Читать книгу Следы прошлого, или Московские тайны - Виталий Борисов - Страница 6

Существует немалое количество россиян, которые отличаются своей привязанностью к всевозможным переездам с места на место. Есть среди них и такие, что всю жизнь свою проводят в дороге, не ощущая при этом никаких неудобств. Причины, влекущие их в путь, самые различные: одни переезжают по необходимости, другие из-за жгучей, неосознанной тяги к перемене мест, третьи вполне сознательно ищут новых развлечений. Сидора Терентьевича, как мы знаем, с некоторых пор захватила вторая из них, хотя до этого многие годы он безропотно подчинялся первой.

Более многочисленна категория российского люда, представители которой предпочитают жить вполне оседло, ни под каким предлогом не покидать насиженное место. Если и приходится им иногда сниматься с него, то разве что только на ярмарку или по какой-нибудь насущной надобности в уездный или губернский город. Во всяком случае, далее границ своей губернии они пускаться не отваживаются, и вся жизнь их протекает в строго ограниченных рамках данной местности.

Такой была и Анастасия Ивановна. Дама степенная и несколько даже меланхоличная, она полагала любые поездки бездельными и только отнимающими время. Этого убеждения она особенно упрямо стала придерживаться, когда вынуждена была по воле своего мужа сменить московскую резиденцию на нижегородскую. Здесь она осела основательно и ни за что не соглашалась покинуть ее даже ради ежегодных ярмарок или приглашений в гости от своих знакомых.

Только лишь замужество дочери и переезд ее в Петербург заставили Анастасию Ивановну переменить свои принципы и сдвинуться наконец с места ради дальних ежегодных вояжей в Северную столицу. Решиться на такой подвиг она могла только лишь в силу своей любви к дочери, по которой очень скучала, в отличие от ее отца, которому, казалось, не было решительно никакого дела до нее. Съездив раз, другой, Анастасия Ивановна постепенно стала привыкать ко всем неудобствам и треволнениям дороги, пока смирилась с ними окончательно. В этом году поездка ожидалась ею даже с нетерпением, так как предстояло отпраздновать пятилетнюю годовщину свадьбы дочери, и Анастасия Ивановна уже собрала для нее кучу подарков.

Странная выходка Сидора Терентьевича испортила ей все настроение, растревожила и обеспокоила. Первой мыслью ее было остаться и не ехать, но потом, подумав и перечитав еще не раз то место в записке, где говорилось, что супруг ее обещает быть в Петербурге еще до Воздвиженья, Анастасия Ивановна все же решилась на поездку.

В сопровождении верного Прохора она благополучно, без особых приключений проделала весь путь от Нижнего до Москвы и далее до Петербурга. В первых числах сентября она была уже в доме своего зятя, где ее с нетерпением ждали.

Как уже упоминалось, зять ее – надворный советник Иван Григорьевич Гранатов – жил в собственном доме на Васильевском острове в конце Среднего проспекта, служил по ведомству министерства юстиции и, несмотря на свой довольно молодой возраст – ему недавно исполнилось тридцать два года, – был уже известным в городе адвокатом. Несколько крупных дел, проведенных им с подобающим блеском, принесли ему славу и так необходимое место в обществе. Он имел много влиятельных друзей из числа высокопоставленных военных и гражданских чиновников, не только в столице, но также и в Москве, где адвокату приходилось бывать по долгу службы.

Сердце Анастасии Ивановны, чувствующее, что дочери хорошо за ним, наполнялось тихой материнской радостью.

Ко всему прочему, ей как женщине нравился этот среднего роста, темноволосый, статный мужчина аристократичной внешности, воспитанный и милый в обхождении. Не могла она взять в толк, почему мужу ее он пришелся не по нраву, спрашивать же его об этом было бесполезно. Сидор Терентьевич только угрюмо кряхтел и переводил разговор на другую тему.

Супруги Сырцовы всегда приезжали в Петербург с началом осени, когда столичная жизнь несравненно оживала после длительной летней спячки. В это время года в город во множестве стекалась местная аристократия, проводившая теплое время года в своих загородных имениях или за границей. К этому времени заканчивались учения гвардейских полков и военных училищ. Возвращались из походов корабли Балтийской эскадры, посещавшие с дружеским (за неимением войны) визитом зарубежные порты. Город заполнялся бравыми морскими и сухопутными офицерами, разудалыми гардемаринами и юнкерами. Начиналась пора многочисленных торжественных приемов, балов и всевозможных увеселений. Открывали сезон театры. Словом, все снова приходило в свое, годами прорытое русло.

Правда, нынешней осенью, в 1894 году, обстановка в столице была иной. В городе ходили тревожные слухи о болезни Государя Императора, явившейся, как говорили, следствием той давней железнодорожной катастрофы царского поезда под Харьковом, у деревни Борки. Слухи, заметим, не беспочвенные. К октябрю здоровье Императора резко ухудшилось. У него быстро развивалась тяжелая болезнь почек. Из Ялты, а затем из Ливадии, куда Император переехал по настоянию врачей, стали приходить все более тревожные телеграммы… Это мало располагало к веселью. Не располагала к веселью и установившаяся холодная сырая погода. Дожди, зарядившие летом, к сентябрю только усилились и шли теперь, практически не переставая. И потому осень в столице в этом году начиналась весьма сумрачно во всех отношениях. Так что настроение Анастасии Ивановны шло в унисон с общим настроением Петербурга.

Таинственное исчезновение Сидора Терентьевича было воспринято домочадцами по-разному. Иван Григорьевич выразил свое удивление такой странностью, в то время как Полина поначалу не проявила к нему достаточно интереса, отнеся его на счет очередного сумасбродства отца. Она посоветовала матери успокоиться и не волноваться раньше времени. Анастасия последовала ее совету, но ненадолго. Время шло, Воздвижение было уже не за горами, но о Сидоре Терентьевиче не было ни слуха, ни духа. Тревога Анастасии Ивановны с каждым днем все усиливалась.

Праздник прошел скучно, в смутных ожиданиях чего-то недоброго. Настроение Анастасии Ивановны постепенно стало передаваться и дочери. Полина, хотя и не верила по-прежнему в то, что с отцом ее что-то произошло, все же упросила мужа навести, насколько возможно, справки. Иван Григорьевич собирался уже послать запрос в департамент полиции, но неожиданные события заставили его действовать совсем в ином направлении.

В первое воскресенье по Воздвижению Гранатовы отмечали свой юбилей. Гостей решили не приглашать, обойтись своим семейным кругом, тем более принимая во внимание состояние Анастасии Ивановны. Но они пришли, что называется, незваными.

Один из них – коллега и давнишний друг Гранатова, еще с университетской скамьи, Муромцев, и двое его новых друзей: Тимаков, служивший товарищем прокурора Петербургской палаты, и Ишимов – надворный советник из министерства внутренних дел. Чуть позже, с задержкой в полчаса, неожиданно нагрянул посыльный из департамента полиции с извещением, что директор его – генерального штаба генерал-лейтенант Петров будет в течение вечера в гости к господину Гранатову, как появится свободная минута.

Ничего не оставалось делать, как устроить небольшой банкет для гостей, чему, по совести говоря, Гранатов был даже рад, так как надеялся таким образом отвлечь тещу от грустных мыслей. Надежды его оправдались только наполовину. Анастасия Ивановна забылась на время и даже смеялась шуткам острослова Муромцева, но первое же упоминание о Сидоре Терентьевиче снова погрузило ее в глубокую задумчивость, вывести из которой ее уже не удавалось.

Некоторое время они сидели за столом, пили шампанское, беседовали и ждали Петрова. Директор солидного департамента, одного из главнейших в министерстве внутренних дел, он, бывший по чину на несколько ступеней выше Гранатова и его гостей, мог своим присутствием составить честь хозяину дома. К тому же Петров пользовался заслуженной славой приятного человека и занятного собеседника. Поэтому приход его ожидался с нетерпением.

Время шло. На часах было уже восемь вечера без четверти, а Петров все не появлялся. В конце концов Анастасия Ивановна, сославшись на головную боль, удалилась в свою комнату в сопровождении Полины, не пожелавшей оставить мать. Мужчины остались одни.

– А что такое сегодня с твоей тещей, Иван? – полюбопытствовал Ишимов. – Мне показалось, она чем-то расстроена.

– Я тоже заметил, – вставил Тиманов. – Может, мы сегодня не вовремя?

– Нет, что вы! Скорее наоборот. Я вам очень признателен… У нас небольшое недоразумение. Чисто семейное…

– Вот так, Дмитрий Васильевич, – насмешливо произнес Муромцев. – Чисто семейное. Разберутся, как говорится…

– Собственно, ничего такого секретного тут нет. Анастасия Ивановна беспокоится долгим отсутствием мужа. Только и всего.

– Завидую твоему тестю, – не унимался Муромцев, – чуть задержался, а жена беспокоится. Моя Катерина даже не заметила, когда я в прошлый раз съездил в Могилев и обратно. А отсутствовал я, заметьте, господа, полторы недели…

– Послушайте, господа, – перебил его Ишимов, – Кажется, звонок!

– Да, звонок. Это, верно, наконец господин Петров. Прошу прощения, пойду встречу, – Гранатов вышел из-за стола и исчез за дверью.

Прошло, однако, минут десять, прежде чем в комнате появились новые лица. Их было двое. Впереди шагал высокий генерал в мундире с белыми эполетами. Лицо его было чисто выбрито, лишено бакенбард и даже усов. Он шагал широко и размашисто. Сразу с порога он громогласно произнес:

– Здравствуйте, здравствуйте, господа. Простите за опоздание. Дела!

За ним следом вошел незнакомый среднего роста худощавый господин в чиновничьем мундире. Последним появился хозяин дома.

Генерал прошагал к самому столу, где Муромцев, Ишимов и Тиманов ждали его стоя.

– Позвольте представить, господа, – генерал обернулся к своему спутнику, – управляющий распорядительным отделом канцелярии московского обер-полицмейстера – коллежский советник Доброноки Дмитрий Стефанович. Прошу, как говорится, любить и жаловать. Иван Григорьевич, господин Доброноки у меня по делам службы, и я решился пригласить его вместе со мной посетить вас. Надеюсь, вы простите мне такую вольность?

– О какой вольности речь, ваше превосходительство! Весьма польщен вашим визитом. Прошу вас за стол, господа!

Гости начали рассаживаться.

– Позвольте, господа! Не вижу невесты, – пробасил Петров оглядываясь. – Иван Григорьевич, друг мой, представьте сию минуту несравненную свою. Куда вы там ее запрятали?

Гранатов подошел к портьере и подергал спрятанный за ней звонок.

– Анюта, – произнес он, когда на пороге возникла фигура горничной, – попроси барыню спуститься сюда. Скажи, что приехал господин Петров. И пригласи госпожу Сырцову.

– Как, и она тоже здесь? Что же вы молчали? Так, надо думать, и Сидор Терентьевич тоже здесь? Давай, давай его сюда. Давненько не виделись.

– Нет, господин Сырцов не приехал. Тут такая история…

– Какая еще история? Опять дурит старая перечница? Ну да я его знаю…

В этот момент в комнате появилась Полина, а вслед за ней и невеселая Анастасия Ивановна. Взглянув, однако, на Петрова, она улыбнулась и поправила бахрому на платье.

– А! Вот и они! – Петров поднялся из-за стола и пошел им навстречу. – Уважаемая Анастасия Ивановна, прелестная Полина Сидоровна!

Петров грациозно поцеловал руку сначала матери, потом дочке и, держа их за руки, подвел к столу, усадил обеих в кресла, и только тогда сел сам.

– Что ж, господа, позвольте мне в этот знаменательный для вас день поднять свой бокал за счастье и процветание четы Гранатовых. Не скрою, господа, что я питаю самое глубокое расположение как к ним самим, так и к их уважаемым прародителям. Вы хорошо знаете, что с покойным Григорием Александровичем мы были большие друзья. Бо-о-о-льшие друзья! А что касается господина Сырцова и его уважаемой половины, то тут уж… Подумать только, господа, ведь я знаю их уже… дай бог памяти… сколько же я их уже знаю?..

– Стоит ли, Николай Иванович, трудить напрасно голову то! – отозвалась Анастасия Ивановна. – Что вспоминать былое, лучше поднимайте за здравие молодых.

– Я только хотел подчеркнуть, уважаемая Анастасия Ивановна, с каким высоким чувством я к вам отношусь. Первый мой тост, как водится, за молодых, ну а второй и за вас не грех…

– Здоровье молодым! – подхватил Муромцев, вскакивая.

– Здоровье! – было дружным ответом. Все выпили к снова уселись на места.

– Очень рада я вас нынче видеть, любезный Николай Иванович, – произнесла снова Анастасия Ивановна. – Уж как рада… У меня ведь дело к вам…

– Дело? Нет-нет, никаких дел. Сейчас только вот это… – Петров поднял рюмку и шутя постучал по ней вилкой.

– Дела – они, любезная Анастасия Ивановна, и подождать могут. Вот я сегодня бросил все эти дела под стол – и к вам. А и то дел, скажу вам, невпроворот. Такое творится, господа! Государь Император болен тяжко. А эти наглецы что вытворяют…

– Это, простите, вы про так называемых социалистов изволите? – вставил Тиманов.

– А то про кого? Вы там у себя в министерстве с вашим министром ничего не видите. Только депеши читаете, а мне с ними каждый божий день дело иметь приходится. Только сегодня, вот через господина Доброноки, отношение направляю к господину Власовскому в Москву… И то, господа, ведь что они вытворяют!

– Да полно вам, Николай Иванович, что вы, право! – произнесла Анастасия Ивановна, которая одна среди всех и не боялась прерывать генерала. – Сказали, что все дела бросили, а сами о чем речи ведете?.. Я ведь вас о важном спросить хотела…

– Виноват, Анастасия Ивановна, виноват! В таковом случае прошу снова наполнить бокалы. И я, как опоздавший, предлагаю слушаться меня и не прекословить. Второй тост, как и было ранее сказано, за вас и за отсутствующего здесь Сидора Терентьевича!

При этих словах Анастасия Ивановна помрачнела и поднятая рюмка в ее руке задрожала.

Это не укрылось от Петрова, который именно в этот момент наклонялся к ней, чтобы поцеловать руку.

– Что это вы, Анастасия Ивановна, может, нездоровы?

Госпожа Сырцова между тем молча поставила рюмку на стол.

– Позвольте, я объясню, – произнес Гранатов. – Анастасия Ивановна сегодня и вправду не совсем здорова… – Он задумался на минуту, бросил короткий взгляд на тещу, потом, словно решившись, бросил решительно:

– Пропал у нас Сидор Терентьевич!

– Что значит – пропал? Что такое с ним случилось?!

– Да я не думаю, чтобы что-то случилось… Хотя, признаться, мне странно – где он может быть столько времени?

Гранатов изложил суть дела так, словно присутствовал в суде – кратко, сжато, подчеркивая, с присущим ему профессионализмом, особо важные места. Все выслушали его молча. Петров слушал вначале с большим интересом, но к концу рассказа он сменился у него недоумением. Выслушав все, он дернул бровью и пожал плечами.

– И что же странного вы тут нашли? И из-за такого-то пустяка вы расстраиваетесь? Будто вы своего благоверного не знаете. Он же сумасброд известный.

– Вот и я говорю матушке, – встрепенулась Полина, одарив Петрова благодарственным взглядом, – что переживать. Видимо, у папеньки дело спешное затянулось…

– Да ведь времени-то прошло изрядно. Сказал, что приедет к Воздвиженью, а Воздвиженье прошло давно…

– Ну и что с того? Дела – они и есть дела! Мало ли какие затруднения могут возникнуть, – мягко возразил ей Петров и махнул рукой.

– Да уж дела… – Анастасия Ивановна несколько успокоилась. – Год весь, почитай, сиднем, а как к дочке ехать, так сразу у него «дела»! И куда ездит-то? Ведь молчит, – сколько ни спрашивала… А еще этот, что за ним приезжал!..

– Да, личность, прямо сказать, непонятная! Но я думаю, что когда бы муж ваш его не знал, то и вместе с ним не отправился. Сумасброд-то он сумасброд, да голову на плечах имеет. Так что волноваться тут нечего. Найдется наш Сидор Терентьевич. Не было у нас еще в России такого случая, чтобы генералы и пропадали, – Петров снова успокоительно махнул рукой.

– А у нас, господа, в Москве дело одно есть, – вдруг подал голос Доброноки, уставившись в свою тарелку. – И, представьте, пропал именно генерал.

Петров громко крякнул и хмуро воззрился на него. Все присутствующие разом повернули к нему головы. Анастасия Ивановна даже привстала со стула.

– Что такое у вас там, в Первопрестольной, случилось? Почему не слышал?

– Так ведь дело еще не закончено и отношение к вам не поступало… Да и честно говоря, зашло в тупик, – добавил он после секундной заминки.

– Сделайте милость, Дмитрий Стефанович, расскажите, – попросила Анастасия Ивановна, почувствовав вдруг, как забилось у нее сердце при этом сообщении.

Тут только Доброноки поднял глаза от тарелки и увидел обращенные к нему глаза всех присутствующих. За исключением хозяйки, он сразу уловил в них неодобрительные нотки, особенно неприветливые и осуждающие в глазах директора департамента. Осознав, что сказал невпопад, он сделал робкую попытку выкрутиться из неудобного положения.

– Да рассказать-то можно было бы… Только ведь я мало что знаю. Мое дело, господа, канцелярия, бумаги… так только, слышал мимоходом.

– А что именно слышали? Любезный Дмитрий Стефанович! Может, про мужа что? Так вы уж без утайки!

– Да что вы, уважаемая Анастасия Ивановна! Я и фамилию-то вашу, не в обиду будет сказано, только сегодня впервые и услышал – вот от их превосходительства. Да и потом и не интересно это вовсе. Дела наши московские к вам касательства никакого не имеют.

– Кабы знать, где он каждый год по «делам» своим пропадает. Так может, и в Москву ездит.

– Могу вас успокоить, уважаемая Анастасия Ивановна, успокоить самым решительным образом, – Доброноки нашел, наконец, как ему показалось, наилучший способ разом исправить дело и перевести разговор на другую тему. – Вы меня совершенно не так поняли. Дело, о котором я вам хотел было… То есть вы хотели… Одним словом – оно уголовное и никоим образом не касается генералов как таковых, то есть в прямом смысле этого слова. Это я в шутку хотел было высказаться. Генералами на нашем профессиональном языке главарей разбойных величают. Главный он в шайке своей, стало быть… – Доброноки принужденно рассмеялся, однако никто его не поддержал, отчего он еще более смутился и произнес несмело:

– Вообще-то, у нас в практике много курьезных случаев…

– Вот и рассказали бы нам, – пришел к нему на помощь Петров, искоса наблюдая за Сырцовой.

– С превеликим удовольствием, – смущенный Доброноки несколько воспрянул после этих слов и распрямился. – Вот буквально на днях проезжает наш обер-полицмейстер, господин Власовский через Устьинский мост и видит такую картину. Едет через мост водовозка. Городовой же, что стоит в начале моста, подходит к ней, с самым серьезным видом затычку из бочки сзади вытаскивает. Мужик, что на бочке сидит, этого не замечает и едет через мост как ни в чем не бывало. Вода сзади льет, а городовой идет рядом и наблюдает. Так до самого конца моста и шел, пока вся вода не вытекла. Тогда он спокойно – затычку на место и возвращается назад с полным сознанием выполненного долга.

– Ха-ха-ха! – расхохотался Петров, откидываясь на спинку стула. – Ай да городовой! Ну а Власовский что же?

– Понятное дело, к нему. Подскочил и прямо с брички – в разнос, а тот остолбенел и только тянет одно: «Виноват, ваше высокородь, пыльно!»

– Ха-ха-ха! – снова залился Петров. – Пыльно! – Вслед за ним засмеялись и остальные.

– Нет, какова бестия, господа!

Анастасия Ивановна тоже улыбнулась, чем весьма обнадежила Доброноки.

– Или вот еще одна история…

Однако развеселить Анастасию Ивановну было не в его силах. Посидев еще немного для приличия, она удалилась снова к себе в сопровождении Полины. Мужчины опять остались одни и перешли в кабинет Ивана Григорьевича.

– Ну, господин Доброноки, – с некоторой долей ехидства произнес Петров, насмешливо поглядывая на чиновника, – так, говорите, главари разбойные на Москве теперь «генералами» прозываются? А я-то все по-старинке их Иванами величаю.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, – сконфуженно произнес Доброноки, приподнимаясь. – И у вас, господин Гранатов, за не к месту произнесенные слова…

– Да уж вы постарались масла в огонь подлить. Ну да что о том говорить. Все-таки что же это за история с генералом? Нам-то уж о нем доложитесь. Господину Гранатову это вреда не составит.

– Да, собственно, рассказывать-то мне действительно нечего. Дело не закончено и мне мало что известно. Я так было хотел, к слову более…

– Ну да, к моему, конечно. Я так, а он этак. Чтоб, значит, позлить начальство.

– Помилуйте, ваше превосходительство… – Петров рассмеялся.

– Ладно, рассказывайте, что знаете.

– Год назад убили у нас на Сухаревке одного из сыщиков. Некоего коллежского советника Скворцова. Шум-то был изрядный, только до сих пор, насколько я знаю, ничего определенного установить не удалось. Убийца не обнаружен, и дело все пока во мраке, как говорится.

– Ну а генерал здесь при чем?

– По делу проходит. В какой роли, сказать не могу. Не знаю. Вероятно, как свидетель. Знаю, что ищут его, чтоб показания снять. Да пока не нашли.

– А фамилия? – встрепенулся Гранатов.

– Фамилия? – Доброноки подумал некоторое время. – Нет, не помню. Следователя, что дело ведет, помню – Артемьев, а генерала не знаю. Врать не буду.

– И как же убили этого Скворцова?

– Задушили. Удавкой.

– Довольно редкий способ. В России все более ножичком, да топориком любят орудовать. Револьверчиком тоже…

– А вот, кстати, вы не читали, ваше превосходительство, в «Современных известиях» об убийстве у нас на Трубной в начале этого месяца?

– На Трубной? А, это о некоем Киселеве? Его застрелили у ворот дома какого-то чиновника.

– Так ведь его не только застрелили, но и удушили.

– Как это – и застрелили, и удушили? – удивленно произнес Ишимов.

– А так. Нашли его в луже крови. Пуля в сердце, а на шее удавка.

– Ну, уж это – совсем непонятно…

– Опять маньяк. Помните, господа, убийство московского городского головы Алексеева в марте? Душевнобольной в здании Думы стрелял, а уж на улице-то…

– Так вот это дело тоже Артемьев ведет. Работы у него теперь по горло. Вот он-то про генерала пропавшего знает точно. Если вас это интересует, господин Гранатов, я бы мог навести справки.

– А сами вы больше ничего не знаете? – Гранатов с какой-то надеждой посмотрел на Добороноки. Тот беспомощно развел руками.

– Эх, Дмитрий Стефанович, – укоризненно покачал головой Петров. – И кто вас за язык тянул. Видели же, что хозяева волнуются.

– Слово не птица…

– А когда был убит этот Скворцов? – Гранатов озабоченно взглянул на Доброноки.

– Уже год назад. Это точно.

– А месяц, месяц не помните?

– Месяц? В начале осени… В сентябре… Точнее не скажу.

Гранатов задумался.

– Понимаете, господа, мне видится здесь нечто странное. В прошлом году они ведь тоже у меня гостили. Сырцовы всегда приезжают в конце августа, а уезжают где-то через месяц, в конце сентября. Это наша семейная традиция. В том году Сидор Терентьевич уехал днями тремя ранее супруги, а вернулся в усадьбу уже после ее приезда.

– Так ты что же, всерьез думаешь, что тот генерал и есть господин Сырцов? – Тиманов уже с интересом взглянул на него.

– Я только пытаюсь сопоставить факты, а они до странного сходятся. Ты не находишь?

– Пожалуй, – он покрутил пальцами.

– Есть и еще одна странность. Я было не придал этому значения ранее, но теперь все выглядит в другом свете. Не далее как третьего дня мой камердинер докладывал о визите каких-то двух незнакомцев. Интересовались господином Сырцовым.

– Вот как? И что же они от него хотели?

– Они узнавали, приехал он или нет. Получив отрицательный ответ – ушли.

– Они так и не назвались? – Петров вопросительно поднял бровь.

– Это-то меня и озаботило более всего. Думаю, не случилось ли в самом деле чего с моим тестем.

– Да, все это очень странно. И что же вы собираетесь предпринять?

– Я решил, завтра же еду в Москву. Как вы сказали, зовут того следователя?

– Артемьев.

– Попробую его навестить. Узнаю фамилию того генерала.

– Я тоже завтра еду обратно в Москву, – Доброноки взглянул на Петрова. – Могу оказать господину Гранатову всяческое содействие.

– Благодарю. Буду весьма признателен.

– Ну что ж, желаю, чтобы все обошлось как нельзя лучше, – Петров обвел взглядом друзей Гранатова. – Нам же, господа, остается только ждать. Надеюсь, вы поставите нас в известность, когда найдется эта таинственная пропажа.

Начальник департамента абсолютно не верил, что генерал Сырцов мог куда-то исчезнуть, и тем более ему представлялось совершенно невероятным упоминание какого-то уголовного дела рядом с именем Сидора Терентьевича.

Однако назавтра выехать в Москву Гранатову не пришлось. Служебные обязательства, принятые ранее, вынудили его отложить поездку, и только к пятнице он, освободившись от неотложных дел, смог наконец выхлопотать отпуск и отправился в путь, движимый нетерпением и беспокойством, так как тесть его за это время в Петербурге так и не появился.

В душу Анастасии Ивановны известие о его поездке вдохнуло заряд надежды и она, вместе с Полиной провожая его с перрона Николаевского вокзала, с благоговением перекрестила не только зятя, но и сам поезд, повезший его в Москву.

По прибытии на место Гранатов первым делом побывал в канцелярии обер-полицмейстера в Гнездниковском переулке, где повидался с Доброноки и узнал от него, что судебный следователь Артемьев в настоящее время находится во втором участке Сретенской части на Рождественском бульваре. Он отправился туда, не теряя времени, только по пути заехал на Сретенку в «Большие Московские» меблированные комнаты, чтобы снять номер и оставить обременявший его багаж.

Чем ближе он приближался к цели своего путешествия, тем большая тревога и нервозность охватывали его.