывал его на руки, поднимал высоко-высоко, почти к потолку, приговаривая: «Ух ты, как вырос! Прямо настоящий мужик стал!» Потом он целовал жену, доставал подарки, долго мылся под душем, напевая «эх, дороги, пыль да туман!», и, надев чистую рубашку, усаживался за стол. Валентина подавала мужу тарелку наваристого борща, и Сергей, разомлев от сытости и домашнего тепла, улыбался расслабленно и счастливо.

Но идиллия продолжалась недолго. Стоило отцу навестить Серафиму Петровну, миру и покою в семье наступал конец. От нее он возвращался совсем другим, даже лицом темнел. Они с матерью начинали ругаться, и бывало, что билась на кухне посуда, звучали сердитые, злые голоса, так что Леша за тонкой перегородкой вздрагивал и все старался натянуть одеяло на голову, словно пытаясь спрятаться. Отец начал сильно выпивать и от него все чаще пахло перегаром и дешевым табаком. Теперь он уже не выглядел высоким и сильным – плечи сгорбились, походка стала неуверенной, и даже руки иногда дрожали, словно у старика.

Гораздо позже, уже став взрослым, Леша начал жалеть отца. Только тогда он понял, как тяжело ему было любить и жену, и мать, мучительно разрываясь между ними…

Отец погиб в аварии, когда Леше было десять лет. Утром он собирался в школу, мать торопила его, когда вдруг раздалась настойчивая требовательная трель дверного звонка. «Ну, кто еще там?» – недовольно ворчала она, открывая тугой замок. На пороге стояли Сан Саныч, начальник автоколонны, и Эдик – отцов напарник. Оба неловко переминались с ноги на ногу, Сан Саныч теребил в руках кепку, и лица у них были такие, что мать побледнела и отступила обратно в коридор.

– С Сергеем… что? – тихо спросила она.

– Такое дело… Не знаю даже, как и сказать. В общем, мужайся, Валя…

Похороны выглядели каким-то странным, не настоящим действом, вроде первомайской демонстрации. Только музыка была унылая и вместо флагов – венки из бумажных цветов. Хоронили отца в закрытом гробу, так что в Лешиной памяти он навсегда остался живым. Мать плакала, а Серафима Петровна выглядела на удивление спокойной. В черном платье и черной же кружевной косынке на голове она была похожа на колдунью из сказки. «Все ты виновата!» – бросила она невестке на прощание, – ноги моей больше в твоем доме не будет!».

Леша тогда так и не смог в полной мере осознать случившегося. Казалось, что папа просто уехал в очередной рейс – и почему-то задержался дольше обычного. Он ждал, что откроется дверь – и он снова появится на пороге, как ни в чем не бывало…

Мать горевала недолго. Вскоре она вышла замуж за дядю Юру – отцова приятеля, работавшего на той же автобазе. Наверное, он был мужик не злой, только очень уж недалекий. Любил рыбалку, смотрел футбол по телевизору, не пропуская ни одного матча и азартно «болел» за любимый «Спартак». Пасынка почти не замечал, и лишь иногда, выпив рюмку после обеда, начинал поучать: «Бросай ты свои книжки! Сидишь все, думаешь… Индюк думал, да в суп попал!»

Зато отчим оказался на удивление оборотистым. Мотаясь по просторам необъятной Родины, из каждого рейса он привозил какой-нибудь дефицит, чтобы здесь, в родном городе перепродать его с пользой для себя. На зависть соседкам, мать ходила в меховой шубке, поблескивая золотом в ушах и на пальцах, расцвела, похорошела, и часто повторяла: «вот и раздышались мы! Наконец-то как люди поживем…»

Когда в бывшем Советском союзе задули первые ветры перемен, мать с отчимом открыли первый в городе коммерческий магазин. Теперь уже не нужно было больше дрожать от страха перед ОБХСС и статьей за спекуляцию и нетрудовые доходы. «Перешли мы на легальное положение!» – с усмешкой говорила мать. Семья переехала в новую просторную квартиру, появилась и полированная мебель, и ковры, и даже финская сантехника. Отчим с матерью как-то сразу стали очень важными людьми в городе – с ними все здоровались, спрашивали, как дела…

Соседские пацаны Леше завидовали, но его все эти перемены не особенно радовали. Он-то мечтал совсем о другом! Одна мысль о том, чтобы остаться в родном городе и жить, как все, постепенно погружаясь в обывательское болото, приводила его в неописуемый ужас.

Отчим и Лешу пытался приспособить к торговле. «Нечего парню дурью маяться просто так! Делом надо заниматься, узнает тогда, как копеечка достается…» – часто повторял он. Леша отнекивался как мог – то заболел, то в школе много задают… Стоять за прилавком, считать выручку и следить за товаром было противно и унизительно.

Леша закончил восьмой класс, когда в семье случилось прибавление – родились сестрички-близнецы. В доме сразу стало тесно и шумно. Даже почитать в тишине или уроки сделать как следует – проблема. Леша страдал, но терпел. Он старался как можно реже бывать дома и учился как одержимый.

У него появилась цель – закончить школу, уехать в Москву, поступить в университет, и в родной город больше не возвращаться. Казалось, что преодолеть этот рубеж – самое важное, и если он не сможет сделать это сейчас, то в жизни все пойдет наперекосяк, неправильно.

Перед выпускными экзаменами он так волновался, что почти перестал спать – все готовился. Иногда ему казалось, что внутри у него стальная пружина, которая сжимается все сильнее и сильнее… И рано или поздно сорвется.

Так и вышло. Перед экзаменом по математике Леша почему-то очень сильно нервничал. Именно математику он не особенно любил… Умом он понимал, что тревожиться не о чем, материал он знает хорошо, и задачки щелкает, как орехи, но все равно никак не мог успокоиться. Ему казалось, что он непременно провалится, его выгонят из школы с позорной справкой вместо аттестата, и что будет дальше – лучше не думать. Он даже спать лег раньше обычного, но долго ворочался в постели, хотя и знал, что завтра вставать рано, и надо выспаться.

Среди ночи Леша вдруг проснулся весь мокрый от холодного липкого пота. Темный ужас накатил на него, словно волна, накрыл с головой, так, что он почти не мог дышать. Его трясло так, что зуб на зуб не попадал, сердце бешено колотилось в груди, но еще хуже было осознание собственной ничтожности и бессилия. Сам себе он казался таким глупым, никчемным, что хотелось просто провалиться сквозь землю, исчезнуть, перестать быть…

Осторожно, стараясь не шуметь, Леша пробрался в ванную, чтобы умыться. Склонившись над раковиной, он долго плескал в лицо ледяной водой, потом случайно бросил взгляд в зеркало… И тут же позабыл обо всем на свете.

В зеркале он увидел чужое лицо. Не было в нем ничего страшного или отталкивающего – просто молодой парень, может, лет на пять-семь старше Леши, даже немного похож на него… Таким, наверное, мог бы быть его старший брат.

Пугало другое. В ванной горел яркий электрический свет, но лицо в зеркале выступало из кромешной темноты. Казалось, что из белой овальной рамы открывается бесконечно-длинный тоннель, уходящий в бездну. Стоит сделать шаг вперед, протянуть руку – и он окажется там, откуда возврата уже не будет…

Происходящее напоминало какой-то дикий, нелепый ночной кошмар, из тех, когда хочется закричать и проснуться, чтобы потом вздохнуть с облегчением – слава Богу, все хорошо, и мир остается на своем месте, но какой-то частью сознания Леша точно знал, что это не сон. Пустота непостижимым образом притягивала его, и он стоял, словно завороженный, не в силах сдвинуться с места.

Еще хуже стало, когда незнакомец заговорил. Речь его была странной, непривычной… Он говорил о том, что на самом деле мир не такой как кажется, что вся жизнь, привычная и знакомая с детства, всего лишь иллюзия, что миров существует бесчисленное множество, и все они – лишь круги на воде, отражение в отражении, а настоящее только здесь, в темной пустоте, откуда пришло все сущее, и куда в конце концов вернется…

Он говорил еще долго, а Леша стоял и слушал. Многое из того, что поведал ему в ту ночь зазеркальный собеседник, он потом вспомнить не мог, как ни старался. Четко врезалась в память только одна фраза: «Ты – это я».

Леша очень удивился – как такое может быть? А незнакомец вдруг высунулся из зеркала по пояс, и протянул руку. «Вот сейчас схватит – и утянет за собой! – промелькнуло в голове, – туда, в темноту, в бездну…»

Оцепенение прошло, Леша закричал от ужаса, и, пытаясь освободиться, что есть сил ударил кулаком по зеркалу. Стекла разлетелись в разные стороны, из пораненной руки сразу потекла кровь, зато и незнакомец исчез! Леша схватил длинный, острый осколок и полоснул себя по запястью. Он так и не понял, зачем сделал это, но когда кровь хлынула на пол, испытал странное удовлетворение.

Наверное, он так бы и умер там, на полу в ванной, между унитазом и стиральной машинкой. Но проснулась мама, прибежала на шум, и нашла его уже без сознания. Через несколько минут «скорая» увезла его в больницу.

Леша очнулся, привязанный к кровати. Он видел белые стены, потолок над головой, и плакал от бессилия. Свет горел круглосуточно, как в тюрьме, рядом бормотали что-то неразборчиво товарищи по несчастью, и санитары обращались с ними, будто с кусками бессмысленного мяса. Там давали таблетки, от которых в голове становилось гулко и пусто, и делали уколы, а потом боль скручивала все тело. Тех, кто пытался бунтовать или «качать права» – били молча и деловито, словно выполняя тяжелую, но необходимую работу.

Там, в больнице Леша узнал, что его болезнь называется «шизофрения», что означает расщепление личности. А попросту говоря, он сошел с ума… То, что случилось, было так нелепо, так чудовищно, а главное – несправедливо! Казалось, что жизнь кончена бесповоротно, и теперь нельзя ничего исправить.

Домой он вернулся через месяц. Уже потом Леша узнал, как мать чуть ли не в ногах валялась у главврача, уговаривая не калечить ему жизнь… В конце концов доктор все-таки согласился, а у его супруги появилась хорошенькая шубка. Всем ведь жить хочется, и жить хорошо! И это, к счастью, очень помогает решать проблемы – если не все, то хотя бы некоторые. Вместо диагноза «шизофрения» в справке о выписке из больницы появилось «нервное истощение», но про медаль, конечно, пришлось забыть. Не было в его жизни ни выпускного вечера, ни торжественного вручения аттестатов, ни первого рассвета взрослой жизни, который все выпускники по давно сложившейся традиции встречали на мосту через Оку.