Читать книгу Правда о маяках. Книга пилигрима - Виктория Прессман - Страница 3

Путешествие из Таллина в Москву и обратно

Жизнь человека, дитя мое, есть скорбь,

ибо она проходит в изгнании.

…ибо не имеем здесь постоянного града,

но ищем будущего.

Послание к Евреям 13:14

Глубокой ночью попутка везла меня из Таллина в Москву. Машина ехала сквозь туман, и вдруг из темноты высветилось название городка Vastse Kuuste, ничем не примечательного места, кроме, пожалуй, того позабытого факта, что здесь много лет назад родился барон Отто фон Унгерн Штернберг. Барон принадлежал к древнему воинственному роду, ведущему свое начало от Атиллы. Среди известных представителей рода были пираты, храбрые воины, рыцари тамплиеры, – всех их объединяла склонность к увлечению мистикой и оккультизмом. Поговаривают, что некоторым удалось достичь бессмертия.

В силу плохой видимости маленький Рено подпрыгивал на всех ухабах, как почтовая карета вековой давности, заснуть не представлялось возможным. На темной трассе машины разбивались за нашей спиной, а мы как ни в чем ни бывало продолжали свой путь сквозь ночь – омофор неба стелился невидимой росой затянувшейся ноябрьской оттепели. Мой любимый месяц пустынников и умирания закрывал бутон, упокаивал мертвых. Засыпала земля, запоздалые птицы летели как бы нехотя на юг, а те, что остались, пели по-весеннему весело и игриво. В закрытии и засыпании заключена потенциальная сила высвобождения. Когда-нибудь все уравновесится, придет в баланс – вертикаль и горизонталь пересекутся в точке сердца, вражды больше не будет. Прошлое, настоящее и будущее соберутся в одном моменте, вернутся в точку покоя направления света, нагонит весна осень, а лето зиму, и исполнятся все мои заветные желания: у меня будет свой дом в цветущих, несущихся под небом полях.

В ганзейском Таллине, в Ревеле когда-то началась моя жизнь, и у нас когда-то был дом. Всегда надо искать сердце града, его сакральный центр, тогда более внешние, плотные измерения сами собой дотягиваются, достраиваются до полной картины, и город предстает такой родной, такой понятный и любимый – как на ладони. Сердцевина града Таанилинн – Тоомпеа. Здесь по преданию похоронен Калев, и его жена Линда носила камни, чтобы соорудить холм над могилой любимого мужа. Так появился Вышгород – место высокое. Домский собор Девы Марии и Парламент Эстонии соответственно являются духовным и политическим центрами сердца датского града. На длинном Германе развевается флаг, триколор – земля, море, воздух. Львы и дубы красуются на обложках эстонских паспортов. Когда-то Домберг был столицей эстляндского герцогства, местом обитания тогдашней военной и духовной элиты, и поэтому на ночь ворота, ведущие на Вышгород, закрывались. В нижней же части города неуемно шумел ремесленный, купеческий, ганзейский люд. Корабли заходили в порт, в Таллине наблюдалось смешение языков, толчея и гомон царили в нижнем городе, торгаши и ремесленники со всех концов земли ступали на землю датского града и привносили в общий орнамент невидимой карты места что-то свое, неповторимое, уникальное.

Тихий, таинственный Таллин, в котором я родилась, его уже почти больше не осталось. Евросоюз и эпоха коммерции и потребительства вытеснили с карты мира сказочный уютный чистый и тихий город, который был намного более эстонским в составе Советского Союза, чем в составе ЕС. Отголоски той камерной самобытной Эстонии можно почувствовать отчасти в Хаапсалу или в Раквере, в эстонской провинции. Когда я была маленькая, папа любил гулять со мной по тихим таинственным улицам Вышгорода, рассказывать легенды средневекового города – вот дом пирата, где когда-то жил потомок злодея с острова Даго, вот мой любимый дворик с ржавыми пушками, где, по словам отца, «жила снежная королева».

Что люди ищут в средневековом портовом Ревеле? Что радует глаз заезжих туристов? Графика крыш на фоне молочного заката, густого от запахов корицы, кофе и моря, караваны заморских торговцев, большие корабли, яркие краски северного неба. Быть может, кто-то из них видит дубы-колдуны, камни доледникового периода, колодцы ведьм, подушки Калеви Поега… Или публичные дома, казино, кабаки, которых просто не счесть. Что видят здесь эти зеваки туристы, вечные дети закатившейся старушки Европы – падение нравов или традиционность, иногда граничащую с ханжеством, равнодушием, провинциальностью? Какие корни открываются им в Ревеле – датские, русские, немецкие, шведские, угро-финские? Безусловно, есть в Таллине свой шарм, своя изюминка – нежный густой воздух, сотканный из песка, пряностей, моря, сосен… Все как будто парит в воздухе, и дует свежий ветер и надувает паруса, ловит птиц и чьи-то мысли.

Парит мой ум, а машина продолжает ехать из Таллина в Москву…

Я всегда приезжаю или временно возвращаюсь в Москву, когда в мегаполисе происходят эпохальные события: смена политического режима, передел собственности, ураган, я являюсь свидетелем появления новых колец и диаметров – третьего, МЦК, МЦД…

Я вижу, как сносят памятники архитектуры, улицы закатывают светлым однотипным бездушным плитняком, рубят деревья – делают новые развязки, расширяют проспекты. Появляются доселе неведомые станции и ветки метро… Старые все так же вызывают восторг у приезжих и туристов из-за рубежа, наконец-то для них стали появляться указатели на латинице. Благоустраиваются парки, в городе замаячили одинокие велосипедисты, а на набережных и в парках их просто не счесть… В общем-то, иногда начинает казаться, что Москва – это город для людей, но это не так. Со временем видишь и чувствуешь агрессию, равнодушие, политкорректность, жестокость и пробивную силу москвичей. Говорят, Москва слезам не верит…

В этот раз я приехала в столицу, когда нагрянула градостроительная реформа под названием «снос пятиэтажек», проект реновации… Их уже начали сносить… Моя пятиэтажка пока не в очереди на снос, но жильцы торопят события, некоторые ютятся впятером в однокомнатных квартирах, мечтают о новом доме с улучшенной планировкой и парковочным местом, об увеличении метража, об отсутствии сырости и газовой колонки, о новых трубах и батареях… о новом виде из окна… Вместо хрущевок вырастают хаотично раскиданные, не создающие общего ансамбля новостройки разных цветов и этажности. А в городе начинают появляться полые призраки с черными глазами – выселенные дома… Запах застарелых нечистот, низкого качества жизни, запах нищеты, агрессии, неумытости, безнадеги. Были наверняка такие жильцы, которые не хотели покидать свою старую нору, свой подъезд, свой двор – они бились насмерть, стояли до конца, пока сотрудники правоохранительных органов не применили силу… Дома пусты, глазницы темны, рядом котлованы, из которых скоро как грибы под дождем вырастут новые дома… Глазницы темны, запах остался. Запах – это часть души. В этих домах-призраках остались части человеческих душ. А потом их снесут. Совсем. И постепенно исчезнут запахи. Вырастет новый большой дом с нейтральными запахами строительных материалов – краски, глины, линолеума, дерева. У кого-то начнется новая жизнь, а у кого-то она так и останется в прошлом – в воспоминаниях, в мечтах, в надеждах, в упованиях. А вообще, каждый новый переезд – это новое освобождение. Или новое рождение. Избавление от лишнего, ненужного, тяжелого, второстепенного, скидывание балласта.

Мне было двенадцать лет, когда мы покинули с папой, бабушкой и мачехой любимый Таллин. Для меня это стало настоящей трагедией. Я обожала родную Балтику, не представляла себе, как можно жить без моря, без сосен, без свежего ветра, я так и не полюбила Москву до конца, хотя поняла и изведала ее. Я переросла из человека провинциального Таллина в человека имперского третьего Рима. Москва, как тут ни крути – мировая культурная столица, создала фундамент моего образования и расширила диапазон восприятия. Еще, пожалуй, диапазоны моего восприятия донельзя расширило ЛСД, но об этом, право же, не стоит.

С переездом в Москву и отрывом от родной земли для меня началась эпоха изгнания. Вне всяких сомнений, она началась еще с изгнания из Рая. Да и чем мы лучше праотца Авраама, который был скиталец и пришелец на этой земле, и где наш дом – Ойкумена, земля обетованная?

Как же долго умирает эпоха, рушатся дома, порастают быльем тропы, все покрывается новым временным слоем. Старое становится все более уродливым, новое – все более чужим. Мир движется к неминуемому концу, начиная медленно возвращаться к началу.

Барон

На нашем родовом гербе по материнской линии изображены дуб (любимое дерево друидов) и три драконьих зуба. По преданию самые первые представители рода Бакуниных были из Трансильвании, и там один из моих храбрых прапрапрадедов убил дракона, мучавшего жителей города на протяжении многих десятилетий. Поэтому на нашем гербе драконьи зубы… На родовом гербе рода Унгерн Штернбергов изображены лилии, шестиконечные звезды, девиз рода «Звезда их не знает заката». А мой личный девиз – «Служи и властвуй».

«И что вам до этого Штернберга», – спросите вы?

Попробую вам рассказать, все довольно просто: я нашла родственную душу в бушующем океане человеческих судеб… Барона Отто Фон Унгерн Штернберга… Моя уязвимость и гиперчувствительность в отношениях с людьми делают жизнь довольно сложной. Так хочется, чтоб все пело в унисон. Всегда. И поэтому проще прикинуться дурачком, быть отшельником, это дает шанс сохранять внутреннюю свободу, быть собой, взаимодействовать с пространством и невидимыми потоками энергий и временных рек, радоваться первозданной красоте природы, черпать силу, чтобы восхищаться, удивляться и благодарить. И как барона Унгерн Штернберга с острова Даго меня намного больше «пленяет роль затаенного существа…», когда «не надо кривляться, сочинять себя, позировать…», и можно любить свободу и дорожить тайной.

Когда-то самодержец пустыни острова Даго, пират и бунтарь, блестящий аристократ был сослан в Сибирь за то, что манипулировал с маяками острова, тем самым сбивая корабли с курса, в результате чего они разбивались, а барон пополнял казну… Вполне возможно, что это всего лишь легенда, а в Сибирь Отто сослали за прямой, строптивый нрав и свободу от условностей общества, к которому он принадлежал, но сбежал, выбрав добровольное изгнание ради сохранения внутренней свободы и мобилизации сокрытых сил души.

Вот что нам известно о бароне из его биографии. «Он родился в 1744 году в Лифляндии, после окончания Лейпцигского университета оказался в Варшаве, при дворе польского короля Станислава Понятовского дослужился до камергера, затем переехал в Петербург, а в 1781 году купил у своего университетского товарища, графа Карла Магнуса Штенбока, имение Гогенхельм на острове Даго и прожил здесь до 1802 года, когда был судим и сослан в Тобольск. Там, спустя десять лет, он и умер». Или почти что умер.

Есть и другая версия о перестановке маяков. На острове Даго барон «начал выказывать необычайную страсть к науке. Чтобы ничто не отвлекало его от занятий, он пристроил к замку высокую башню, которую называл «библиотекой». На самой ее вершине находился его кабинет – «застекленный со всех сторон фонарь-бельведер». Только по ночам и только в этом уединенном месте барон «обретал покой, располагающий к размышлениям». В темноте стеклянный бельведер светился так ярко, что издали казался маяком и «вводил в заблуждение капитанов иностранных кораблей, нетвердо помнящих очертания грозных берегов Финского залива». Эта «зловещая башня, возведенная на скале посреди страшного моря, казалась неопытным судоводителям путеводной звездой», и «несчастные встречали смерть там, где надеялись найти защиту от бури. Спасшихся моряков убивали, уцелевший груз становился добычей барона. Это продолжалось до тех пор, пока «негодяя» не выдал гувернер, случайно ставший свидетелем одного из таких убийств. Барона-разбойника судили в Ревеле и сослали на вечное поселение в Сибирь.» Так что, пока барон читал или размышлял в своем стеклянном фонаре-бельведере, корабли разбивались, но это навряд ли выводило барона из состояния внутреннего равновесия, и не мешало ему продолжать думать и погружаться в тайны и глубины мироздания.

На самом деле дурная слава закрепилась за островом Хииумаа, Даго, за много веков до того, как там поселился барон. Остров этот, открытый всем ветрам, с изрезанной береговой линией, всегда был пристанищем пиратов Балтийского моря. Он стоял на главных морских путях Ганзы, и капитаны кораблей, курсировавших через архипелаг, обратились к государю с просьбой о постройке маяка, что и было предпринято еще в XVI веке. Так появился Дагерорт.