Читать книгу Все пули мимо - Виталий Забирко - Страница 17

Просыпаюсь утром – голова трещит, в груди гармонь играет, коленки адским огнём горят. В общем, аут полный. Воспаление лёгких, обширный ожог третьей степени да ещё похмелье дикое – ставлю себе диагноз. Разлепляю глаза – вижу, Пупсик рядом с постелью на стуле сидит, на меня обеспокоено смотрит.

– Что с вами, Борис Макарович?

– Что-что, – хриплю раздражённо. – Болею я. – И в сердцах добавляю: – А ты, экстрасенс хренов, обещал от всякой напасти оберегать, да слова не держишь.

Глаза у Пупсика квадратными делаются.

– Я не знал… – бормочет, оправдываясь. – Я вас от людей оберегал…

– Не знал он… А ежели я, допустим, в чан с серной кислотой упаду? Там ведь людей нет… Или кирпич мне на голову свалится? – брюзжу. – Ладно, не можешь сам, зови лечилу из соседней квартиры.

– Ну, если так… – обиженно бормочет Пупсик. – Тогда пожалуйста…

Смотрит он мне прямо в глаза, и я мгновенно отключаюсь. Последнее, что помню, так это как веки чуть ли не со звуком «блымсь!» захлопываются. Что шторки в допотопном фотоаппарате.

Просыпаюсь по новой что огурчик. Молоденький, свеженький, пупырчатый. Такое ощущение, будто сутки спал или более. Каждая клеточка тела здоровьем поёт, сознание чистое и светлое, и никакая зараза в лёгких не скребётся.

Бодренько вскакиваю с постели и вижу, что Пупсик всё в той же позе рядом на стуле сидит, но теперь уже не озабоченный, а улыбающийся довольно. И понимаю тогда, что не сутки я спал, а в лучшем случае минуту.

Заинтриговано перевожу взгляд на свои колени, вчера вечером сплошь волдырями бугрящиеся, – ничего. Нормальная кожа, обыкновенная, в меру волосатая. Каковой всегда и была.

– Ну ты могёшь! – восхищаюсь.

Пупсик скромно глаза потупляет, но от удовольствия рдеться начинает. Как посмотрю, нравится ему, когда хвалят.

– Слушай, – неожиданно осеняет меня, – а как же ты сам себя, а? Что, точно так лечить не можешь?

Смуреет пацан, ручкой обречёно отмахивается.

– Нет, Борис Макарович. Это совсем иное… – вздыхает он тяжко и переводит разговор на другие рельсы: – А вы кушать не хотите?

Как по команде, я вдруг ощущаю аппетит просто-таки зверский.

– Да! – выпаливаю жизнерадостно, и только потом до меня доходит, что этот «аппетит вдруг» неспроста. Нахимичил что-то со мной пацан, однако противиться ему не могу. Жрать действительно так хочется, что аж под ложечкой сосёт.

– Так это я мигом! – загорается Пупсик, срывается с места и уносится на кухню посудой греметь.

А я в приподнятом настроении направляюсь в ванную комнату, но тут замечаю на спинке стула костюм свой французский. Останавливаюсь и рот разеваю, хотя к таким штучкам Пупсика вроде давно привыкнуть должен. Ни пятнышка на костюмчике – весь с иголочки, будто только из магазина. Ну и пацан у меня! Джинн из восточной сказки.

Пока я зубы чистил, брился да под душем плескался, Пупсик на стол накрыл. Тут уж я и не знаю, то ли он под меня подстраивается по времени, то ли меня под своё время подстраивает и заставляет под душем столько стоять, сколько ему требуется. Впрочем, если верно последнее, то делает он это так, что я истинное удовольствие получаю.

В этот раз завтрак Пупсик соорудил не как всегда, то есть мой фирменный, а добротный, почти обед. Блюд шесть, но, естественно, без первого. Салатики там разные, печень жареная с кровью, зеленью украшенная, тосты хрустящие, ну и всякое такое прочее, от вида которого слюнки текут. Залез мне в мозги, паршивец этакий, знает, что «выходной» у меня сегодня, вот и расстарался.

Без лишних слов садимся за стол и начинаем дружно всё молотить. И только когда я третий кусок печени жую, кровью на скатерть брызжа, до меня доходит: что-то не то.

Задумываюсь я, в чём дело, и понимаю. Работы сегодня не предвидится, «выходной», так сказать, стол богатый от жратвы деликатесной ломится, а у меня ни в одном глазу. И, что характерно, не хочется почему-то. Но традиция есть традиция. Лезу в холодильник, бутылку достаю, рюмку наливаю.

«А ведь совсем не хочется», – думаю недоумённо, но пересиливаю себя и залпом глотаю. Что вода. Вчера, помню, из фляжки настойку хвойную булькал, тоже водой казалась, но в голову ударила. А сегодня – эффекту ноль.

Тут уж я крепко задумываюсь, тарелку отодвигаю, беру сигарету, закуриваю. Блин, да в чём дело? Затягиваюсь глубоко, но ничего в лёгких не чувствую, и дым обратно не выходит.

Гляжу очумело на Пупсика, а он молоко с печеньем попивает, но морщится при этом, будто рассол крутой хлебает.

– Эй, парень! – доходит до меня. – Ты почто меня последних удовольствий лишаешь?!

Поперхнулся Пупсик от моего крика и уставился на меня непонимающе.

– Так вы же, Борис Макарович, сами просили… – лепечет. – Оберегать от всех напастей…

– Но не до такой же степени!!! – ору. – Может, ты и на бабе за меня дело будешь делать?!

– И… и… извин-ните… – бормочет он и начинает глазками обиженно лупать. Вот-вот заревёт.

– Ладно-ладно, – тушуюсь я и пытаюсь конфликт быстрее сгладить. – Прости уж, погорячился. Только ты больше так не делай. Знай меру.

Наливаю себе вторую рюмку, ввожу в организм. Во, это другое дело. Пошло как по маслу. И такое ощущение, будто двойную дозу принял.

Кладу себе в тарелку салат какой-то, пробую.

– У-ух, – говорю, – вкуснотища! Молодец!

Смахивает кулачком Пупсик слёзы с ресниц и расцветает розой майской. Малец, он и есть малец. Обиду враз забывает, зато похвалу обожает и помнит долго. По гроб жизни.

Наливаю себе третью рюмку, но только ко рту подношу – звонок в дверь. Чёрт, да кто ж такое под руку делает? Может, соседка хлеб притарабанила? Гляжу на Пупсика, а тот серьёзным вдруг стал и головой отрицательно качает.

– Нет, – говорит, – это не соседка. Это к вам с работы пришли.

«Кого же это черти принесли?» – думаю недоумённо. То, что Пупсик мне отвечает на мысли невысказанные, я как-то мимо сознания пропускаю – привык. Правда, и определять, когда это происходит, тоже научился. Вот, как сейчас, когда лицо у него серьёзное, будто не от мира сего.

– Пойди, открой, – говорю, а сам рюмку в сторону отставляю.

Потопал мой малец в коридор, дверь входную открыл.

– Здравствуйте, Александр Веньяминович, – слышу. – Борис Макарович на кухне, вас ждёт.

Шаги грузные в коридоре раздаются, а затем в кухне Сашок нарисовывается с мордой пасмурной.

– Привет, болезный, – хмуро здоровается, на табурет без приглашения взгромождается и меня глазами строгими буравить начинает.

– Здравствуй, Александр, – киваю я. – Что-то случилось?

– Откуда твой карлик моё настоящее отчество знает? – не отвечая на вопрос, жёстко цедит Сашок. – У меня в паспорте другое проставлено.

– А сорока на хвосте принесла, – леплю первую пришедшую на ум лепуху. Не объяснять же Сашку всю подноготную Пупсика. Да я про это под пытками никому не скажу.

Продолжает Сашок меня взглядом сверлить, видно прикидывает, какой «сороке» ему этот самый «хвост» накрутить надо. А я – спокуха полная. Чего мне беспокоиться, когда пацан рядом?

Пупсик, явно разряжая обстановку, прибор перед Сашком чистый ставит, говорит: – Извольте откушать с Борисом Макаровичем, – и линяет с кухни. Причём, в этот раз имени-отчества гостя не называет. Хитрец хренов – прокололся при встрече, так теперь воображает, что таким обращением напряжённость снимет. Чёрта с два! Насколько просекаю, гвоздь он в задницу Сашку забил крепкий. И надолго.

– Кто это? – кивает в сторону закрывшейся двери Сашок, но взглядом меня по-прежнему неотрывно сверлит.

– Пацан, – отвечаю. – Беспризорник. Пожалел я калеку, пригрел у себя.

Не верит мне Сашок, набычился, волком смотрит.

– Если не веришь, – пожимаю плечами, – прокачай информацию по своим каналам. Как мне кажется, после МГИМО ты в КГБ служил? Связи, надеюсь, какие-то остались.

Мигает что-то в сверлилках Сашка, и понимаю я, что попал почти в десятку, но в то же время и не совсем. Нет, не КГБ, но другое подобное учреждение сверхсекретное совковское, ныне дерьмократами упразднённое и расформированное, за плечами у Сашка явно было. Ишь, и паспорт выправили, небось о настоящих отчестве-фамилии и Бонза не ведает.

– Ладно, разберёмся, – отводит глаза Сашок, лезет в карман, достаёт пачку «зелени» в упаковке банковской и на стол кладёт.

– Держи, – говорит. – Твой гонорар за вчерашнее. – И ко мне пачку двигает.

«Десять тысяч баксов за плёвое дело!» – шалею я, хотя мысленно прикидываю: ежели мне, баранку крутившему, десять «штук», то сколько же Валентину, исполнителю непосредственному, отвалили?

Но этим всё не заканчивается. Кладёт Сашок сверху пачки ещё «штуку» и говорит:

– А это за костюм твой испорченный. Амортизация, так сказать.

Тут я, честное слово, краснею, что барышня, вспоминая, как Пупсик костюмчик мне «вычистил». Без всякого «Тайда» или ещё какого стирального порошка патентованного.

– Да что ты, не надо, – смущаюсь.

– Надо, – обрезает Сашок. – Так положено.

– Слушай, – спрашиваю я тогда, чтобы тему щекотливую замять, – ты хоть скажи, если можно, кого мы вчера грохнули-то?

Брови у Сашка взлетают, и он ошарашено на меня смотрит.

– А ты не узнал? – расплывается он в улыбке снисходительной, достаёт из внутреннего кармана газету, трубочкой скрученную, и передо мной на стол бросает. – Тогда ещё раз познакомься.

Разворачиваю газету, и теперь уже мои глаза на лоб лезут. На полстраницы фотография «главвреда» в траурной рамке, а ниже, естественно, жирным шрифтом: «Памяти товарища, злодейски…» и всё такое прочее. В общем, непослушным мальчиком «главвред» оказался. А ведь при первой встрече я его покладистым посчитал…

– Он что, новую статью о Хозяине накропал? – спрашиваю, и чувствую вдруг, как внутри у меня всё леденеет. – Нас же теперь по счёту «раз» вычислят!

Смотрит Сашок на меня, что на телка неразумного, и хмыкает.

– Запомни, – цедит, – в нашей работе проколов нет, мы чисто работаем, поскольку служба информации поставлена на широкую ногу. И строчки он написать не успел. В шесть часов вечера его из мэрии на статью уговорили, а в восемь ты уже с бригадой своей рыночной, ни ухом, ни рылом ничего не подозревающий, в пожарном порядке был вызван Алисочку охранять. Хозяин билеты свои на это дело пожертвовал, а сам в столицу срочно по делу укатил.

– Поня-атно… – тяну я, информацию переваривая. Ставлю на стол вторую рюмку, наливаю, к Сашку пододвигаю. – Помянём душу его грешную, что ли?

– Это без меня, – встаёт Сашок. – Смотрю, после вчерашнего ты даже не кашляешь. А я думал, с горчичниками валяешься да стонешь, – язвит он.

– Предпочитаю народное средство, – киваю на рюмку. – Весьма рекомендую.

– Лечись, – разрешает Сашок. – Но теперь меру знай. Окончилась твоя стажировка, и завтра в девять утра ты должен быть как огурчик в офисе на оперативке.

С этими словами Сашок разворачивается и уходит. А я сижу, застыв, будто столб соляной. Это что ещё за оперативки?! Такое впечатление, словно меня на работу в ментовку приняли, только здесь, кажется, с дисциплиной покруче будет. Зарплата, понятно, повыше, зато и взыскания не в виде приказа по управлению, а от 7,62 до 9,0. В смысле калибра.