Читать книгу Границы безумия - Виктория Селман - Страница 7

Когда на место происшествия прибыли первые бригады спасателей в касках и жилетах, я расстегивала обгоревшую одежду на девочке-подростке, чтобы ткань не травмировала ожоги третьей степени. Кожа на руках у нее была восковой, красной, вся в волдырях.

– Нужна марля и холодные компрессы, – крикнула я, махнув над головой, чтобы привлечь внимание.

Снаружи железнодорожные рабочие выводили пассажиров по насыпи. Уцелевшие помогали друг другу перелезать через кресла и выбираться сквозь разбитые окна. Неподалеку от меня мужчина в посеревшем от пыли костюме колотил по дверям стальным шестом – кажется, поручнем, слетевшим при крушении.

– Если можете двигаться, идите сюда, – крикнул спасатель, светя фонариком.

Выжившие, спотыкаясь, поползли к нему сквозь искореженный вагон. Они хватались за стену, бессильно висели друг на друге.

Спасатель протянул руку, помогая им выбраться. Люди вываливались из окна и оторопело брели вдоль насыпи на ту сторону, где спасатели раздавали одеяла и кофе.

– Ты ведь меня не бросишь?! – в панике взвизгнула девочка.

– Не брошу. Успокойся. С тобой все будет хорошо.

– Неправда! – завопила пожилая женщина неподалеку, придавленная к креслу куском железа. – Мы все здесь умрем!

– Никто больше не умрет! – строго рявкнула я.

Вот только истерик нам не хватало.

– Выбирайтесь из поезда, – велел мне подоспевший спасатель. Он проверил, не забиты ли у девочки дыхательные пути, и кивком указал на мою ссадину. – Надо обработать и ваши раны тоже.

– Я обещала ее не бросать. Чем помочь?

Он пожал плечами и шепнул:

– Успокойте ее, что ли. Поговорите с ней.

Светская болтовня отнюдь не мой конек; никогда я не умела общаться с девочками-подростками, даже когда сама была им ровесницей.

– Ты какую музыку любишь? – спросила я.

Наверное, самая безопасная тема.

– Классику в основном… – Та скривилась от боли. – Обожаю фортепиано. В феврале у меня прослушивание в Джульярдской школе[1].

– Ты, наверное, очень талантливая…

Я отвернулась, чтобы по моему лицу девочка не поняла лишнего. Сама она еще ни о чем не догадывалась.

– Что дальше? – обратилась я к спасателю, когда девочку уложили на носилки.

У меня тряслись руки. Силы иссякли. Впрочем, боль в ноге стихла, и я могла на нее опираться, а значит, сумею принести пользу.

– Надо расчистить пути, чтобы вытащить раненых.

– Ясно.

Я принялась закатывать рукава.

Лишь позднее, выбравшись наружу и стоя возле искореженного поезда, над которым поднимался двадцатиметровый столб дыма, я осознала масштабы трагедии.

Как же так вышло? Как обычная поездка вдруг обернулась апокалиптическим кошмаром? Как банальное нежелание выходить из дома в один миг сменилось страхом, что я вот-вот превращусь в консервированный паштет?

По работе мне не раз доводилось видеть мешки для трупов. Сегодня было совсем по-другому. Здорово же меня встряхнуло… Когда вагон заволокло дымом, туман, в котором я пребывала последние несколько недель, развеялся. Помогая людям в поезде, я вспомнила о том, что у меня получалось лучше всего. Когда вспыхивает пожар, я не убегаю прочь. Я бросаюсь в самое пекло.

Оглядевшись, я поняла, что не одна такая. Пассажиры, прежде отпихивающие друг друга локтями, чтобы успеть на поезд, теперь спешили на выручку совершенно незнакомым людям.

В час пик сложно оставаться порядочным человеком, однако трагедия помогает раскрыться лучшим нашим качествам.

Позднее об этом будут много писать в газетах. Рассказывать о героях, отважно помогавших в беде. О мужчине, например, который, не замечая собственных тяжелых ран, вытащил из-под обломков девушку. Или о том, кто выскочил из своего вагона лишь затем, чтобы забраться в соседний и помочь людям, оказавшимся в огненной ловушке.

В тот же момент я наблюдала проявление простого человеческого участия, о котором редко пишут в новостях. Вон мальчик в толстовке протягивает пожилой даме с рассеченным подбородком свою бутылку воды. Или женщина буквально тащит на себе по рельсам хромого мужчину.

Подобные картины заставляли думать, будто мир вокруг нас не так уж и плох, как кажется.

И все это время голову мне настойчиво сверлил вопрос: кто она такая, та католичка, и о чем она хотела мне сказать?