Читать книгу Следы прошлого, или Московские тайны - Виталий Борисов - Страница 8

Артемьеву такой сюрприз был преподнесен в пятницу 10 сентября 1894 года. Он явился ему в виде нового преступления на территории все того же второго участка Сретенской части. Сведения о нем, не в пример делу Скворцова, очень быстро попали в прессу. Например, в «Современных известиях» появилась заметка следующего содержания:

«Вчера около трех четвертей седьмого утра в Сретенскую полицейскую часть поступило сообщение с Трубной площади от дворника Алексея Скачкова о том, что им во дворе вверенного ему дома отставного надворного советника Стоецкого обнаружено окровавленное тело неизвестного мужчины. Прибывшей на место полицией тело неизвестного было осмотрено и установлено, что он убит прямым выстрелом в сердце примерно за шесть часов до означенного часа. Убитый был найден дворником в десяти саженях от ворот, в тот момент, когда он под утро возвращался к себе в дворницкую из полицейского дома, где провел до этого трое суток под арестом по распоряжению господина московского обер-полицмейстера. Сию немаловажную подробность мы относим всецело тем нашим читателям, что любят строить всевозможные версии, как свидетельство непричастности дворника к убийству.

Личность убитого установлена. Им оказался мещанин Артем Матвеевич Киселев, проживавший в собственном доме по адресу Стрелецкого переулка, что на Сретенке. Опознанию личности потерпевшего немало способствовала оказавшаяся поблизости экономка дома Евсеевой, по тому же адресу – Лукерья Носилова.

К любопытным фактам по этому делу мы можем отнести наличие на шее убитого удавки, присутствие коей свидетельствует о том, что несчастный Киселев был еще дополнительно и удавлен. Ужасный век, ужасные сердца!

Из дополнительных сведений по факту убийства следует отметить, что хозяин дома – надворный советник господин Стоецкий – в момент осмотра трупа был предварительно опрошен полицией и показал, что был вчера весь вечер дома, но ничего похожего на выстрел не слышал, так как лег рано спать. Кроме самого хозяина никаких жильцов в доме не оказалось, по той причине, что последнему из них господин Стоецкий отказал от квартиры за неделю до того.

Полиция ведет опрос соседей на предмет слышания ими выстрела или прочих известных им подробностей.

По факту убийства полицией начато уголовное разбирательство. По мере возможности и с любезного согласия полиции, мы будем стараться держать в курсе наших уважаемых читателей».

Так случилось, что сообщение об убийстве застало Артемьева в непосредственной близости от места происшествия.

Вставать рано он привык с самого детства; еще живя в Гельсингфорсе он вскакивал чуть свет и несся к морю окунуться в холодные воды Балтики. Постепенно это вошло у него в привычку. В Москве моря не было, до Москвы-реки было далековато (проживал Евгений Лазаревич в районе Трубной площади), поэтому привычку к утреннему купанию пришлось оставить, заменив ее обливанием, но вставать рано – он взял за правило. Правда, в последнее время то ли от возраста, то ли от переутомления он стал ему изменять и частенько просыпался, если позволяли обстоятельства, довольно поздно. В последнюю неделю он никогда не вставал ранее семи. По иронии судьбы именно в этот понедельник он встал рано и к половине седьмого уже полностью одетый стоял на пороге дома, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух.

В половине седьмого Москва только просыпается, на улицах ее еще мало праздного люда, однако нет-нет да промелькнет фигура спешащего по своей надобности мастерового или проскрипит телега с товаром, направляясь на рыночную площадь, где уже кипит жизнь. По Трубной сновали уже торговцы, переругивались кухарки. Вверх к Сретенке медленно проползла полупустая конка, запряженная цугом четверкой лошадей. Было холодно, то и дело принимался моросить мелкий противный дождик, но Артемьеву было удивительно хорошо на душе.

Он вышел из дому в том благостном расположении духа, какое охватывало его всякий раз, как он заканчивал очередное дело. Все кругом виделось ему в розовом свете, каким-то легким и воздушным.

В таком великолепном настроении он неспешно шел по Трубной площади, когда совсем рядом услышал крики дворника Скачкова. Так что он одним из первых оказался на месте происшествия, на полчаса опередив полицию. Этого получаса ему хватило на то, чтобы детально изучить все, что ему хотелось изучить, и похоронить большую часть своего прекрасного настроения.

У ворот дома быстро собралась толпа зевак, так как Скачков, не в пример Гесину, перетаскивать труп не стал, и последний можно было видеть через ворота. Он лежал в углу двора, в нескольких шагах от задней стены дома и примерно на таком же расстоянии от забора, отделявшего владения Стоецкого от соседнего дома.

Представившись и выяснив, что за полицией уже послали, Артемьев оставил дворника сдерживать любопытных, а сам прошел во двор.

Потерпевший был крупный мужчина в плисовых штанах, заправленных в дегтярные сапоги, и поддевке поверх серой рубахи. Никакой более одежды на нем не было. Он лежал на спине, откинув в сторону правую руку и подвернув под себя левую. Сразу бросался в глаза черный шелковый шнурок, который опоясывал шею мертвеца, глубоко врезавшись в кожу.

На уровне сердца в поддевке чернело отверстие, материя вокруг заметно обгорела. По тому, что одежда потерпевшего промокла насквозь, а тело успело совершенно окоченеть, Артемьев решил про себя, что убийство произошло по меньшей мере несколько часов назад.

Вокруг дома двор был выложен крупным булыжником, такая же дорожка вела от ворот к дому и за него – к одноэтажному строению с застекленной крышей, примыкающему к забору. Вероятно, это была теплица. В остальной же части немощеный двор совершенно раскис от дождя. Для того чтобы ближе подойти к убитому, Артемьев был вынужден сойти с дорожки. Теперь, чтобы не оставлять лишних следов, он решил на нее вернуться по собственным следам. Следователь широко шагнул, поскользнулся и, едва не упав, оперся рукой о землю. Ругнувшись про себя, он выпрямился, достал платок и, рассеянно отирая грязную ладонь, огляделся.

Вот его следы, там он стоял, наклонившись над убитым. Здесь поскользнулся – след его руки четко отпечатался на мягкой земле… Других следов не было видно!

В том числе – и следов крови. Действуя скорее по наитию, Евгений Лазаревич еще раз склонился над покойным и осторожно двумя пальцами оттянул верх поддевки: на ней, с внутренней стороны, и на рубахе под ней были видны бурые пятна уже высохшей крови. Однако и в них имелась какая-то странность, которую он не сразу осознал.

«А дельце-то интересное!» – усмехнулся Артемьев. Из первых маловразумительных объяснений дворника он понял, что тот, едва увидев убитого, сразу бросился звать на помощь. Так что с дорожки он, похоже, не сходил и к убитому не подходил. «А убийца? Стреляли-то – в упор!.. А потерпевший – с неба упал?.. И эти пятна, что же в них такого „неправильного“? Ну, во-первых, маловато крови для такого ранения… Что же еще? ну конечно! Пятно на рубахе больше протянулось от пулевого отверстия почему-то вверх и вправо. – Не на голове же он стоял, когда в него стреляли!»

Первыми на место происшествия явились двое городовых во главе с околоточным надзирателем, а вслед за ними через четверть часа пожаловал наш старый знакомый – пристав Благовещенский.

Пристав вылезал из пролетки, пыхтя и немилосердно чертыхаясь, когда во дворе появился хозяин дома Стоецкий.

Это был среднего роста плотный старик лет семидесяти – семидесяти пяти, в черных сарпинковых брюках, халате и старой чиновничьей шинели, накинутой на плечи. Из-под фуражки свисали лохмы серых волос. Он подошел медленно, тараща злые спросонья глаза, опираясь правой рукой на трость с костяным наконечником. Левая рука его как-то безжизненно висела вдоль тела, и когда он приблизился, Артемьев разглядел протез в черной перчатке.

Следователю показалось знакомым его лицо и он вспомнил, что встречал его иногда на улице и на площади по соседству со своим домом, хотя разговаривать с ним никогда не приходилось. Что ж, теперь представился случай познакомиться с ним накоротке.

Стоецкий окинул Артемьева презрительным взглядом и заговорил недовольным заспанным голосом, обращаясь к подоспевшему дворнику.

– Ну, что за шум? Ты это кого, мерзавец, в такое время сюда напустил?

Дворник открыл было рот, но Артемьев сделал ему знак молчать и заговорил сам, противопоставив мягкость и вежливость грубости хозяина.

– С кем имею честь…

– Господин Стоецкий? Вы владелец этого дома?

– Я владелец. Что вам угодно?

– Прошу прощения, господин Стоецкий. Моя фамилия Артемьев. Я судебный следователь. Прекрасно понимаю ваше недовольство, но извольте взглянуть… – Артемьев указал на труп.

– Этот человек мертв, как вы видите. Мне бы хотелось знать, знаком он вам?

Стоецкий смерил Артемьева хмурым взглядом и перевел его на труп.

– Впервые вижу. А почему я должен его знать, собственно?

– Ну как же. Он лежит у вас во дворе.

– И что с того?

– У вас нет предположений, откуда он тут взялся? – ответил вопросом Артемьев.

– Не имею представления. Вчера двор был чист, мало ли что тут ночью набросали.

– Значит, вчера вечером его здесь не было?

– Шутить изволите?! И когда появился, не знаю. Я рано лег спать. Девяти не было.

– А ворота кто закрывал? Вот дворник…

– Я и закрывал. Этот бездельник в частном доме три дня отсиживался… Уж я тебе! – он погрозил дворнику тростью. – Ты у меня теперь выпьешь водки, морда!

– Так как же вы объясните, что при закрытых воротах труп здесь оказался?

– Объяснить? Мне объяснять?! Я сам должен спросить – как!

– Еще один вопрос, господин Стоецкий! Выстрела вы не слышали вечером или ночью?

– Ничего я не слышал! Спал я…

Старик повернулся к следователю спиной и направился к дому.

– А ворота, я вижу, открыты, – прибавил он, не оборачиваясь. – Откуда я знаю, может, вы сами и подбросили… или этот вот… Морда! – он ткнул тростью в сторону дворника.

Остатки хорошего настроения у Артемьева развеялись как дым. Этот старик своей грубостью вывел его из себя. Однако в его работе ему попадались типы и почище этого. Он сдержался и подчеркнуто вежливо ответил:

– Благодарю вас, господин Стоецкий. Вы будете вызваны для дачи формальных показаний.

Стоецкий кивнул и величаво поплыл в дом. Пока он не скрылся за дверью, следователь смотрел ему вслед, затем вопросительно взглянул на дворника.

– Ваш бродь, я же ведь аккурат перед вами пришел… Я ведь в кутузке, ваш бродь, по распоряжению самого господина Власовского… – начал было жаловаться дворник. – Как выпустили, так я и домой. Прихожу, вижу – лежит. А Станислав Тимофеевич…

– Так ворота закрыты были? – перебил его Артемьев. Ему вдруг вспомнилось, что точно такой же вопрос он задавал Гесину год назад после убийства Скворцова.

– Закрыты… ну, то есть вначале. Отпер, значит, вошел – я ведь завсегда при ключах, ваш бродь – увидел, значит, и давай звать кого на помощь…

– А во дворе никого не заметил?

– Никак нет, никого.

– Точно?

– Я, ваш бродь, на службе в наблюдателях ходил. У меня глаз наметанный. Никого не было. Точно!

– Так-с. Ты вот что, покажи, где ты стоял, когда увидел… пострадавшего?

– Так, где стоял? Только вошел, вижу – мертвый, ну и…

– Так-с. Значит, к… пострадавшему близко не подходил?

– Никак нет! Малость по дорожке прошел, вот как бы досюда, гляжу – мертвый…

– Откуда же ты узнал, что он мертвый?

– Так видно же, ваш бродь. Дырка вон, и лежит-то сам… как мертвец. Я же на службе…

– Ну ладно, ладно. Я после тебя вызову – еще раз все точно расскажешь.

Пристав, который не приближался к следователю, пока тот разговаривал с домовладельцем и дворником, теперь подошел к нему в сопровождении недавно прибывшего тюремного врача. Чищеные сапоги пристава и пола его шинели были выпачканы глиной. Артемьев поздоровался с ними, взял пристава под руку и кивнул в сторону убитого.

– Ну, Леонтий Евсеевич, что вы про это думаете?

– Черт знает что, грязь развели!..

– Разделяю ваше возмущение, однако… – Артемьев кивнул на шнурок, – вам этот натюрморт ничего не напоминает?

– Как же-c, дело Скворцова! – буркнул пристав, осматривая свою пострадавшую шинель.

– Вот именно, даже слишком!

– Что же вы, Евгений Лазаревич, и теперь анекдот не расскажете?.. А что до удавки – так был тут один умелец. Рудаков – Сергей Федорович, из сыскного, да вы с ним знакомы! – давно за ним охотился, вышел тогда на него, ну, после убийства Скворцова, да взять не смог…

– Не в голосе я нынче, Леонтий Евсеевич, да и анекдот у нас, похоже, уже имеется, так сказать, в осязательной форме.

Артемьев вкратце поведал приставу о своем предварительном осмотре убитого.

– …Так что удавлен он или застрелен – это нам пусть доктор расскажет, но слишком много во всем этом несуразного! А про Сергея Федоровича вы хорошо мне напомнили! Надо будет с ним встретиться…

Он взял пристава под руку и увлек в сторону дома. Доктор между тем склонился над убитым.

– Знаете, что я подумал, Леонтий Евсеевич? Никаких следов возле трупа мы не заметили…

– Как же, – возразил пристав, – я видел там следы!

– Это мои следы, но уверяю вас, что я его сюда не перетащил, криво усмехнулся Артемьев и продолжил:

– Так вот, можно, конечно, предположить, что их тщательно уничтожили после убийства, но, простите, это уже совершенно за границей разумного.

Пристав согласно кивнул.

– Так как же он тогда тут оказался?

– А вот давайте мы с вами и посмотрим…

Пока врач осматривал труп, они успели обойти весь двор по периметру, и наконец снова вернулись к убитому. Тот уже лежал на боку, частично раздетый. Рядом с ним стояли доктор и городовой, который, вероятно, помогал ему поворачивать и раздевать покойника.