Читать книгу Повести и рассказы – 1 - Виталий Сыров - Страница 5

Заканчивалась вторая декада июня 1972 года. Позади восемь классов. Свидетельство об окончании восьмилетки на руках. Без троек.

Многие ребята из класса покинули школу. Даже в те времена не все семьи имели возможность дать детям десятилетнее образование. Были и дети из неполных семей. А некоторые ребята сами не хотели учиться. Рвались в большую жизнь.

В нашей семье и разговоров не было о том, где мне продолжить образование. Только десятилетка. Этого хотела мама. И в авиацию, куда я мечтал с раннего детства, восьми классов было бы недостаточно. Родители не препятствовали моему выбору.

Впереди всё лето! Я еду в город к бабушке! Кто-то отправляли в деревню, я же ехал в большой город. Там больше друзей.

Прихватил с собой гитару, на которой начал играть с шестого класса. Благодаря упорству и усидчивости, преподавателям кружка гитаристов при дворце культуры и соседу по коммуналке, я за два года неплохо продвинулся.

Умчался первым автобусом. Солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом. Но утренняя прохлада ещё бодрила. В открытые окна автобуса влетал свежий ветерок, хлопали занавески. За окном автобуса проносились поля и перелески. Мелькали деревенские домишки и мостики через небольшие речушки, которые летом были больше похожи на ручьи.

Деревня уже проснулась. Дорогу нам преградило стадо коров. Нехотя они переходили проезжую часть. Подпаски: мальчик и девочка, наверно, моего возраста подгоняли ленивых коров. Верхом на коне появился мужчина. Он хлопнул плетью, и стадо зашевелилось. Дорога свободна. Пастух пришпорил коня и помчался по обочине наперегонки с нашим автобусом. Водитель принял вызов пастуха, и через несколько секунд наш железный конь далеко вырвался вперёд. Где-то на развилке дорог прихватили попутных пассажиров.

Душа ликовала в предчувствии свободы. Никогда я до этого не испытывал такого радостного состояния в предвкушении каникул. И на то была причина. Но знал бы я тогда, хоть намёком, навстречу каким поворотам судьбы мчит меня ранним утром ЛАЗ-695.

Прибыли на автовокзал. Ещё минут сорок на троллейбусе, пять-семь минут пешком, и я влетаю в подъезд, чуть не сбив с ног выходящую девушку. Извинился на ходу, даже не взглянув, кого протаранил, едва не размазав по стенке.

Ещё в троллейбусе мочевой пузырь призывал мою совесть лопнуть, а его пожалеть, то есть навязчиво «предлагал» мне выйти из троллейбуса и побежать в кустики у какой-нибудь ближайшей остановки. Потому и летел я как пуля.

Ткнулся в дверь квартиры. Слава богу, дверь уже была открыта. И в туалет…. Успел: и совесть не лопнула, и пузырь цел.

Вот так ранним утром я прибыл домой, продолжая по-прежнему называть квартиру в городе домом.

Тут всё моё. Здесь моя Родина. Друзья, свобода. А ещё: хорошая девочка Оля в нашем подъезде на втором этаже. Ожидание встречи с этой девочкой и было причиной моего приподнятого настроения.

Гитару вёз, чтобы показаться ей. Да ещё утереть ей нос тем, что я тоже не лыком шит, и могу играть на гитаре современные песни, а не пищать на скрипке нудные гаммы и скучные произведения классиков.

Оля моя подружка. С третьего класса мы жили в одном дворе, рылись в одной песочнице и бегали по крышам сараев. Учились в одной школе в параллельных классах. Вообще-то, первого сентября 1964 года мы оказались в одном классе. Елена Ивановна посадила нас за одну парту. Так и познакомились и в первый же день подружились. Но в конце пятого класса нас разлучили – мои родители переехали. Ссылкой я называл этот переезд. Тосковал по Оле первое время.

В те годы редко кто из родителей сопровождал первоклашек до школы, и, разумеется, почти никто не встречал. Так было и с нами. А потому в тот день после уроков я проводил Олю домой. Оля была хрупкая, как тростиночка, потому в первый же день знакомства я предложил нести её портфель. И это стало обычным делом. Жила она почти по пути к моему дому, потому сделал небольшой крюк и довёл её до подъезда.

Зимой 1967 года, когда я учился в третьем классе, мы переехали в этот дом, и с Олей оказались совсем рядом: в одном подъезде. А я, на зависть её одноклассников, так и продолжал носить Олин портфель. Оля теперь окончательно заменила мою подружку раннего детства Люську. Люда по большей части в дошкольные годы жила у бабушки. А когда мы пошли в первый класс, видеться стали совсем редко. Ходила она в другую школу. Встречались только в каникулы, когда родители сдавали её на попечение бабушки и дедушки, живших в соседнем бараке. А тут и мы переехали из бараков, а потом и в Заречный. Так незаметно исчезла из общения любимая подруга дошкольного детства. Но ещё в первом классе я познакомил Люду с Олей. Девочки ладили меж собой.

После зимних каникул Олю перевели в параллельный класс. Я расстроился, что нас разлучили. Но после уроков мы встречались и шли домой вместе. В те, шестидесятые, для пацанов это дорогого стоило, и не каждая девочка могла позволить себе такое. Грозило услышать вслед от острословов расхожую поговорку: «Тили-тили тесто, жених и невеста». Но Оля доверяла мне свой портфель безо всяких комплексов. Короче, проблем в общении с Олей не было. А после минувших зимних каникул 1972 года, проведённых вместе, я понял, что мой переезд лишил меня общения с верным другом. И теперь я очень хотел её увидеть.

Но вернёмся к повествованию.

Осматриваюсь в прихожей. Появился холодильник, обувная полочка. На ней одна пара женских туфелек. Размер туфелек впору для Золушки.

Бабушка, не дав передохнуть, начала рассказывать, что сосед съехал, что вернулся к жене, которая его оставила лет пятнадцать назад. Это всё, что мы знали от него самого.

Бабуся села на стул и выдохнув, с сожалением сказала:

– Переехал Лёня-то. Жена забрала к себе. Умный, вроде, мужик, а квартиру, похоже, сдал заводу. Мог бы разменять квартиру жены и эту комнату. Так сдал, дурачок. Дочь ведь есть, позаботился бы о ней.

От этой новости я расстроился. Хоть сосед мне в отцы годился, а я теперь будто потерял хорошего друга.

– А ты-то чё переживаешь? – спросил я.

– Так такой удобный сосед-то был, – с сожалением произнесла она.

Потом приободрилась.

– А ты рад будешь новому-то соседу! – с таинственной улыбкой сообщила бабуся, – лётчик он.

– Мне с того что? На самолёте, что ли, новый сосед меня катать будет? – мелькнула в голове мысль.

Но бабусину информацию принял к сведению. Сосед-лётчик – это может быть очень интересно.

Решил пошутить:

– Ага, в женских туфельках ходит. Как не обрадоваться.

– Трое их поселилось-то.

– И все трое лётчики? И все в туфельках ходят? – я глупо продолжал шутить.

– Этакаво Лёньку-то, тихушника такого, не найти больше. Кто мне трёшку в месяц теперь давать будет?

Да, бабушка права: такого не найти. Кто теперь по радиотехнике консультировать будет? Кто теперь поможет собрать и настроить радиопередатчик коротковолновика-любителя? Жалко! В радиоклубе это на год затянется. Конечно, без радиоклуба регистрацию передатчика мне тоже не получить.

– Что, допекают новые соседи? – продолжил я диалог с бабусей.

– Нет. Их дома-то не бывает. Сам-то всё в полётах. Побудет дома два-три дня, и опять, не меньше чем на неделю. По всей стране летает. Таня тоже по какому-то «скользкому» правилу работает. То на сутки уходит. То по двенадцать часов. Выходные посередь недели бывают. Сынишку вот надысь Саша к матери в деревню увёз. В школу пойдёт нынче. Танюшка на сутки ушла. Тебе, поди, попалась во дворе.

С коих пор бабуся соседок уменьшительно-ласкательно стала величать? Что-то невероятное!

– Ну вот, опять повезло тебе! Что за скользкое правило? – я засмеялся.

– Ага, Таня-то всё драит и драит. Чё унитаз чистить всё время? Ох, и чистюля! И так всё блестит, как у кота …, – прервала свои размышления бабуся.

Эта фраза всё поставила на свои места. Бабушка рада соседке-чистюле! Потому и Танюшка. А не Танька.

Я засмеялся.

– Договаривай уж! Охальница, – продолжал я подтрунивать над бабушкой.

Бабушка не обратила на мою реплику внимания.

– Есть с дороги-то хочешь, а?

– Ба, а молоко есть? – поворачиваюсь, но бабуся уже улетучилась и загремела посудой на кухне.

Разложил вещи. На всё лето эта комната будет моя.

На тумбе, типа комода, стоял мой раритет: телевизор КВН-49. Первый массовый телевизор в СССР. Его покупал мой отец в складчину с дедом. Сам ящик телевизора здоровенный, а экранчик малюсенький – диагональ всего восемнадцать сантиметров. И огромная линза для увеличения размера экрана.

Телевизор был «жив», благодаря моим познаниям в радиотехнике и неоценимой помощи бывшего соседа. Только смотреть его надо было в темноте. Яркость экрана была очень низкой из-за того, что выгорел люминофорный слой экрана.

Дверь в комнату приоткрылась. Опускаю взгляд вниз двери – там морда кота. Смотрит мне прямо в глаза.

– Яцек, ты что ли? Ну и рожу ты наел себе!

Кот вальяжно подошёл ко мне. Узнал. Давай тереться ухом о мою ногу.

– Он! Кто ж ещё-то? – отозвалась вместо кота за дверью бабуся, – стащил вчера у новых-то соседей кусок мяса, злыдень. Всё нажраться не может. Уж всех голубей во дворе перевёл. Гад, ловит их и домой жрать тащит. Поганые голуби-то, на помойках пасутся. Окно в кухню всё время открыто. Вот он их в дом-то и тащит. Только и делаю, что перья в коридоре убираю. Да окно на кухне постоянно мою. Перед соседями-то неудобно за этого засранца. Ладно, хоть в доме не гадит. А то бы я ему….

– Они не против, что кот в доме? – прервал я воинственный настрой бабушки.

– Да нет! Лёша с ним играет. Этому, коню побегать да попрыгать за бумажкой на верёвочке. Лёша тут золотинку от конфетки привязал, так мохнорылый-то чуть с ума не сошёл. Ох, и носился. Они там так хохотали. Нет, вроде, не против кота. Кормят. С Лёньки-то фиг чё получал. Куска хлеба у него не всегда найдёшь.

Про кота бабуся могла говорить подолгу. Кот был очень крупный. Весил килограммов семь. Как-то бабуся, удивляясь его размерам, запихала его в авоську и взвесила безменом. Шести килограммовой шкалы этих хозяйственных весов не хватило: весы зашкалили!

– Иди-ка молочка с булочкой перекуси. К обеду супчик сварю. Картошки тебе нажарю.

Я вошёл в её комнату. Бабушка шила. На столе стояла швейная машинка, недошитый халатик лежал на столе. Маленький. Точнее, не очень больших размеров.

Бабуся обшивала весь ближайший околоток. Клиентами были в основном крупногабаритные бабы. На таких «бомб» в магазине халатик-то купить было трудно. Одну соседку из подъезда я за глаза так и звал:  Тонька-бочка!

Такса у бабуси была стабильная: трёшка – халатик, пятёрка – платье.

Я устроился. Вот и встреча с друзьями. И всё как обычно. Только Олю ещё не видел. Не решился к ней зайти. Разволновался немного. Последнее время трепетно становилось на душе, когда вспоминал о ней. Красивая девочка.

Вечером увиделся со своим старшим другом. Толян! Он старше меня. Уже отслужил в стройбате. А за плечами, вдобавок, была детская колония. Руки его в наколках, какие-то колечки на пальцах выколоты. Он объяснял, что эти колечки означают ходку на малолетку. Драчун, в смысле, что умел драться отменно, при этом не задира, но охальник и сквернослов, каких поискать надо. Конечно, выпивал. Работал электромонтёром. Специальность эту в армии получил.

Толян – это человек, с которым можно пойти в разведку. Не знаю, но почему-то он с уважением относился ко мне. Как-то так получилось. Бабушка не одобряла мою дружбу с ним и за глаза называла его бандитом. Даже побаивалась его. Но с его родителями была в добрососедских отношениях. И я знаю, что бабусю они тоже очень уважали.

Я похулиганить был не прочь. Для бравады! Толян сгонял в магазин, притащил «бомбу». Так называли бутылки 0,8 литра с дешёвым вином «Волжское» или «Рубин». Какая, всё же, это была отрава!

Ещё на «хвост упал» парень из соседнего подъезда. Засели в сарае и напились, точнее: я напился. Мне, понятно, много ещё не надо было. Быстро окосел.

Домой вернулся втихушку. Дома нет никого, тишина. Вспомнил: бабушка всегда на два-три месяца летом устраивалась сторожихой в хлебный магазин. Там не столько сторожила. Главное дело – это принять ночную хлебовозку. И, край, в семь тридцать утра, она уже могла быть дома. Если, конечно, с кем-нибудь языком не зацепится во дворе. Обычно это была дворничиха. Уходила бабуся на работу к восьми вечера. Работала без выходных. Говорила, что зимой отоспится.

Я лёг. Затошнило. Сходил, слил излишки. Стало легче. Уснул.

Проснулся я часов в десять, а может и позже.

– Виталька, ты чё, опять напился с Толькой вчера? Перегаром-то вон чё прёт в комнате, – это вместо приветствия начала бабуся утренний диалог.

Бабушка ворчала, что опять я с Толькой снюхался. Что опять по сараям буду торчать со своим дружками. И рожи-то у нас бессовестные.

– Вот, Виталька, скажи мне, кто твой друг? Ты своего Тольку назовёшь! А он – бандит. Значит и ты бандит. Весь двор в страхе держите, – с сарказмом закончила бабушка выкладывать логическую цепочку.

Это уж было чересчур: бабусю несло «по-чёрному». Она немного преувеличивала, что только и буду прожигать жизнь в увеселениях. За лето я два раза окучивал три сотки картошки, которую высаживали в поле. Толян не раз помогал мне. Он тоже работал, как сказала бабушка, по скользкому правилу. Так она называла скользящий график работы. И потому, томясь от безделья, когда выходные выпадали на будние дни, помогал мне. Разумеется, что я в долгу не оставался и тоже помогал Толяну. Чистили и ремонтировали овощные ямы. Да мало ли по дому дел было. Даже бабушкину машинку швейную настраивал. Научился по учебнику для профтехучилища.

Когда-то Толян научил меня драться. Драться так, как дерётся отборная шпана. Я сам его попросил. Ибо тяжко было вливаться в пацанскую жизнь в том элитном посёлке. Элитный, а нравы, как в деревне. Я года полтора был чуть не изгоем. Чужак: одно слово. Недели не проходило, чтобы я с кем-нибудь да не сцепился.

Вообще-то, драться я умел: живя в бараке без этого никак нельзя. Но в бараках были честные драки. До первой крови! И никто и никогда несмел добивать проигравшего. У меня тактика страдала: я не бил первым. Всё ждал, когда меня разозлит пропущенный удар.

В зимние каникулы, когда ещё учился в седьмом классе, я обратился к Толяну за помощью.

– Виталька, дурак ты! Чё ты рожу-то под кулак подставляешь? – надо первым бить. Смотрел кино «Бей первым, Фредди»?

Такова была реакция Толяна на мою проблему.

Две недели за сараями «чистили» друг другу морды. Дрались по-настоящему. Толян сказал, что смысла нет имитировать драку. Надо зло и ловкость в себе развить, неожиданность и вероломство, бить наверняка, наповал.

А ещё сказал, что надо вовремя «свинчивать», пока от вероломства «козлы» не очухаются. Сказал, что «не за падло» и вовремя «ноги сделать», против толпы всё равно не устоять. Если против двух-трёх, то ещё куда ни шло.

Когда у Толяна после пары очередных потасовок засиял фонарь под глазом, уже не заживали разбитые губы, он сказал:

– Ну, всё, хватит. Дальше отрабатывай сам на других. Главное, Виталька, ты удар стал держать, и прыти в тебе добавилось. Действуй, как я учил. Никогда не уходи сразу в глубокую оборону. Почувствовал, что будут бить, бей первым. Бей так, чтобы «козёл» был «отключён», хоть на минуту. А сам успевай. Но и никогда не задирайся.

Вообще-то, приведённые выше фразы были сдобрены русскими ядрёными словечками.

Толян бил молниеносно и хлёстко. Сперва я даже не успевал среагировать, как Толян, проведя удар, сбивал меня с ног и уже готов был отвесить мне пинок. Но ногами мы договорились не бить, а только имитировать. Конечно, морда моя уже была вся в синяках. Мать только ахнула, увидев меня, когда я вернулся с каникул. Будто раньше не замечала, что всё время ходил с разбитой рожей. Правда, я не имел привычки жаловаться.

Уже в феврале показал своим обидчикам. Действовал, как Толян учил. Пред двумя ублюдками я не занял глубокую оборону, а вероломно с первого удара сбил с ног одного и успел разбить нос второму. Первый пытался подняться, грозил размазать меня, но получил пинок в лицо. Наверно, это было излишне.

Удачно начатый отпор вдохновил меня, и я вошёл в раж. Разумеется, что морду мне тогда тоже начистили. Я тоже хорошо получил. Ведь подключились набежавшие дружки. Нас разняли.

Мужик, разнимавший нас, сказал, что нельзя так жестоко бить. Но спросил, кто научил. Я специально сказал, что друг с зоны пришёл, он и научил так драться и хлёстко бить.

Мужику я тому благодарен, что разнял нас. Ведь я, руководствуясь советами Толяна, уже было собрался сбежать с поля боя. Но остался. Я считал тогда, что физическая и моральная победа была на моей стороне. Но я бы точно и не устоял, забили бы меня всё равно, если б нас не разняли.

На льду остались пятна крови. У меня два фонаря под глазами и опухший нос, разбитые губы.

Стычка на катке началась прилюдно. Наблюдателей было много. Авторитет как-то разом пришёл. Больше не пытались лезть.

Я до сих пор задаю себе вопрос:

– А что, так слепы были учителя в школе? Они что, не видели мою разбитую морду? И не только мою. И никто даже не поинтересовался.

Школа была с высоким статусом. С уклоном на английский язык. В социальных сетях нет-нет, да и появляется коллективная фотография учителей той школы. И надпись: «Золотой педагогический состав». В школе натуральный бандитизм процветал, а они ничего не видели. Фальшивое золото.

Из всех учителей моих, у которых учился в той школе, только и могу выделить трёх преподавателей: математики – Карамышева Вера Алексеевна; химии – Тихонова (Архипова) Тамара Егоровна; физики – Кукарцев Владимир Викторович. Все они в разное время были и моими классными руководителями. Я всю жизнь благодарен им за те знания, которые эти прекрасные преподаватели вложили в мои мозги.

И Толян тоже мой учитель. Его уроки в жизни тоже очень пригодились. Особенно в армии. Осознание того, что можешь дать отпор, давало ощущение свободы и уверенности в себе. Парень должен уметь постоять за себя.