Читать книгу Со своих колоколен - Виталий Аверьянов - Страница 6

Однажды Царь на богомолье

Ушел от свиты и от слуг.

Вкусивши русского приволья,

Он навострил к народу слух.

Как инок в старенькой милоти,

Взяв посох легкий и простой,

Он затерялся в складках плоти

Своей Руси, Руси Святой…

Ему народ встречался разный,

По большей части все прямой,

В словах живой, в быту согласный

С извечно юной стариной.

Никто не знал, что Царь пред ними,

Как с ровней с ним себя вели,

И правду горькую рубили,

И просто языком мели.

Он перехожих слушал калик,

Их песен горних перелив.

Певец по прозвищу Кристалик

Ему вещал, глаза прикрыв,

Мол, кто судьбу встречает прямо,

Перекрестив кривым клыком,

Кто с ней разделит волчью яму,

Лишь тот с судьбой своей знаком.

И правда, в пост сорокадневный

Раскрылся вещей песни толк,

Когда пред Пасхой, в день последний

Царю явился в схиме волк,

На берестяном на ковчежце

Державы символ начертил –

Так исповедал Самодержцем

И хлебом черным причастил.

Царь пал на камни, распластавшись.

Он был ничто, отребье, прах –

И бился оземь, разрыдавшись.

Его расплавил божий страх.

На том не кончились виденья.

Благообразный гордый змей

Нечеловечьего строенья

Явился в пустынь, злобы злей:

«Поднялся я из преисподней,

Где отбываю долгий срок.

Прошу амнистии Господней.

Пусти меня на свой порог!»

«Иди обратно, дом твой бездна, -

ответил змею русский Царь, -

Здесь Церковь ранами любезного

И оплеванного Лица!»

Явленья страшные исчезли…

Царя ж Малюта разыскал –

Его глаза на лоб полезли:

Седой старик пред ним предстал.

Вот прибыл Царь в Москву с Малютой

И паче каялся в грехах.

Второй опричниною, лютой,

На знать навел он смертный страх.

Но наш народ сложил легенду,

Что, не вернувшись на престол,

Царь плакал о грядущих бедах,

От слез ослеп, в слезах расцвел.

С тех пор его повсюду ищут.

В лице юрода – русский бог.

Не бродит ли в обличье нищем

Сокрытый Царь, слепой пророк?..

Иные видят в этом смуту.

Иные здесь усмотрят миф.

Но чу – помешкай лишь минуту –

Каличьих песен перелив!..

А жизнь вращается по-своему,

Не помещаясь в твердый план.

Но нет случайностей у воина.

Он вечной битвой обуян.

Он вечно ждет врага нежданного.

Он меч на случай заострил.

Он страж дракона первозданного,

Что был горяч, но подостыл.

Не подморозит Русь дремотную,

А крепко выветрит избу.

В ней воздух спертый, окна потные

Застят небесную резьбу.

От печки Иоанна Грозного

Живет теплом ее огня,

Боится воздуха морозного

Вся наша гнойная родня…

Она юродства не осилила

И открестилась на сей век

От босоты того Василия,

Кому – ступнями плавить снег…

В блаженстве глум творить за гордого

И за убогого рыдать.

А злых – приветствовать уродливо…

Так непреклонна благодать!

И вот стыдят, усовестляют

И дышат сыростью в лицо.

И вот горят они, пылают

Над теплохладным подлецом.

Они не ведают, не знают,

Когда постигнут их дары

И прозорливо забывают

Свод правил шулерской игры…

_______________

А жизнь вращается по-своему,

Не помещаясь в твердый план.

Но нет случайностей для воина.

Он вечной славой осиян.

Он вечно молит Бога Дивного,

Что удивлять юрода рад:

Ему дарить дороги длинные,

И зимний жар, и летний хлад.

Брести путями все окольными,

Вести бесплотную войну –

Такому буйному да вольному,

Что жутко даже самому!

В одном дому – приют и почести.

В другом – прозванье мудозвон.

И на юру смертельной похоти –

Плевки и камни с трех сторон.

Засаду мира бесхребетного –

Сиделок, нянек и конвой –

Он разорит рукой бестрепетной

И насадит порядок свой.

Наш воин, зелено и молодо,

Разгонит наглых мух и слуг

И воссоздаст державу холода

С огнем оружия вокруг.

Кто наш народ, кто соль России?

Где он ютится, как возник?

Он, неподвластный внешней силе,

Наш праведник – наш проводник.

Где тебя носит, богоносец?

Как не погас в тебе очаг?

Ты носишь ношу, богоносец?

Бог тебя носит на плечах!..

Пророк с печатью у плеча

Призвал народы кровной мести

Ученьем Рока и Меча

С болезненною жаждой чести.

А наши кроткие пророки,

Что кровью харкают на снег,

Печально стали на пороге:

Ой где ж ты, божий человек?!

Нет, не в скитах, – в психиатричках

В двадцатом веке зимовал,

На санитарах, медсестричках

Свой дар бесстрастья закалял.

И инсулиновые шоки,

И даже галоперидол

Огнем смирения высоким

Он от души своей отвел.

Главврач сидел как Пантократор

И как Антихрист в алтаре.

А старый, тертый психиатр

Юрода прятал во дворе.

И здесь нашлись друзья пророку.

Он одержимых исцелял,

И для шизоидов дорогу

К Врачу всей твари направлял.

От мира, наглого и злого,

Он получает по зубам.

Но вновь отыскивает слово.

И вот уж больно, больно нам!

Он насмехается над нами!

Он превозносит свой позор.

Не предъявляя явных знамений,

Пророком смотрит чертов взор!..

– Факиры «праведного гнева»,

Вы, разжигатели хулы!

Провидцы прибыли и чрева

И заклинатели молвы!

Вожди богатых духом, дерзких!

Купцы обманов и клевет!

Безбожием времен советских

Не оправдаться вам вовек!

О, если б явное знаменье

Пришло к вам в славный, грозный час,

То, вместе с ложью и сомненьем,

Сам дух бы вышибло из вас!

И полетели б на пол шприцы,

И разлетелся б в хлам дурдом

И те, кто сделал из больницы

Палату пыток и Содом…

Свобода черная, звеня,

Играет в угнетенной воле,

В объятьях белого огня,

В пресветлом света ореоле.

И вот уже с юрода беды,

Как воды с гуся, потекли.

Он вновь идет с венцом победы.

Он Ванька-встанька, соль земли.

Не покидая мир сей блазный,

Следит, как зреет в нем гроза.

А на реснице блеск алмазный,

За мир неложная слеза.

Мне положи все царства света,

Их роскошь, их прекрасных дам,

За даровую щедрость эту

Слезы юродства не отдам.