Читать книгу Есенин - Виталий Безруков - Страница 7

Двор, куда выходил черный ход кафе «Домино», был весь завален снегом. Бушевавшая еще час назад метель утихла. Небо очистилось, тусклая лампочка едва освещала небольшое пространство у подъезда.

Есенин вышел, с трудом распахнув дверь, и остановился, оглядываясь по сторонам.

Постояв, прислушиваясь какое-то мгновение, он решительно направился к ближайшем сугробу и со всего маху упал в него навзничь.

«Так, наверное, и Пушкин у Черной речки», – подумалось ему.

Есенин лежал на снежной перине, глядя на небо, окрашенное багрянцем заходящего солнца. В памяти всплыли стихи другого великого дуэлянта:

– Что ты там бормочешь, лапотник рязанский? – услышал Есенин. Он поглядел в сторону подъезда. В дверях стоял Пастернак с двумя секундантами. – Богу молишься? – съехидничал Пастернак.

Есенин встал и, шапкой отряхивая с себя снег, направился им навстречу:

звонко читал Есенин лермонтовские строчки, расшвыривая ногами снег в разные стороны.

– Чё встали, господа? Секунданты херовы! Это ваше дело – место для дуэли готовить!

Молодые поэты бросились так же, как Есенин, ногами расчищать середину двора. Когда площадка была готова, Безыменский и Уткин, те, о ком так нелестно отозвался Есенин, встали по сторонам.

– И ты, конечно, Калашников, «молодой купец, удалой боец»? – подхватил Пастернак лермонтовскую тему, все еще не веря в серьезность «дуэли», надеясь, что здесь, на морозе, Есенин остынет и все обратит в шутку.

Но Есенин снял пальто, шапку, бросил их рядом в сугроб и вышел в центр утоптанной площадки. Поглядев на секундантов, которые окружили его справа и слева, он не торопясь вынул пачку «Сафо» и, закурив, вызывающе выпустил в сторону противника струю дыма, презрительно, через зубы, сплюнул.

– Что ждем, Киррибеевич? – спросил Есенин, нарочно грассируя.

Пастернак снял пальто, отдал его услужливо подскочившему Безыменскому и нерешительно шагнул к Есенину.

– Как драться будем, Степан свет Парамонович? Серьезно? До крови? Так и быть, обещаюсь для праздника. Отпущу живого с покаянием! – храбрился он.

Сделав несколько приседаний и помахав руками, он стал скакать вокруг Есенина, как боксер на ринге. А Есенин стоял, попыхивая зажатой в зубах папиросой, широко расставив ноги и засунув руки в карманы брюк и только, набычившись, следил за Пастернаком и секундантами, словно предчувствуя, что бой будет не «один на один».

– Не шутки шутить, не блядей смешить, – кивнул он на секундантов. – К тебе я вышел теперь, бусурманский сын. Вышел я на страшный бой, на последний бой.

– Хватит лирики, Есенин! – озлобился Безыменский. – Оставь свои стишата проституткам. Давайте уже деритесь!

– Дай ему, Борис! – поддержал Уткин товарища. – Хватит с ним цацкаться, а то он опять свою дохлую лирику начнет…

– Это Лермонтов, козлы! Бездарные! Только свои стихи знаете!.. Ну! Ну! Бей меня в лицо! – шагнул Есенин к отпрянувшему Пастернаку. Он изжевал потухшую папиросу, смачно плюнул ее в лицо противника. Пастернак вытер лицо рукавом и с криком: «Сволочь!» вцепился в кудрявую есенинскую голову. Наклонив его, он стал остервенело коленом бить Есенина в лицо.

– На тебе! На! Ты просил в лицо? Получи! Сволочь! Деревня! На! На! Вот тебе! Вот тебе, хамло!!!

Видя такое преимущество, секунданты ликовали.

– Так его. Борис! Так! С хамом иначе нельзя! – вопил Уткин.

– Молодец, Боря! Знай наших! Здорово! Дай ему за нас! – вторил Безыменский, явно желая поучаствовать в драке.

Пастернак остановился, держа Есенина за волосы, всем туловищем нависнув над ним.

– Ну что, хватит? Или еще хочешь, удалой боец?

– «Чему суждено, то и сбудется, постою за правду до последнева!» – ответил Есенин лермонтовскими строчками и сплюнул кровь с разбитой губы.

Пастернак опять хотел ударить его коленом в лицо, но Есенин успел перехватить его ногу одной рукой. Изловчился он, приготовился – и неожиданно схватил Пастернака за яйца.

– Ой! Ой! Мой бог! – заверещал Пастернак. – Больно! Пусти, Есенин! Сволочь! Пусти! Ой, все, больше не буду! Ой, мой бог! Помогите, он мне их раздавит! – блажил Пастернак, безуспешно пытаясь вырваться.

Оба «секунданта» набросились на Есенина, начали пинать его, без разбору нанося удары.

Есенин яростно отбивался ногами, продолжая цепко удерживать противника за причинное место. Никто не заметил в пылу схватки, как в подворотне появился преследователь в кожанке. Понаблюдав за дракой, он достал кастет и, оглянувшись по сторонам, хотел ударить Есенина, но в это время хлопнула дверь и во двор вбежала Бениславская, а с ней сестра Есенина Катя с Наседкиным и Приблудный.

– Сергей! – отчаянно закричала Бениславская. – Прекратите сейчас же!

Она отважно кинулась к дерущимся и, подпрыгнув, повисла сзади на Безыменском. Тот, не ожидавший такого нападения, поскользнулся и упал. Наседкин повалил Уткина, ловко сделав ему подножку.

– Сережа, родной, что это! Почему драка? – теребила Катя брата за плечи.

Есенин разжал кулак, и Пастернак, упав на колени и скрючившись от боли, ткнулся в снег.

– Прекратить! Что за драка?! – закричал чекист, незаметно спрятав кастет в карман.

– Это не драка, это дуэль! – икнув, восторженно пробасил Приблудный.

– Какая дуэль? Охренел, что ли? – возмутился Наседкин.

– Я же вам сказал – самая настоящая!.. На кулаках. Есенин сам вызвал!.. – веселился Приблудный.

– Все, предъявите документы! – грозно потребовал чекист.

– Я секретарь ВЧК Бениславская, – подала Галя свое удостоверение. – А этот, которого эти негодяи избивали, знаменитый советский поэт Сергей Есенин.

– А я его сестра, Екатерина Есенина, – добавила Катя, помогая Наседкину поднять Есенина. – А это мой муж, поэт Василий Наседкин. Сереженька, боже мой, за что они тебя?! – стала она отряхивать брата и стирать с его лица кровь.

– Ну, я им дал!.. – улыбнулся Есенин разбитыми губами. Он взял пригоршню снега, вытер им лицо. Снова зачерпнул и, положив в рот, стал жевать и выплевывать окровавленную кашицу. – Ну, я им дал! – снова сказал он.

– Понятно! Пьяная драка… – Чекист вернул удостоверение Бениславской. – Чего не поделили, гражданин Есенин?

– Россию!.. Россию не поделили! – сказал серьезно Есенин, пытаясь попасть в рукав пальто, которое Наседкин с Галей заботливо пытались на него надеть.

– А вы? – обратился чекист к Пастернаку и его секундантам. – Не стыдно? Трое на одного! Хорошо, я случайно сюда заглянул… Могло бы и убийством все кончиться… в пьяной драке…

– Он сам виноват! Он первый начал! Вот у меня секунда… то есть свидетели… молодые поэты… Уткин и Безыменский, – стал горячо оправдываться Пастернак, – а я поэт Пастернак…

– Не слыхал про такого, – оборвал его чекист. – Есенина читал, «Исповедь хулигана».

Есенин неожиданно захохотал, да так весело, заразительно, что все присутствующие невольно заулыбались, сами еще не понимая чему.

– Пастернак, поэт ты, слов нету, большой. А он у тебя, – Есенин шлепнул себя по ширинке, – он у тебя, ей-богу, такой маленький… Я слыхал, что вам обрезают, но чтобы так… Еле ухватил!

Тут уж заржали все, даже секунданты Пастернака.

– Сволочь! – взвизгнул Пастернак и снова было кинулся на Есенина, но Иван Приблудный, ржавший во все горло, преградил ему дорогу.

– Это видал? – сунул он под нос Пастернаку свой кулачище. – Так огорчу тебя, Боря, вместе с твоими… сикунантами… Ты меня знаешь… Я у Буденного… всю войну башки белякам рубил…

– Прекратить! – крикнул чекист, доставая наган. – Всем стоять! Товарищ Бениславская, я уведу этих троих… а то опять начнется… А вы товарища Есенина.

– Спасибо, товарищ! Все будет в порядке.

– Пройдемте, граждане поэты… малые и большие… А ну марш отсюда!..

Безыменского с Уткиным как ветром сдуло. Стараясь не уронить свое достоинство, поспешая не торопясь, вышел через подворотню и Пастернак.

– А вы, товарищ Есенин, домой! Домой, иначе…

– Да! Да! Мы сейчас! – встрепенулась Катя. – Вася! Поймай извозчика.

Наседкин побежал на улицу, а за ним, козырнув всем на прощание, скрылся чекист.

– Зря тебя послушал, Учитель… надо было с тобой идти, – оглядывая место «дуэли», сказал Приблудный. – Он видишь какой… Пастернак херов… Ты что, ему яйца раздавил, а, Учитель? – Приблудный снова заржал.

– А что мне оставалось? Он мне в волосы вцепился и коленом в лицо бил, сука.

– Извозчика я поймал, он там, у ворот, – вбежал Наседкин. – Сергей, ты сможешь идти?

– А то! – Есенин пошатнулся и чуть не упал. Приблудный легко подхватил его на руки.

– Учитель! Я тебя на руках донесу… куда хочешь. Хошь на Олимп!

– Не надо на Олимп, Ваня… неси на улицу, в пролетку, – командовала Галя. – Вася, ты Приблудного придерживай! А то он тоже пьяный, чего доброго упадет…

Выйдя из подворотни на Тверскую, кое-как погрузились в пролетку.

– Пожалуйста! Тут рядом: Брюсовский переулок, дом четыре, – назвала адрес Бениславская.

– А сколько дадите? Хоша и близко, да вас вон сколько… – заупрямился извозчик.

– Этого хватит? – сунул Наседкин извозчику смятую бумажку.

Извозчик снял шапку и, засунув деньгу за подкладку, снова нахлобучил ее по самые уши.

– Это хватит!.. Спаси Христос, господа-товарищи! – Он щелкнул кнутом. – Нн-нооо! Милая! Нн-н-нооо!

Пролетка тронулась и не спеша покатила по мостовой.

Когда компания отъехала на большое расстояние, из-за угла вышел чекист, проводил долгим ненавидящим взглядом уехавшего Есенина, сплюнул и, надвинув фуражку на глаза, двинулся следом, бормоча: «Брюсовский переулок, дом четыре… Брюсовский переулок, дом четыре…»

Сидя на руках у Приблудного, Есенин задремал, уткнувшись ему в плечо. Все молчали, каждый по-своему переживая увиденную драку. Неожиданно извозчик, оглянувшись через плечо, спросил:

– А это кто… избитый-то? Лицо будто знакомое. Может, подвозил когда?..

– Это гениальный поэт – Сергей Есенин, отец! – пробасил Приблудный, бережно, как ребенка, укутывая его полой своей шинели.

Услышав свое имя, Есенин очнулся и, обведя всех мутным взглядом, остановился на сестре.

– Катька! Это правда?

– Что, Сергей?

– Васька, – кивнул он на Наседкина, – твой муж?

– Да, Сережа. Мы решили пожениться вчера.

– Мы любим друг друга, Сергей! – пришел ей на помощь Василий.

Но Есенин даже не взглянул на него.

– Дура! Нашла счастье! Ты слыхал, Иван? – ткнул он кулаком Приблудного.

– Любовь зла, полюбишь и козла… – хмыкнул Приблудный.

– Учтите, помогать не буду!.. Живите как хотите! – стал заводиться Есенин.

– Потом, Сережа! Потом! Сейчас не время и не место! Поговорим завтра утром, когда протрезвеешь! – строго сказала Галя и тут же пожалела, что вмешалась.

– А ты чего командуешь?! – взорвался Есенин. – Ты!.. Ты кто? «Я средь женщин тебя не первую!» Суу-ука! Товарищ Бениславская… в кожаной тужурке… Подстилка гэпэушная! – И, вырвавшись из рук Приблудного, на ходу соскочил с пролетки. – Пошли все нахер! Слышите?

Побежал по тротуару, но поскользнулся и упал, разбив рукой окно в подвальном помещении.

Извозчик остановил лошадь. Все выскочили и бросились к Есенину. Первой подбежала Бениславская:

– Сережа, любимый, ты что? Что с тобой? – Увидев, как из пораненной стеклом руки хлещет кровь, дико закричала: – Сережа! Боже мой! Помогите! Катя! Наседкин!

Есенин потерял сознание. Подоспевший Наседкин снял с себя белое кашне и туго перевязал руку Сергею.

– Иван, давай, взяли! Вместе!

Они подняли Есенина и осторожно понесли к пролетке.

– Куды вы его! Кровища-то какая… – запротестовал извозчик.

– Тихо, отец! Не бойся, я пальто подстелю! Да гони, родной, скорее в Шереметевскую! Гони! А то в шею накостыляю!

– Гони! Такую ораву! У меня, чай, не тройка! – не сдавался извозчик. – Двоих возьму, а остальные сами добирайтесь!

– Катя, Галя, вы поймайте извозчика и следом, – скомандовал Наседкин, помогая Приблудному укладывать Есенина на пальто. – Мы помчались, а то Сергей кровью изойдет!

Извозчик хлестнул лошадь кнутом:

– Но, милая! Вывози!

Лошадь, словно почуяв беду, с места взяла в галоп.

Бениславская обняла плачущую Катю:

– Пойдем. По пути, может, поймаем извозчика.

Но Катя вывернулась из объятий и побежала вперед. Галя догнала ее:

– Ты что, Катя?

– Ничего!

– Это ты насчет гэпэушницы?.. Сергей тебе что-то говорил? – остановила она Катю.

– Сергей врать не будет… сама слышала…

– Глупенькая, да я работаю секретарем-машинисткой в ВЧК. Но это ничего не значит… Я люблю Сергея.

– Только Сергея? А Лев Седов?

– Кто? А… Вот оно что… Это тоже Сергей сказал? Да, любила Льва Седова…

– Сына Троцкого!

– Да, сына Троцкого… Хотя Троцкий тут ни при чем. Катенька, все не так просто…

– Конечно! – возмутилась Катя. – Ты выполняешь задание! Тебя приставили к Сергею… Следить! Доносить! – Она снова бросилась бежать.

– Я?!! Следить?! Доносить?! – заплакала Галя. – Глупая, я люблю его больше жизни, – крикнула она вслед убегающей Кате.

Увидев приближающуюся коляску, она выбежала на дорогу и, раскинув руки, закричала:

– Стой! Стой! Ну пожалуйста!

Лошадь остановилась. Извозчик, встав на козлах, заорал:

– Ты что, мать твою разэдак! Жить надоело?!

– Миленький! Родной! Пожалуйста! Срочно надо в больницу! – умоляюще сложила Галя руки. – Поскорей! Я заплачу!

– Ладно, садись! В какую больницу-то?

– В Шереметевскую! Только вон ту девушку захватим, – указала она вслед бегущей Кате.

Извозчик хлестнул лошадь. Та коротко заржала и понесла.

Спустя некоторое время к кровавому пятну на заснеженном тротуаре подошел чекист.

Оглядев следы, он по-волчьи потянул носом воздух. Достал милицейский свисток и засвистел.