Читать книгу Бернаут. Второй раунд - Виктория Побединская - Страница 2

Мне двенадцать. Я стою у самого края обрыва. Под ногами больше пятнадцати метров пустоты, и я умираю от страха.

Ветер треплет челку, и я поеживаюсь, словно пытаясь от него закрыться. Холодно. А может, только кажется. Ветер толкает обратно, как будто подсказывая, что прыгать вниз – дурная затея, блажь, глупость… Да я и сам это прекрасно знаю. Вот только ледяные пальцы на шее холоднее, чем ветер, к тому же явно сильнее и подталкивают в другую сторону.

– Хватит дрожать, черт тебя подери! Не будь трусом!

В горле ком такого размера, что не проглотить, даже если очень сильно захочется. Легкие печет, а левое запястье ноет: отец слишком сильно тянул за него, «уговаривая». Но это ничто по сравнению с тем, что дурацкие глаза слезятся. Ветер. Хорошо хоть, что все можно списать на него.

– Давай быстрее. Не позорь меня! Все уже над нами смеются.

Я оборачиваюсь, бросая беглый взгляд на сидящую неподалеку компанию: веселый отдых отцов и сыновей, три семьи, среди которых я всегда самый младший. Самый слабый. Самый худой и мелкий. Как будто я могу по своему желанию вырасти хоть на дюйм. Но все это – исключительно по мнению моего предка. Потому что другим, кажется, все равно. Они в нашу сторону даже не смотрят. Кому какое дело вообще? Вот только чужая рука все так же подталкивает в шею…

– Если бы здесь был твой брат…

Договаривать ему не обязательно. Я и сам понимаю, почему оказался тут. Это своего рода наказание. За то, что променял спорт, который отец для меня выбрал, на тот, что принадлежал брату. За то, что сделал это специально, с одной лишь целью – его побесить. За то, что ни разу не взял трубку, когда звонил Лаклан. И за то, что я сейчас здесь, а его нет.

А начиналось все как простая шутка… Сын отцовского босса сказал, что мне не хватит смелости. Не отрывая взгляда от телефона в руках, я безразлично пожал плечами. Наплевать, но только не моему отцу.

– Докажи им, что ты не девчонка!

Бред. Глупости. Кто-то даже попытался отговорить его, рассмеявшись, что это полная чушь и детские провокации. Никогда никто из мальчишек моего возраста не прыгал с этого участка берега озера Бром – они лишь треплются. Тут и когда умеешь – разбиться раз плюнуть, а когда нет – все равно что сигануть на бетон с высоты птичьего полета. Но что они могут знать о том, что такое настоящая «закалка мужского характера»? Все они воспитывают «жалких сопляков».

– Мой сын не какой-то трус, – произнес отец, а потом потащил меня туда, где виднелось металлическое ограждение, перешагнув через которое мы оказались там, где оказались.

И теперь он подталкивает меня в спину, не давая сделать шаг назад – только вперед: прыгнуть и, даст Бог, не разбиться. Мне же изо всех сил хочется зацепиться хоть за что-нибудь, но вокруг только ветер. И рука отца, за чей рукав я до сих пор держусь, как будто мне три года.

– Отрасти уже наконец яйца. – Он пытается стряхнуть мою руку, вырывая из пальцев свою спортивную куртку.

В его дыхании ощутимо чувствуется запах пива. Ненавижу пиво. И отца тоже ненавижу. И свой страх. Потому что знаю: стоит с губ сорваться хоть единому всхлипу – он не станет церемониться: швырнет меня вниз сам, и еще неизвестно, чем это все может кончиться.

Если бы здесь был Лаклан, он бы не позволил этому произойти. Он точно нашел бы способ усмирить отца и бросить эту дурную затею. Но я запрещаю себе об этом думать. Его больше нет. «Лаклан мертв, – произношу я мысленно. – Теперь есть только ты сам. И только на себя можно надеяться». А пока остается пара секунд, чтобы заткнуть глотку вопящему ужасу, действительно отрастить яйца и принять неизбежное: я прыгну.

– Черт бы тебя побрал, ссыкун малолетний, – цедит отец, снимая кроссовки и отбрасывая их в сторону. – Отойди, придется показать тебе пример. Двигай. Прыгнем вместе.

Я оборачиваюсь, поднимая на отца полный волнения и благодарности взгляд. Не спрашиваю: «Правда? Ты правда сделаешь это?» Я слышу только одно слово – «вместе», а больше мне знать не требуется. В этот момент я даже задумываюсь: может, он не такой уж и козел? Может, не все потеряно?

Ветер высушивает слезы. Я благодарен ему за помощь, потому что на него можно будет списать свою слабость. Отец встает рядом и произносит:

– На счет «три». Давай уже!

И я наконец принимаю этот прыжок как неизбежное.

– Один, – произносит он.

Я делаю глубокий вдох. Кислород наполняет легкие так, что жжет внутри, и грудная клетка расширяется.

– Два.

Приседаю, как делал это миллион раз на тренировках по гимнастике. Колени все еще дрожат. Вряд ли в этот раз у меня получится унять дрожь, даже если сильно постараться.

– Три.

Я отталкиваюсь от камня и, обернувшись вокруг себя, лечу. Лечу так долго, что кажется, будто этот полет никогда не закончится. И в этот момент почему-то приходит облегчение. Я свободен. СВОБОДЕН!

А потом тело входит в воду так легко, словно нож, разрезающий теплое масло. На миг все звуки исчезают, и остается только шум крови в голове и стук сердца. Вода стремительно темнеет. Я ощущаю это даже сквозь закрытые веки. Но мне уже не страшно. Последнее, что я запомнил перед вхождением в воду, – это полет. Как воздух треплет волосы на голове, как замирает сердце. Как… Вдруг кислорода перестает хватать, и наступает паника. Насколько я глубоко? Мне кажется, я никогда не выплыву, даже если буду грести изо всех сил. Останусь прямо здесь, на дне озера Бром, в часе езды от Ванкувера, и, наверное, всем взрослым станет стыдно. Все приедут на похороны и, может быть, даже будут рыдать, но эту мысль я не успеваю закончить. Голова рассекает поверхность воды, и я делаю глубокий вдох, раскрыв рот, словно рыба, выброшенная на берег. Вода льется с волос, застилая глаза, и я провожу ладонью по лицу, чтобы смахнуть ее. Я выжил. О Боже, я выжил!

Оборачиваюсь, скользя взглядом по ребристой поверхности озера, пытаясь отыскать отца. Он должен быть здесь. Должен вынырнуть где-то рядом, но я слишком долго был под водой, поэтому мог не услышать всплеска. Пока я верчусь, меня снова тащит вниз, и приходится вынырнуть. Вода закручивает меня, тащит, но я не сдаюсь. Верчу головой. Но папы нет. Внутри мигом зарождается липкая паника. А если он утонул? Если слишком сильно ударился о воду и потерял сознание?

В голове мелькают лица всех, кого я уже потерял. Мама, Лаклан, а теперь и отец? И даже несмотря на то, что бо́льшую часть жизни мы с ним не ладили, это осознание бьет сильнее, чем я мог предполагать.

Я продолжаю искать, но вокруг пусто. А потом машинально задираю голову. Туда, где на краю обрыва отец надевает свои кроссовки и, вцепившись рукой в ограждение, лезет обратно. Он не прыгнул. Это была ложь. И ветер стихает, будто вставая на мою сторону. Это позор, папа. Сегодня я окончательно это понимаю. А спустя пару месяцев, разглядывая в зеркале седую прядь, занимающую весь правый висок, пропускаю ее сквозь пальцы и в этот миг, глядя себе в глаза, даю обещание, чего с этого дня в них больше никто и никогда не увидит. И это «что-то» – слабость.