Читать книгу Страшная сказка - Виолетта Векша - Страница 4

Природа, эта скользкая изворотливая баба, точно насмехаясь, брала меня на спор: в лесу было сыро, зябко и в крайней степени неприветливо. Мелкие капли дождя, осыпаясь с пологих листьев, капали мне на макушку, стекая под воротник куртки и ища там теплые укромные местечки. Я шла добрых восемь миль: иногда гуськом, иногда переходила на бег, спотыкалась, уклоняясь от острых веток, которые, словно заколдованные, так и норовили выколоть мне глаза. Я стряхивала летевший на меня сор и продолжала идти вперед, подбадривая себя тем, что с каждым шагом я становлюсь всё дальше от дома и всё ближе к сестре.

Не знаю, в какой точно момент мне пришла идея уйти из дома, вот только когда я открыла нашу – мою комнату – и увидела идеально заправленную кровать сестры, в ту самую минуту я поняла, что сойду с ума, если не сделаю хоть что-то. Не выкину самую безумную – плевать – выходку. И я решилась на побег. Собрать манатки из разряда «выжить одной в лесу» не заняло много времени – сложнее было дождаться темноты. Когда родители уснули (отец благополучно вернулся к ужину), я стащила у матери бумажник и быстро зашагала в сторону станции, короткий путь в которую лежал через непроходимые дебри хвойного леса.

Мой гениальный план заключался в том, чтобы поймать утренний поезд до Люмпина, потом на автобусе доехать до Крослина, там найти Крослинскую среднюю школу (ну, вы знаете, да? Та, что одна из лучших по стране) и снять комнату неподалеку от школы Мии. Потом я бы устроилась продавщицей сладостей или ходила бы к беззубым старушкам менять им памперсы, зажимая нос рукой. Так или иначе, я бы жила рядом с сестрой, и ничего другого на тот момент мне не было нужно.

Вскоре лес изменился: стал гуще, плотнее; ветки приходилось топтать ногами, ибо оледеневшие руки давно покрылись царапинами и уже не слушались. Продираясь через холодные, наверняка ядовитые шипы, кожей прорывая себе путь, я чувствовала, как горячим отчаянием обжигает глаза. Это невыносимо. При таком темпе я дай бог через неделю дойду до станции. Топча ногами вьющиеся сорняки, я злобно рычала, однако все так же упрямо продолжала идти вперед. Чертовы джунгли не станут преградой для встречи с сестрой. Чтобы меня остановили какие-то вшивые заросли ежевики? Не на ту напали!

Когда за липкой стеной колючек, шипов и терний показался густой просвет, я вначале не поверила своим глазам. Остервенело, с радостным предвкушением я принялась переламывать щетинистые суки, горя желанием как можно скорее выбраться из колючей паутины. Неожиданно в правую руку иглой кольнула резкая боль, и я вскрикнула. Осветив фонарем пульсирующий жаром палец, я поджала губы. Плевать, пара-тройка заноз – меньшее, что могло случиться со мной в этом лесу. Посасывая окровавленный палец, слизывая с него солоноватую кровь, я переступила через сплетенные корни деревьев и повыше подняла фонарь. Мое счастье длилось недолго: бледный, тускловатый свет пару раз мигнул мне, а потом из глубины фонаря что-то затрещало, заискрилось, и уже через секунду я осталась в кромешной темноте.

– Твою мать, – выругнувшись, я с тихим раздражением подумала, что в последний раз отец, наверное, менял эти батарейки тысячу лет назад.

Одно радует – я все же успела увидеть, что ряды жгучих кустарников наконец закончились. Лес удивительно скоро поредел, образуя то тут, то там рваные прогалины.

Сделав один только осторожный шаг вперед, я тут же налетела на что-то острое, в темноте было не разглядеть на что. Послышался легкий хруст, в ноге резко стрельнуло, и от неожиданности я повалилась на сырую землю. Застонав, я уткнулась лицом в сырую землю, вдыхая густой запах сгнившей листвы и чувствуя, как в левой ноге стало нестерпимо жарко.

Очень осторожно, едва дыша, я приподняла таз и, упершись локтями во что-то холодное и мягкое, потянулась к лодыжке. Дрожащими руками я ощупала ногу, проводя рукой по разорванной ткани джинсов и чувствуя холодный металл той штуки, что намертво прижимала меня к скользкой листве. Я похолодела от страха.

«Лисий капкан», – мелькнуло у меня в голове. Я аккуратно зажала ногу в заледеневших пальцах, потянула – бесполезно. Тогда я обхватила стальные дуги двумя руками и со всей возможной силой попыталась их разжать. Результатом стали сбивчивое дыхание и разодранная у основания щиколотки джинсовая ткань.

– Ну же, давай… – в сердцах закричала я, с остервенением стискивая ледяные петли. – Черт… вот же черт!

Я закусила губу и с новой силой потянула ногу.

Все равно что биться о глухую стену, подумала я спустя час. У меня ничего не вышло – только сел голос и я ужасно продрогла. Холод пробирал до костей, минуя свитер и утепленную куртку и добираясь до сердца ледяным студнем. Даже ярость, все еще тлеющая в моей груди, была бессильна против лютых заморозков майской ночи. Слабовыраженная боль в лодыжке – запоздалая, отрезвляющая – сменилась ноющим покалыванием. Выбившись из сил, я тяжело вздохнула и легла на пропахшую сыростью землю. Прислушалась. В этой части леса ночная жизнь кипела разношерстными криками, шорохами, хрустами. Мне даже на одну сумасшедшую секунду послышалось, что меня кто-то звал.

На грани между сном и реальностью я вспомнила, что практически ничего не ела сегодня. Из живота раздавались какие-то поистине ужасные звуки, веки становились всё тяжелее, и я с готовностью погрузилась в беспокойную, наполненную лесными шебуршаниями дрему.

Меня разбудил приснившийся кошмар: огромный ротвейлер нёсся на меня со всей своей собачьей скоростью. Проснулась я сонная, и какое-то время у меня дергались ноги – наверное, я все еще пыталась убежать от взбесившейся псины.

От боли, стрельнувшей мне в лоб, я, словно утопающий, внезапно вынырнувший на поверхность, жадно втянула в легкие предрассветный воздух. Чувствуя головокружение, я оглянулась: солнце освещало холмистые склоны, и я наконец увидела свою ногу – опухшую, раздутую и окровавленную. Бурая искалеченная плоть, точно мертвый безобразный обрубок, притягивала взгляд как магнит. Сглотнув, я постаралась отогнать страх, но он все равно сковал мне грудь тугим кольцом. Я сжала в отчаянии зубы и попыталась высвободиться, но добилась только одного – ногу словно бы в одну секунду укололи тысячами иголками.

Вздохнув, я закрыла лицо руками. Положение было ужасным, если не катастрофическим. Я одна, без еды и воды, в самой чаще леса, из-за ноги я не могу сдвинуться с места, и ни одна живая душа не знает, где я. Вдруг – и это показалось мне отголоском кошмарного сна – я услышала звуки ломающихся ветвей и сильный хруст вдалеке. Звук был такой, будто кому-то резко переломили пополам позвоночник.

Соф, сейчас же возьми себя в руки, скомандовала я себе, весьма некстати вспоминая истории о голодных волках, которые рассказывал мне в детстве папа. «Это всего лишь заяц вышел добыть себе завтрак. Милый, славный зайчик…», – говорила себе я, замерев в полусидячем положении.

– Софи! Софи Майер! – прокричал кто-то в глубине чащи.

«Разве зайцу может быть известно мое имя?» – тупо подумала я, оборачиваясь на крик.

– Софи! Откликнись, ты здесь? Софи! – прозвучало где-то вдали. И потом, через минуту, снова: – Софи! Софи Майер!

Я прикусила губу, заколебалась. Мне удалось распознать звавший меня голос: он принадлежал мужчине 45 лет, добродушному толстяку – шерифу полиции Лаундервиля (хотя формально в Ирландии нет такого звания, мы, лаундервильцы, на английский манер прозвали Морриса шерифом).

Я провела страшную ночь в лесу и чувствовала себя до бессилия изможденной, но мозги у меня еще соображали. Шериф звал меня по имени, намеренно ища в лесу следы моего присутствия, а это означало только одно: родители разоблачили мой побег и обратились в полицию за помощью.

Пока я, закусив губу в попытках найти выход, буквально ощущала, как трещат от напряжения сосуды в голове, голос мужчины отдалялся, мчась за хозяином вглубь леса – слишком быстро, как мне тогда показалось. Я смотрела вдаль, сквозь пушистые ветки сосен; колыхающиеся деревья, выросшие на высоких холмах, казались размытыми, нечеткими, на меня словно нашло оцепенение.

У меня было всего два варианта: промолчать и тогда, скорее всего, умереть здесь, в одиночестве, от голода и жажды или откликнуться и позволить Джеку Моррису совершить героический подвиг. Выбор был, хоть он и дался мне с трудом. Я выбрала второе, и пока мистер Моррис пробирался ко мне через сплетенную, как нити шерстяного одеяла, стену деревьев, я понимала, что не смогла бы поступить иначе. Я думала о Мии и о том, что она бы этого попросту не перенесла.

Два дня спустя я лежала у себя на кровати и читала роман Чарльза Диккенса. Книга действовала на меня как анестетик, отвлекая от неприглядной реальности и заставляя забыть многое из того, что произошло потом, когда шериф города спас мне жизнь.

Хотя всё мне забыть не удалось: например, разъяренный взгляд матери, когда меня, посиневшую, доставили в отделение скорой помощи. Врачи диагностировали у меня сильнейшее переохлаждение и вывих лодышки, и это не беря в расчет многочисленные порезы и ушибы, разукрасившие мое лицо и руки наподобие театрального грима.

– Ты хоть можешь себе представить, как мы с твоим отцом волновались, или у тебя за последние дни напрочь мозги отшибло?!

Я молчала, устало откинувшись на спинку сидения. По всему телу словно пустили электрические заряды, я чувствовала себя грязной, глупой и крайне измотанной.

– Убежать ночью в лес из дома из-за какой-то лишь идиотской обиды, это уму непостижимо! А если бы у тебя было заражение крови или на тебя нарвались бы волки?! – кричала мать, пока отец вёз нас домой, лавируя среди оживленного потока машин.

– Ты будешь наказана, Соф, и… Ну ты хоть ей скажи! – прикрикнула она на отца, раздраженно всплескивая руками.

Отец смотрел на дорогу и не отвечал ей. Он вообще не произнес ни слова за то утро, только, будто бы, пробормотал что-то вроде: «Слава богу», когда увидел мое бледное лицо на больничной койке.

С болью, не имевшей отношения к «ранениям», полученным в лесу от лап ежевичника, я вспомнила наш разговор с Джеком Моррисом.

– Ты далеко зашла, милочка, – сказал он мне чуть ли не с гордостью, мчась по буреломам обратно в город. – Не каждый мужчина смог бы продраться через этот проклятый терновник.

– Но вы-то смогли, – ответила я, слабо улыбнувшись.

– Ну… – мужчина, явно польщенный, зарделся. – Я на то и полицейский, чтобы спасать маленьких девочек из беды, так ведь?

Так, всё так. Жаль только, что… Э, нет, мы с вами не побежим впереди паровоза. Да и не поможет моя жалость никому. Что с нее теперь толку?

С помощью матери я смогла подняться на второй этаж – боль в левой ноге была невыносима. «Ну а что, не так всё и плохо… Зато будет что детям в старости рассказать», – думала я, левой рукой стягивая промокшую куртку. Правая рука была перевязана бинтами, из-под белой ткани уже начали проявляться алые полосы крови.