Читать книгу Следы прошлого, или Московские тайны - Виталий Борисов - Страница 3

На эту ночь в календаре было отмечено полнолуние, и хотя все небо было закрыто низкими, клубящимися облаками, по распоряжению городской управы, в целях экономии, фонарей по городу не зажигали. Кое-как освещены были только большие улицы, подъезды казенных учреждений, театры. Кривые же московские переулки совершенно тонули в сырой темноте. Разве что проглянется из мрака редкое в такое время освещенное окошко или вдруг распахнется и тут же захлопнется с глухим стуком какая-нибудь кособокая кабацкая дверца, чтобы выпустить позднего гуляку, мигнет неясный отблеск тусклой лампы при входе, которая не разгоняет тьму, а даже как бы сгущает ее по сторонам…

По мокрой мостовой Стрелецкого переулка, стараясь держаться на уважительном удалении от черных провалов подворотен, двигался в это время дородный городовой, старательно обходя лужи и неторопливо размышляя – куда бы теперь заглянуть для сугрева, чтобы уж потом закрыться в своей будке до утра, предоставив припозднившихся обывателей их собственной участи.

Вдруг в уши ему ударила быстро захлебнувшаяся трель дворницкого свистка. И из подворотни, едва не сбив его с ног, выскочил растрепанный дворник. Дворник остановился, тяжело дыша, близ городового и исторгнул из своей разинутой пасти какие-то нечленораздельные хриплые звуки.

– Илька, ты, что ли? – обратился к нему, приглядевшись, блюститель порядка. – Куда прешься, морда, очумел, что ли?

– Окажите ваших милостев, Илья Спиридонович, пожалуйста!.. – прорвало наконец дворника.

– Да ты пьян!

– Так точно! То есть никак нет, Илья Спиридонович!.. Мы его, значить, в дворницкую, глядь – а он как есть мертвый!.. А тот, значить, как выскочит!.. – вопил дворник.

Потеряв голову от страха, он потянул городового за рукав, увлекая за собой. Тот вздохнул обреченно, дернул брезгливо рукой и, тяжело ступая, последовал за дворником.

Из дверей дворницкой испуганно таращилась баба в кофте поверх исподней рубахи, а сразу за порогом лежал, лицом вниз и раскинув руки, человек.

– Та-ак! – значительно протянул городовой. Он потрогал лежащего носком сапога и оборотился к дрожавшему дворнику.

– Мертвый? Та-ак!..

– Мертвый, Илья Спиридонович… Оно, вишь, как… Городовой обошел вокруг тела, нагнулся, посмотрел на него сбоку.

– Та-ак!

Дворник, понимая важность момента, собрался с духом, разинул рот и… тоненько икнул. Выглядывавшая у него из-за спины баба вскрикнула и истово закрестилась. Городовой хмуро взглянул на дворника.

– Та-ак… Знаешь, кто это?

– А кто?

– Дурак, это я тебя спрашиваю! Ну-ка переверни его…

В это время за спинами у них послышались глухо нетвердые шаги, и из темноты в проеме распахнутой двери возникла фигура человека в помятом темном плаще и военной фуражке без кокарды.

– Что за шум, а драки нет? – дружелюбно пробасил человек, по-видимому, пребывая в самом радужном настроении.

– Ой! Опять он, убивец! – придурошно заверещала дворничиха.

Городовой вздрогнул и резко повернулся к двери. На дворника, еще не оправившегося от былого испуга, внезапное появление нового действующего лица, подкрепленное возгласом бабы, произвело действие внезапного громкого хлопка над ухом. Он подпрыгнул на месте, громко икнул и, в отличие от городового, шарахнулся в противоположную сторону – вглубь комнатушки, сбив с ног стоявшую у него за спиной бабу. Та неуклюже плюхнулась на пол и истошно завопила:

– А-а-а! Убили!.. Люди!.. У-уби-ли-и!

– Кой черт! – пробасил снова человек в дверях, ошарашенный реакцией на его слова, – Что за оказия?

Он шагнул через порог, но споткнувшись о ногу лежащего, качнулся к городовому, который, не сообразив еще толком, что к чему и как ему надлежит поступить, машинально заученным движением схватил незнакомца сзади за руку и принялся заламывать ее ему за спину.

Раздавшийся вслед за тем рев перекрыл бабий по всем показателям и по силе мог быть сравним разве что с ревом бешеного слона на последнем издыхании (бешеные слоны в Москве встречаются редко, и сравнение это сугубо приблизительное). Человек, радужное настроение которого разом улетучилось, оглашая воздух отборными ругательствами, рванулся из объятий городового так, что последний покачнулся и выпустил его руки. Сейчас же перед глазами блюстителя порядка предстало лицо незнакомца, с нахмуренными бровями и яростно сверкающими глазами, и вслед за тем тяжелый удар в челюсть сбил его с ног.

Городовой, очутившись на полу, в свою очередь дал волю рвавшемуся из него праведному гневу.

– Ах, мать твою… – отпустил он в пространство дворницкой длинный колоритный афоризм и, поднявшись на колени, потянул из кобуры револьвер. Тогда как его противник, вооружившись схваченной у двери метлою, набычившись, явно намеревался продолжить свое нелицеприятное занятие.

Неизвестно, чем бы закончилась эта скоропалительная схватка, если бы дворник, достигнув безопасного удаления и защиты в виде печи-голландки, не выглянул из-за нее в тот момент. Вид сидевшего на полу городового, такое посрамление достоинства грозного Ильи Спиридоновича и поругание в его лице закона произвели на дворника тягостное впечатление. Но еще более сильные чувства он испытал, взглянув на его драчливого противника. Это было и чувство внезапной радости от сознания того, что тот, кого приняли за убийцу, не является таковым. Это одновременно был и ужас. Так как в сопернике городового он сразу узнал Сидора Терентьевича Сырцова, генерала и в высшей степени уважаемого жильца, вот уже несколько лет регулярно раз в год снимавшего комнатку в их доме и заслужившего особую любовь дворника тем, что частенько, проходя мимо, не скупясь давал ему целковый на водку.

Заметив, что поверженный городовой уже вытащил оружие, дворник с криком вылетел из своего укрытия и повис у него на руке, прижав ее к полу.

– Илья Спиридонович! Не он!.. Не он то, Илья Спиридонович, не убивец то!.. Дура баба!.. Не убивец! – Он повторял это без передыха, и повторял бы, верно, еще долго, но в следующую секунду на голову его с треском опустилось что-то жесткое и колючее, больно резанув кожу на шее и затылке. Это рассвирепевший Сидор Терентьевич опустил на него свое импровизированное оружие, предназначавшееся городовому.

Это был последний эпизод славной битвы в дворницкой, закончившийся полной победой генерала. Трое его соперников в лице все еще сидевшей на полу и всхлипывающей от страха бабы, стоящего на коленях городового и дворника, лежащего у его ног, были повержены. Что касается неизвестного четвертого, то он в баталии участия не принимал и никаких признаков жизни не подавал.

Наступившее на миг победное затишье нарушил городовой. Повернув к дворнику пышущее яростью лицо, он схватил его за ворот рубахи, так что та затрещала по швам, и прорычал, брызгая слюной:

– Ты это что, скотина! Ты это, значит, с ним заодно? Убью, сволочь!..

– Илья Спиридонович, Христом Богом клянусь! Не убивец то вовсе, жилец то наш, ошибка вышла! Дура баба! Орет незнамо что… – он повернулся к дворничихе, грозя ей кулаком. – У, окаянная!

– Ах, ошибка! Он меня в морду! Меня! В морду! Да я вас всех в острог! Да я…

Городовой отшвырнул от себя обескураженного дворника и, по-прежнему сжимая в руке револьвер, тяжело поднялся на ноги. Только теперь он смог хорошо разглядеть своего противника. Сырцов стоял перед ним напыжившись, с красным лицом и горящими глазами, все еще сжимая в руках обломок метлы. Его усы распушились, бакенбарды стояли торчком, всем своим видом он походил сейчас на взъерошенного драчливого кота. Он был едва ли не на голову ниже здоровяка городового, но кряжист, мощь же его кулаков последний уже имел случай оценить.

– Не он то! Христом Богом, Илья Спиридонович, жилец то наш! – с надрывом стонал дворник.

– Жилец, говоришь… А почем я знаю, может, это… твой сообщник?

– Христом Богом, Илья Спиридонович! За что такое недоверие оказываете, всегда верой-правдой!

Городовой между тем стоял теперь, тяжело дыша, перед генералом. Как не был разум его в эту минуту затуманен праведным гневом, он все же при ближайшем рассмотрении своего противника смекнул, что перед ним отнюдь не простолюдин, каких много в окрестностях Сухаревки, а личность, надо полагать, метившая в среду благородную. За простоватой одеждой можно было разглядеть отставного военного, может быть, даже старшего офицера. Помедлив, городовой спрятал револьвер, оставив, впрочем, руку на кобуре.

– Это на лбу у него… э-э… не написано. Жильцы тоже разные бывают… А тут преступление, во-он мертвое тело лежит. Понимать надо…

– Вот ты и понимай! И нечего не спрося за руки хватать! – подал реплику генерал. – Хм! Увижу Петрова – расскажу про твои геройства.

– Какого такого Петрова? Знать не знаю никакого Петрова! А налицо – помеха дознанию и нападение на городового!

– Ага, Илья Спиридонович, на лицо… Вона как распухло! – залебезил дворник, волею случая оказавшись между двух огней.

– Что-о! Ты еще тут!

– Что же ты своего начальства не знаешь?

Городовой уже несколько поостыл и, сознавая, что дал маху, не знал теперь, как восстановить свой рухнувший в прямом и переносном смысле авторитет. Прежде всего он собрался выяснить, кто же стоит перед ним, но незнакомец опередил его вопрос.

– Сидор Терентьевич Сырцов, генерал-майор! – отчеканил с вызовом генерал, небрежно отбросив свое оружие в угол.

Этот миролюбивый жест и, более того, произнесенное звание «генерал» – не остались без внимания. Рука городового, помимо его воли, повинуясь выработанному служебному инстинкту, отпустила кобуру и вытянулась по шву, вынуждая и вторую проделать ту же операцию. Это движение, хорошо знакомое по армии, не укрылось от Сырцова. Он усмехнулся и кивнул в сторону дворника:

– Вот, он знает.

– Так и я про то же… Господин Сырцов они… то как же… Ошибочка, значит, вышла… Баба, она ведь известно… дура она у меня… Вы уж того…

– Ах, мать твою!.. – бормотнул городовой еще раз и после такого самовыражения посчитал, что лучшим выходом из щекотливого положения будет приступить к своим уставным обязанностям.

– Та-ак, значит! Перво-наперво, надо в участок дать знать. А я покуда произведу дознание!

– Щас сбегаю, Илья Спиридонович, – немедленно отозвался дворник. – Ну дак я побег?

– Цыц! Сказано, буду дознание производить! А ты, Илька, свидетель и вообще – личность мне подозрительная.

– Почто же вы меня, Илья Спиридонович, личностью обзываете? Всегда верой-правдой… – опять завел шарманку дворник.

– Давай я схожу – подал голос генерал, с интересом и не без злорадства наблюдавший эту сцену.

– А… посторонним находиться тут не положено, – стараясь не глядеть в генералову сторону, буркнул городовой. – Не положено!

– Ну и дурак!

Городовой аж передернулся, но сдержал свой праведный гнев и только упрямо повторил:

– Не положено!

– Пускай она сбегает! – принял наконец он соломоново решение, кивнув в сторону всхлипывающей дворничихи. – Все одно толку от нее никакого.

– Ну и черт с вами! Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, – сказал свое последнее слово Сидор Терентьевич, демонстративно обращаясь не к городовому, а к дворнику, и предоставил возможность всему обществу в дворницкой узреть удаляющийся генеральский тыл.

В гробовом молчании Сидор Терентьевич беспрепятственно вышел, затворил за собой дверь и направился через узенький дворик в свои апартаменты.

– Та-ак! Значит, имеется мертвое тело… И чье же оно? – громко трубил городовой.

– Ей-богу, не знаю, Илья Спиридонович, – вторил ему фальцетом одуревший дворник.

Генерал сплюнул и стал подниматься по темной лестнице.

В скобках же заметим: врал дворник! Хоть и без злого умысла, должно быть, но врал. Забегая вперед, скажем, что в покойнике был вскоре признан некий Скворцов – коллежский советник, занимавший немаловажный пост в Сыскной полиции. Фигура в окрестностях Сухаревки знаменитая. Его таинственная гибель произвела изрядный переполох в компетентных инстанциях и имела, как мы вскоре увидим, далеко идущие последствия для нашего героя. Пока же фигурально оплеванные им, когда он в девственном неведении, но уязвленный в лучших своих чувствах, поднимался по скрипучим деревянным ступеням в свою непритязательную обитель.

Одна ступенька – замененная после ремонта – была повыше других. И генерал споткнулся, невольно сбившись с ритма. Он чертыхнулся и вдруг услышал, как скрипнула ветхая лестница у него над головой. Будто кто-то, стараясь попадать в такт его шагам, осторожно поднимался по лестнице этажом выше и теперь тоже остановился, затаившись. Чтобы проверить себя, Сидор Терентьевич, сделав несколько шагов, внезапно остановился. И снова услышал сверху предательский скрип ступени.

– Что за наваждение! – выразил про себя генерал нахлынувшее неприятное чувство. Его превосходительство был отнюдь не робкого десятка, и поэтому он рывком преодолел два последних лестничных пролета. На площадке никого не было, но генеральское око, обостренное возможной опасностью, сразу отметило более густую черноту напротив его комнаты. Там находилась дверь на маленький чердак и теперь она была приоткрыта. «А ведь там есть люк на крышу», – отметил он машинально. И, подтверждая его мысль, слева бухнуло кровельное железо.

Не задерживаясь, генерал распахнул дверь на чердак и действительно разглядел темный силуэт человека, полускрытый в слуховом окошке.

– Стой! – закричал Сидор Терентьевич, бросаясь к нему.

Преследуемый сделал отчаянный рывок на крышу, но поскользнулся и с грохотом свалился обратно на чердак. Генерал ухватил его за ворот, рванул к выходу и, после короткой, но отчаянной схватки, оба они вывалились на лестничную площадку. Тут силы противника Сидора Терентьевича, похоже, совершенно иссякли, и он как мешок осел в руках у генерала. Сидор Терентьевич сделал движение, чтобы подхватить его, но почувствовал на своей руке что-то теплое и липкое. Он оставил неизвестного и поднес руки к лицу.

«Похоже на кровь! Фу, черт! – неприятно поразило его такое открытие. – Однако надо что-то делать – помрет еще…» Подумав так, наш герой на ощупь вставил ключ в скважину, открыл дверь своей комнаты и, постояв с минуту на пороге, чтобы отдышаться, осторожно, впотьмах, стал пробираться к едва заметному впереди окошку.

Слева от входа, как раз у двери, он знал, стоял неизвестно кем и когда поставленный огромный кованый сундук, наподобие тех сундуков, которые имеют привычку ставить у себя околоточные надзиратели, силою инструкции обязанные хранить в нем всю свою казенную часть. Каждый раз, проходя мимо него впотьмах, Сидор Терентьевич непременно налетал на него с равной долей вероятности то левой ногой, то обеими сразу, смотря по тому, какие и в какой пропорции напитки он употреблял накануне. Это вошло у него постепенно в привычку, и если случалось ему изредка обойти счастливо препятствие, он стал рассматривать это как дурное предзнаменование, сулящее ему в недалеком будущем какую-нибудь пакость.

Теперь же, когда недавние бурные события выбили из него весь хмель, он довольно удачно миновал столь милое ему препятствие и благополучно достиг цели – стола у окна, где он, пошарив рукой, отыскал лампу и, бранясь вполголоса, зажег огонь.

Тусклый свет керосинки осветил московские апартаменты генерала Сырцова, включающие, кроме стола и знаменитого сундука, еще кровать под лоскутным одеялом, старый шкаф, пару старых венских стульев и бюро красного дерева, за ненадобностью задвинутое в угол, рядом с сундуком.

Сидор Терентьевич выдвинул побольше фитиль и поднес ладонь поближе к огню.

– Так и есть, кровь! – произнес он вслух, вглядевшись. Он достал из кармана платок и принялся старательно оттирать ладонь. Только поднеся ее снова к огню и убедившись, что вытер ее достаточно основательно, он швырнул платок к стене и, взяв лампу, вернулся обратно к двери. «Ну вот, сейчас посмотрим, кто еще тут такой ночью по крышам сигать вздумал», – удовлетворенно произнес он про себя и осветил пространство перед входом.

Однако ни на полу перед комнатой, ни на лестничной площадке никого не было. Это было тем более непонятным, что за время своего хождения по комнате Сидор Терентьевич не слышал ни единого постороннего звука.

– Сбежал, негодяй! – скорее простонал досадливо Сырцов, выбегая на площадку. Вход на чердак был открыт по-прежнему и Сидор Терентьевич кинулся прежде всего к нему. На полдороге он, однако, остановился, обернулся, секунду раздумывал, потом вернулся, запер дверь на ключ и, бросив его в карман, направился на чердак.

Только очутившись у самого оконца чердака, он вдруг запоздало осознал, что незнакомец не мог уйти по крыше. Он сразу услышал бы буханье железа.

Рассудив таким образом, он вернулся на лестничную площадку и у самого выхода с чердака ногой наподдал какой-то предмет, мягко выкатившийся к его ноге. Подойдя и осветив его лампой, Сырцов обнаружил серую фланелевую фуражку с синим околышем, какие носят обыкновенно учащиеся университетов.

– А, так вот это кто был! – протянул Сырцов, поднимая фуражку, оброненную неизвестным злоумышленником, видимо, в момент схватки. – Ясно, Гаудеамус! Прохвост!

Генерал Сырцов не любил студентов и цыган, считая и тех, и других никчемными, бездельными людишками, способными только распевать песни и зачинать всяческие беспорядки. Недавние события только упрочили такую его убежденность.

Бранясь так вслух, он повернул машинально ключ в замке, вошел в свою комнату, плюнул зло и задвинул щеколду. Поставив лампу на стол, Сидор Терентьевич присел на кровать и устало вздохнул. «Ну и вечерок выдался… Хотя какой там вечерок – ночь на дворе. Спать, непременно спать!»

Конечно же, принимая во внимание труп в дворницкой, о странном незнакомце следовало дать знать представителю власти, и Сидор Терентьевич при других обстоятельствах верно так бы и поступил, но…

От всех этих треволнений Сырцову вдруг нестерпимо захотелось выпить. Желание было столь сильным, что ноги сами понесли его к столу. Отодвинув в сторону стул, он достал из-под кровати непочатый еще полуштоф водки, крякнул удовлетворенно и, пододвинув к себе стоящий на столе лафитник, плеснул в него водки до краев. Вздохнув и перекрестившись, он поднес лафитник ко рту… да так и застыл с открытым ртом, ошарашенный открывшейся ему картиной…

Дабы не возбудить у читателей неверных представлений о генерале, повторим: он не был трусом. Он храбро встречал опасность, когда она приходила предвиденная, но когда вот так… Да и любому на его месте храбрецу простительно было бы проявить некоторую слабость характера и вздрогнуть от неожиданности. А картина, которая ему представилась, и впрямь была жутковатая. Из того угла у двери, что пряталась за сундуком, на него в упор смотрели два немигающих, светящихся каким-то дьявольским светом глаза!

Сидор Терентьевич проглотил слюну и выронил лафитник. Тот упал на пол с глухим стуком и покатился, громыхая и поливая водкой половицы.

– Что за черт! – пробормотал Сырцов.

В ответ из угла раздался смех. Глаза исчезли, и вместо них перед генералом предстала долговязая фигура в форменном студенческом пиджаке.

– Это я черт? Я – черт, как и вы – генерал.

Сырцов, растерявшись было при виде субъекта, неизвестно откуда взявшегося, быстро пришел в себя. Глаза его заблестели, мышцы напряглись. Все предвещало грозу и не слабую, так как, ко всему прочему, Сидор Терентьевич сразу определил, что перед ним студент, и не просто студент, а черноволосый, черноглазый… Конечно, возможно, что плохое освещение усиливало контраст, но Сидор Терентьевич сразу решил для себя – цыган!

Раздосадованный, что он испугался какого-то черномазого прощелыгу и, к тому же, судя по костюму, студента, генерал вскочил с места и, сжав кулаки, шагнул по направлению к непрошеному гостю.

Тот, вовремя заметив маневр Сырцова, перестал смеяться, отскочил снова в угол под защиту сундука и произнес то ли примирительно, то ли предостерегающе:

– Но, но! Только не так рьяно! Я вам ничего плохого не сделал. Давайте по-мирному.

Сидор Терентьевич остановился посреди комнаты со сжатыми кулаками и грозно сведенными бровями. Странно, но ему вдруг совершенно расхотелось и буянить, и ругаться. Словно этот голос как-то внутренне успокоил его, или просто сегодня в отношении всяческих буйств он был уже пресыщен. Да и спать хотелось немилосердно.

– Ты кто такой? – произнес Сырцов, стараясь придать своему голосу большую суровость.

– Я? – незнакомец вновь появился на свет. – Странный вопрос! Человек!

– Смотри-ка! А чего это ты, человек, делаешь тут среди ночи, да еще с такой черной рожей?

Незнакомец пожал плечами и усмехнулся.

– Ты не ухмыляйся и отвечай без всяких экивоков. Я этого не люблю.

– А чего отвечать-то, коли вы сразу к роже моей привязались.

– Ишь ты, обиделся! А бежал от меня зачем?

– И не думал вовсе. Чего мне бежать? Я спокойно вошел.

– Ну да? И на крыше ты не сидел, и я тебя оттуда не стаскивал?.. Здоров ты врать!

– А сами вы тоже…

– Чего тоже…

– Да слышал я. Городовому наплели, что вы генерал.

– А я и есть генерал… А ты откуда про то знаешь?

– Так шел мимо и слышал.

Собеседник Сырцова осмелел и, видя, что Сидор Терентьевич не так уж грозно ведет себя, подошел к нему ближе и стоял, ссутулившись по-мальчишески, скрестив руки на груди.

– Мимо шел? Ко мне в гости?.. – А где фуражка твоя? – перебил тут сам себя генерал.

– Фуражка? – его собеседник дотронулся до головы и снова пожал плечами. – Потерял, верно.

– А где?

– Чего вы пристали-то? Вы что, судебный следователь?

– А я вот сейчас сведу тебя к городовому, там ты со следователем быстро познакомишься! – генерал отошел к столу и сел на стул. – Иди, садись и отвечай все как есть.

– А чего это я такого сделал? – он подошел к столу и присел на соседний стул, как-то бережно держа руку перед собой.

Сидор Терентьевич вспомнил о крови у себя на ладони.

– А что у тебя с рукой?

– Зашиб, когда с крыши то… – поняв, видимо, что проговорился, он махнул досадливо здоровой рукой.

– Значит, с крыши таки… Так-так!

Довольный, что так ловко вывел на чистую воду этого шельмеца, Сидор Терентьевич откинулся на спинку стула, пошарил у себя по карманам, извлек трубку, ключ, кисет, убедился, что тот пуст и медленно протянул руку к лежащему на столе портсигару.

– Странно! Что-то нечисто здесь. И городовой, и этот в дворницкой валяется, и ты тут плетешь что-то…

Какая-то неясная, тревожная мысль крутилась у него в голове…

– Так, ты давай, давай, рассказывай. Чего ты на крыше-то делал?

– Разрешите закурить? – незнакомец протянул руку к портсигару.

– Кури, кури… – рассеянно кивнул ему генерал и вдруг понял, какая мысль не давала ему покоя. Он резко встал, подошел к двери, распахнул ее… Снаружи в замке торчал ключ!

– Та-ак! Я же помню, что сунул ключ в карман… – пробормотал он себе под нос. – А это что?

Генерал быстро вернулся к столу и, сев на стул, вперил в собеседника грозный взгляд.

– Ты чем дверь отпер? – помолчав, вкрадчиво спросил он студента.

– Ключом, конечно, – ответствовал тот, нисколько не смутившись.

– А ключ у тебя откуда?

– Так, надо думать, оттуда, откуда и у вас. Живу я здесь…

– Где это – здесь?

– Да здесь, снимаю квартирку эту. Уговорил хозяина – все равно целый год пустует. Вот он и вошел в мое неблестящее финансовое положение – сдал за полцены. Опять же и ему прямая выгода… Ну а как вы приезжаете, так я, как было уговорено, скоренько испаряюсь и несколько времени ночую по друзьям… Вас-то, видно, позже ждали…

– Постой, постой! Я уже два дня как приехал, а тебя не видел.

– Да не был я тут. У товарища был, занимался…

– Ах, так ты студент? – Сидор Терентьевич был доволен своей проницательностью.

– Как водится. А что же хозяин-то, не предупредил вас?

– Да не видел я его… А хозяйка ничего не говорила… Впрочем, не важно это. Ты мне скажи все-таки, что ты на крыше делал?

– Забыла, верно, или побоялась вам сказать, с вами-то давно было про квартиру условлено… – словно не слыша вопроса, произнес студент. – Вот ведь народ…

– Ты мне это, студент, брось, – генерал снова стал сердиться. – Я тут с тобой сижу, когда спать давно пора, а ты мне лясы точишь, а в дворницкой-то… Так что не паясничай и отвечай все сей час толком.

– Да, а с тем, в дворницкой, действительно, дело темное…

– Я тебя не про дворницкую… Постой, постой! А ты что же, видел?

– Видел. Но говорить про это, да и про крышу, сложновато будет.

– Кому сложновато?

– Да мне, конечно, горемычному… Вот вы человек интеллигентный, конечно, понимаете, что если около трупа стоит некто с ножом – может, не он убил, а напротив, вынул нож из раны…

– Ты чего плетешь? Какой нож? Нет, видимо, надо тебя вниз свести – пусть с тобой другие разбираются!

– А вот вниз-то мне никак нельзя. Потому как на полицию вышеприведенное рассуждение… как от стенки горох! Влип я здорово, одним словом. Но при этом невиновен, как неродившийся младенец. Только на вас и уповаю! – сокрушенно разведя руками, вздохнул студент.

– Ты не паясничай! Коли вниз не хочешь, выкладывай как на духу.

– Да, видно, придется вам довериться, другого выхода у меня нет…

Он полез в карман и вместе с жеваным, несвежим носовым платком извлек из него какой-то черный шнурок.

– Вот, извольте видеть, – студент поднес шнурок к самому лицу Сырцова.

– Это еще что? – генерал непонимающе осмотрел шнурок, оканчивающийся на конце большой петлей.

– А это называется удавка. И все дело в том, что как раз этим инструментом был умерщвелен тот, в дворницкой…

– Что-о!

Генерал машинально взял удавку и уставился на нее, переваривая услышанное. Но сей процесс был внезапно прерван самым неподобающим образом: воспользовавшись минутным замешательством нашего героя, студент вдруг прыгнул через всю комнату к двери. И прежде чем генерал успел вскочить со стула, раздался скрежет ключа, поворачиваемого в замке. Генерал подскочил к двери и толкнул ее плечом, но та только спружинила и осталась на своем месте. Сидора Терентьевича заперли!

Невозможно описать праведный гнев его превосходительства – мы и пытаться не будем! Когда же не слишком, впрочем, мощная дверь была высажена ударом генеральского плеча, на лестничной площадке и на чердаке, естественно, никого не оказалось.

Тем не менее генерал добросовестно обследовал и чердак, и лестницу. Внизу стоял, привлеченный шумом, городовой. И Сырцов совсем уже было собрался рассказать о своем госте, но подумав вдруг, как он будет выглядеть во всей этой истории, вспомнив еще и о своей стычке, передумал и на вопрос блюстителя порядка о причине шума только буркнул что-то невразумительное и стал подниматься к себе.

Перед самой дверью он снова споткнулся, оперся рукой о ступень и заметил в длинной полоске света, протянувшейся от разбитой двери, что вся лестница густо усыпана кровяными каплями.

Однако в эту ночь уже случилось столько всего, что генерал не стал размышлять о новой загадке, а войдя в комнату, быстро налил себе лафитник водки, залпом выпил его, не раздеваясь, повалился на кровать и провалился в сон.