Читать книгу Повести и рассказы – 1 - Виталий Сыров - Страница 10

Раннее утро.

Проснулся, почувствовав что кто-то гладит пальцы левой руки. Я открыл глаза. В комнате от утренних сумерек было уже достаточно светло. Таня сидела рядом со мной и нежно теребила мои пальцы, перебирая и разминая каждый суставчик. Глазки припухшие. Похоже, что она недавно плакала. А может от усталости. Наверно, не спала всю ночь.

Увидев, что я открыл глаза, Таня потрогала мой лоб, тихо спросила:

– Как твоё самочувствие, малыш? Лежи, лежи. Не поднимайся.

И опять Таня смотрела так, будто хотела прочитать мои мысли.

– Зачем она меня малышом называет? – невольно возник вопрос, хотя если честно, то теперь мне было это очень приятно слышать.

– Виталик, почему у тебя такие твёрдые подушечки на пальчиках? От струн гитары? – снова заговорила Таня.

– Да.

– Виталик, всё же, как ты себя чувствуешь? Ты пить хочешь? Я принесу.

Я ответил, что хорошо, а на самом деле постеснялся сказать, что болит голова. Не хотелось хныкать перед девушкой. Вот тебе и сильный пол! Сопляк, а такой устроил переполох.

Таня принесла стакан воды.

– Как же ты напугал меня, Виталик! Я так боялась…, – но она не договорила, чего же она боялась.

Опять пристально смотрела мне в глаза.

– Не пугай меня больше так! – она грустно улыбнулась, – пусть будет три-два в твою пользу.

Теперь я улыбнулся. Я понял, что за счёт упомянула Таня. Пообещал, что не буду.

– Виталик, а что за девочка живёт в нашем подъезде на втором этаже? Вы дружите с ней?

Меня будто током дёрнуло. Оля! Что же делать?

– Её Олей зовут. Мы все во дворе дружим. У нас хороший двор.

Таня улыбнулась. Как была прекрасна её улыбка. Она раскусила мой ход. Взгляд её стал совсем спокойный. Она продолжала нежно смотреть мне в глаза. Что она в них хотела увидеть? Мне казалось, что в моих глазах можно было прочитать только одно: «Таня, милая девочка, я люблю тебя».

Вдруг глазки её опять стали влажными, и казалось вот-вот по нежной щёчке побегут слёзки. Что творилось тогда в душе этой девушки? Почему она так переживает за меня? Я, точно, не достоин такого внимания. Я смутился и закрыл глаза.

Она опять взяла мою левую руку, с мозолистыми подушечками на пальцах, и зажала в свой маленький кулачок.

– Я так была тронута, ты красиво играл эту грустную мелодию, и слова в песне грустные.

Я открыл глаза и осмелился смотреть на неё. Какая же она красивая, нежная в этом утреннем полумраке. И голос, как в сказке. Только голова моя раскалывается на части. И тело ватное. Спина горит, как будто ошпаренная. Наяву ли всё это?

Таня склонилась к моему лицу и чмокнула меня в щёку.

– Это за ту песню. Я никогда не слышала её в переводе. Я немецкий учила. Даже не знала, о чём в ней поётся. А ведь так бывает в жизни.

Этот поцелуй парализовал меня, и опять сердце было готово выскочить из груди. Конечно, Таня тоже не могла не заметить этого.

Я собрался с мыслями и решил пояснить:

– Перевод очень близкий к тексту. С дядей Лёней, нашим старым соседом, переводили вместе. Специально проверяли. Только дядя Лёня сразу понимал, о чём эта песня. Когда я на каникулы приезжал, он меня на гитаре учил играть и помогал Битлов переводить, – с волнением в голосе я впервые в общении с Таней проговорил столь длинную фразу.

– Виталь, ты такой интересный мальчик. Я слышала, как ты своим дружкам про Вещего Олега рассказывал. Что Высоцкий у Пушкина взял тему для этой смешной песенки, – Таня смотрела на меня восторженными глазками, – благодаря тебе впервые услышала полный текст и поняла о чём речь. На магнитофонах вообще ничего не разберёшь.

А мне вдруг стало стыдно, ведь я ещё и нецензурно выражался, пел блатные песенки с матерками. Значит она и матюки мои могла слышать. Я от этих мыслей, наверно, опять покраснел.

В общем-то, в поцелуе Танином ничего особенного не было. Я видел, как тётка моя целовала пятилетнего двоюродного братишку, когда он болел. Материнский поцелуй в щёку. Хотя я не помнил, чтобы меня больного целовали. Да и болел я крайне редко.

– Отпустишь меня спать? – грустно сказала Таня, – мне на работу утром, а тебе покой нужен.

И тут я обнаружил, что уже моя рука держит её маленькую нежную ручку. Странно: третий раз Танина рука оказывается в моей, хотя она первой берёт меня за руку. А я не замечаю, когда её ладошка оказывается в моей.

Как мне не хотелось соглашаться. Но Таня всю ночь не спала. Со мной возилась. Мужа провожала. Муж! Слово кинжалом вонзилось в сердце! Вот и вторая вспышка ревности, ну если не вспышка, то мощная искра. Как известно нашему поколению: из Искры возгорается пламя.

Рука моя медленно разжалась.

– Вам надо отдыхать.

Разгоралось новое утро! Окно полностью осветилось восходящим солнцем. Шторы не давали яркому свету залить комнату.

Я освободил Танину руку. Но мне казалось, что ей вовсе не хотелось уходить. С иронией про себя отметил, что это только моё желание. Хорошо вчера солнышко меня по голове приголубило, вот и бред всякий в голове с утра.

– Я люблю, когда в дом заходит солнышко! Сейчас в нашу квартиру оно с утра не заглядывает. А вот моя детская комната была окнами на восток, и солнце по утрам заходило ко мне в гости. Разбудит, и так хочется радоваться жизни! Виталик, давай раздёрнем шторы? – романтически лился Танюшкин голос.

Я согласился. Она встала и пошла к окну. Раздёрнула шторы. Немного отошла в глубину комнаты и стала смотреть в окно. Её фигурка осветилась солнечным светом. Через лёгкую ткань платьица, как на рентгене, нарисовались её стройные ножки. Впервые меня охватил непонятный трепет. Как же она обворожительна! Татьяна! Милая Татьяна!

Она пошла к двери. Мне невыносимо захотелось закричать, что я люблю её, чтобы она не уходила и всегда была рядом. Но моя нерешительность не позволяла этого сделать. И всё же я решился:

– Татьяна Васильевна, – и тут я опять сказал не то, на что уже был готов, – спасибо Вам и Александру Ивановичу. Извините! Я вам праздник испортил.

– Хм, Татьяна Васильевна! – ласково, с лёгкой иронией повторила она и хихикнула. Повернулась ко мне ещё раз и пожелала поскорее встать на ноги.

– Выздоравливай. А я Таня, просто Таня, тебе можно. Я же сестричка.

Мне неимоверно хотелось обнять её, крепко-крепко прижать к себе. Но, конечно, я не решился. Я и корил себя за это.

Таня ушла.

Мужчина? Салага, пацан пятнадцатилетний! Вопрос тут же решился. Она просто взяла на себя ответственность присмотреть за мной: обещала ведь моей бабушке. Вот и исполняет. Значит она хорошая и добрая! И красавица. Мне бы такую девушку.

С такими мыслями я лежал с закрытыми глазами в ярко залитой Солнцем комнате. Этот Солнечный Свет запустила Таня. Нежная, ласковая и красивая девушка.

Ещё вчера мне Солнце нанесло удар по голове, разбило нос до крови и ошпарило спину, а теперь своим Светом радовало и призывало к жизни.

Я влюбился в красивую девушку! Так почему надо стесняться сказать об этом любимому человеку! Но почему же это чувство с болью отдаётся в груди? Неужели любовь и боль неразделимы? Больно, наверно, пока не скажешь о своей любви. И теперь я ругал себя за свою нерешительность. Мне не хватило смелости. Пусть бы знала, что люблю её. Кому неприятно знать, что тебя любят? И что зазорного и постыдного для человека, который любит? Такую девушку просто невозможно не любить. Пацан я, а не мужчина. Девушке сказать побоялся.

Так я настраивал себя и решил, что при первом же удобном случае скажу ей об этом. Когда же только он будет, этот случай?

Дверь в комнату приоткрылась. В комнату с мурлыканьем ввалил кот. И прямиком ко мне. Стал тыкаться мне в лицо своей усатой мордой. Завершив процедуру приветствия, он улёгся рядом со мной. Вообще-то, бабушка не пускала его на кровать и мне не разрешала баловать его. Бока его были подозрительно раздутые. «Сытый», – подумал я. Он завёл свою «машинку», мы на пару провалились в сон.

Я не слышал, как Таня ушла на работу.