Читать книгу Машина, сгоревшая от любви - Влад Лукрин - Страница 5

Социальный квартал всегда был местом уныния и грязи, где легко умирали мечты.

Но в этот вечер что-то случилось в природе, отчего квартал преобразился. Ника только не могла понять, что именно произошло. Почему тоска, которая постоянно веяла из раскрытых окон, сейчас сгорала в розовом свете заката.

Наверное, все дело в самом закате.

Или теплом ветре, ласкавшем лицо Ники.

Или загорелой коже Артема, идущего рядом? Хотя нет, он тут ни при чем. Совсем-совсем. Просто день сам по себе очень хорош.

Интересно, видит ли Артем, что квартал сегодня не похож на квартал?

Даже небо стало шире.

Футболка Артема без рукавов, поэтому видны его спортивные плечи. Когда Ника смотрит на них, ее сердце становится горячим и мягким, как воск. На его левом плече размахивает крыльями «живая» татуировка: орел с хищным взглядом.

Для большинства жителей социального квартала движущиеся татуировки слишком дороги. Но Артем мог себе позволить «живую» картинку, что добавляло ему привлекательности. Ведь Ника знала, что деньги не от бандитского промысла и не родительские: Артем заработал их в спорте.

Вот бы узнать, как тату-мастеру удалось нарисовать так птицу, что она, кажется, готова вот-вот сорваться с плеча?

Нике вдруг захотелось тоже нарисовать что-то такое, что вонзалось бы в душу. Например, этот день. Нанести бы на холст и жар заката, и дыхание ветра, и дальнюю музыку из какого-то пустого окна. И тогда можно было бы наслаждаться этим мигом до конца дней.

Ведь это один из тех самых вечеров, когда жизнь меняется бесповоротно. Сохранить бы его навечно.

Только как добиться, чтобы картинка обжигала? Какую краску надо выбрать в цветовом редакторе для всего этого?

– Тема, а ты рисовать любишь? – спросила вдруг она.

– Смешная, – снисходительно ответил он. – Кому сейчас это нужно?

– С чего ты взял?

– Все можно сфотографировать. Да и фотографировать незачем: все равно пересматривать не успеваешь.

С любым другим она бы начала отчаянно спорить. Но с Артемом Ника могла только соглашаться. Он был уверенным и сильным. Рядом с таким можно быть только хрупкой. Поэтому слова в горле стали сухими и колючими.

Она чувствовала себя полностью в его власти, и ей это нравилось.

К тому же ни одна картина не стоит улыбки потрясающего парня, когда он – твой.

Ни капли не стоит.

Ну разве что самую чуточку.

Артем же, закрыв тему с рисунками, вернулся к разговору про футбол. Ему нравится позиция правого вингера, увлеченно говорил старшеклассник, мечта школьных девочек. Именно там играешь в настоящий футбол: скорость, дриблинг, пас.

Однако сегодня вингеры выпадают из многих тактических схем, а это неправильно! Он сыпал терминами без объяснений, словно любая девушка должна была знать их.

Но разве так важно, кто такие вингеры?

Пусть я не понимаю и половины, о чем он говорит, думала Ника, главное, что ему это нравится. Он обязательно станет звездным футболистом. У ее папы этого не получилось. А у него – получится!

Они шли сквозь розово-золотистое сияние заката. Таунхаусы-близнецы по обеим сторонам длинной улицы отбрасывали алые тени – самые разные по форме. По окнам пробегали оранжевые отблески. Ника смотрела и пыталась запомнить каждый оттенок, чтобы найти потом в цветовом редакторе.

Суперклубы высшей лиги никогда не отказывались от вингеров и потому рвут всех, говорил Артем. Поэтому с его позиции прямая дорога в суперклуб. Так что он будет отстаивать свое амплуа, как бы кому ни хотелось поставить его на другое место. Здесь прогибаться нельзя.

Как хорошо будет, думала она, когда он пробьется в высшую лигу и сможет вместе с ней уехать из социального квартала на большую землю. Ему шестнадцать, он на два года старше Ники. Совсем взрослый. Отпустят ли ее родители на большую землю? Конечно! Никуда не денутся. Через год-два вообще можно будет их уже не спрашивать.

Как приятно, что из всех девчонок в школе он пригласил именно ее!

Главное сейчас не угодить ногой в какую-нибудь колдобину: дороги в социальном квартале всегда были ужасными. Получится ужасно неловко, если полетишь носом вниз или хотя бы просто неуклюже покачнешься.

На большой земле она запишется на художественные курсы. Это здесь никому не интересно, что и как ты рисуешь. А там, как она слышала, художников ценят. Там понимают, что не в наших силах продлить волшебство момента. Но можно запечатлеть миг в рисунке. Тогда его огонь будет согревать людей и через много лет.

– А потом, закончив карьеру в клубе, я стану тренером в какой-нибудь школе интелей, – говорил Артем, – и буду гонять их как сидоровых коз. Потому что все интели – чмыхи.

Интелями или ботанами школьники социального квартала называли жителей большой земли. Впрочем, ботанами, в отличие от интелей, могли быть и свои отличники.

Забавно, подумала Ника, что по сложению Артем сам похож на интеля: высокий, стройный, широкоплечий. Именно такими, как она заметила, были коренные жители большой земли.

В социальном же квартале люди почему-то имели самые разные фигуры. Многие с детства раздавались вширь. Форму держали только спортсмены и парни из уличных банд. Однако и их фигуры, как правило, отличались от уроженцев большой земли. Так что по виду интеля можно было с высокой долей вероятности определить, родился он на большой земле или вышел из социального квартала. Ведь некоторым удавалось выбраться отсюда.

Когда Артем будет жить там, его вполне могут принимать за коренного.

– Чему ты улыбаешься? – поинтересовался Артем.

– Подумала: а вдруг ты сам станешь интелем среди них? Вот будет забавно.

– Я-а? Никогда! Парни из социального квартала всегда остаются парнями из социального квартала. – В его голосе сверкнула гордость. – Скорее, ты станешь такой. Ты же у нас ботаничка, – мягко добавил он, – но ты все равно мне нравишься, ты нормальная.

Ника сочла, что разумней в ответ промолчать, и только искоса посмотрела на орла. Тот продолжал широко размахивать крыльями.

Они свернули в проход между двумя одноэтажными зданиями. За домами, стоявшими вдоль главной улицы, начинался пустырь размером с пару футбольных полей. Дорога пересекала его наискосок и огибала круглое озеро с вечно торчащими на его берегах рыбаками. Там, с другой стороны озера, начинался район, где жила Ника.

Вот они дойдут, и пора прощаться.

Строгие родители еще имели власть над Никой. Поэтому она не могла задержаться. А так хотелось! Еще неизвестно, что станет делать Артем, проводив ее. Может, побежит к кому-нибудь из старшеклассниц?

Ника ненавидела их за то, что все поголовно сохли по Артему. По ее Артему!! Только бы он не счел ее малолеткой из-за того, что ей рано возвращаться. Другие подружки свободно гуляют допоздна. А ей нельзя. Как же это обидно!

Когда они дошли до озера, розовое свечение стало рассеиваться. Из черной воды озера, казалось, начинали выползать сумерки. Волшебство по мере приближения к дому таяло.

Ника почему-то вспомнила, что очень давно, пару лет назад, на пустыре еще существовал пейзажный цветник. Он был там, сколько она себя помнила. Каждый год, как только сходил снег, территория, огороженная низким (чуть выше колен) забором, расцветала. На узких дорожках между клумбами, насыпанными пригорками и кустарниками появлялась бабушка, которую все называли Фиалкой. С ранней весны до первых снегов она становилась частью пейзажа – то с лейкой, то с тяпками, то с садовыми ножницами в руках.

Именно Фиалка поддерживала жизнь в цветнике, занимавшем широкую полосу от домов до озера и несколько раз преображавшемся в период с ранней весны до поздней осени. Одни краски отцветали, другие цветы распускались.

Порой пригорки покрывались желтыми и мохнатыми, как шмели, бутончиками. Иногда на кустах появлялись цветы, похожие на спящих попугаев. А однажды Ника видела цветы, похожие на разбитые сердечки. Ни до, ни после она их не встречала, но тот раз запомнила навсегда. Несколько кустов, увешанных алыми сердцами с розовой капелькой посередине, выросли на окраине цветника и вскоре неожиданно исчезли.

Но больше всего ей нравился апрель-май, когда распускались тюльпаны. Они были яркими и бархатными, как ее надежды. Порой ее охватывало желание прийти в цветник с электронным холстом и рисовать с натуры всю эту красоту. В мечтах она это делала тысячу раз. Однако с мольбертом до цветника так и не дошла: пока боролась с сомнениями (как отреагирует Фиалка, стоит ли светиться с холстом, учитывая, что над ее увлечением и так посмеиваются), цветник исчез. Как узнала Ника, Фиалку забрали на большую землю, и ухаживать за цветами стало некому.

А вот рыбаков, между прочим, никто не забирает, словно они тупиковая ветвь эволюции.

Ника с ироничным скепсисом покосилась на рыбаков. Но Артем вернул ее в романтическое русло, спросив, придет ли она на его футбольный матч. Ах, конечно! С большим удовольствием. Когда?

Они миновали пустырь, обогнули озеро и вышли на улицу с длинными заборами. Здесь жили состоятельные люди социального квартала, точнее – одного из его районов. Сам квартал занимал гигантскую территорию.

За углом начинался забор ее дома. Они остановились. Точнее, остановилась она: проститься лучше было здесь, чтобы не попасть под прицел родительских видеокамер. Артем последовал ее примеру.

Настал вечно неловкий момент прощания. Артем повернулся к Нике и пристально посмотрел. Его короткие чернильные волосы вызывали у девочек школы неодолимую потребность вздыхать. У нас будет двое детей, подумала вдруг Ника. Мальчик и девочка. Нет, трое: лучше два мальчика. Назовем их…

Вдруг Артем взял ее за запястье. Ника почувствовала тепло его ладони. Надо уходить, это точно. Но от его прикосновения у нее слегка закружилась голова. Что-то должно произойти, чему сопротивляться нет сил. И все-таки сопротивляться надо. К тому же скоро по улице может пройти отец, никак нельзя попадаться ему на глаза в такой момент. Надо уходить!

– Постой, – прошептал Артем.

Она поняла, что начинается то самое, к чему она еще не была готова, чего боялась и желала одновременно. Ее рука дернулась, пытаясь вырваться из захвата. Но Артем держал крепко.

– Подожди, – тихо сказал он.

От его голоса, наполненного мягкой властностью, ее ноги ослабли и чуть не подогнулись в коленках. Страшно было остаться. И страшно уйти: не обидится ли? Ведь она почти придумала, как назвать девочку: Марта, хорошее весеннее имя. Никак нельзя его сейчас обижать!

– Чего ты боишься? – Он улыбнулся. – Постой.

Ника опустила глаза и увидела, что темные бутсы Артема хищно нацелились на ее кроссовки. Они явно готовились вот-вот броситься вперед и подмять пестрые девичьи бегунки. Кроссовки Ники чуть отползли назад. Бутсы решительно придвинулись. Их самоуверенность импонировала кроссовкам, но не была достаточным поводом сдаваться без боя.

Вдруг Артем отпустил руку Ники и – не успела она перевести дух – взял обеими руками ее лицо и сказал:

– Не опускай глаз, глупышка.

Ника закрыла глаза и опустила подбородок, чтобы Артем не смог поцеловать ее. Не сейчас! Слишком рано! Да и отец может увидеть – будет большая беда.

Но Артем был настойчив. Его мятное дыхание несколько раз касалось щек Ники, пока губы искали цель.

– Что с тобой происходит? – спросил он после очередной попытки.

Ника молчала, ей было очень страшно разомкнуть губы. Тогда Артем крепко обнял Нику за плечи. Она было обрадовалась, что все самое страшное позади, но не тут-то было. Артем заправил за ухо ее локон, нежно сказал: «Ты – глупышка, не надо меня бояться» – и поцеловал. Как-то само получилось, что его губы прорвались к ее губам. И она ничего не могла сделать.

Его язык наткнулся на заслон ее зубов, а она, стиснув их, держала этот рубеж, сгорая от радости и ужаса. Это не был нормальный взрослый поцелуй. Но все же они целовались! Очень нежно. Артем нажимал, пытаясь пробить языком оборону. В какой-то миг ему удалось приоткрыть заслон, однако тут Ника вырвалась и убежала.

Все закончилось.

Закончилось на хорошей волне: и Ника, и Артем понимали, что продолжение следует.

Когда Ника ступила на порог дома, ее сердце ухало, будто она пробежала три километра. Глаза полыхали. Правда, сама Ника ничего этого не замечала.

Ей, наоборот, казалось, что удалось притвориться спокойной. К тому же она в любом случае не собиралась долго находиться в поле зрения матери. Поздороваться, прошмыгнуть в свою комнату, уединиться – таков был план.

Расчет не оправдался.

Как только Ника вошла в дом, сразу наткнулась на пристальный взгляд матери. На миг душа похолодела: неужели мама навела на них видеокамеры и все видела? Но мама изучающе молчала. Значит, не видела.

– Привет. – Ника постаралась сказать максимально непринужденно, мол, все как обычно, нет повода для вопросов.

– Постой. – Мама задержала Нику за плечо, когда та пыталась пройти мимо, отводя глаза. – Что с тобой?

– Все в порядке.

– Что с тобой?!

Ника поняла, что не отвертеться. Придется что-то сказать. Когда мама приставала с расспросами, то вцеплялась намертво, вытягивая ответы. Надо было что-то говорить. Желательно не правду, а нечто такое, что удовлетворило бы маму. Честные признания в большинстве случаев заканчивались головомойкой на несколько дней.

Поэтому она всегда держала про запас две-три версии, где была, что делала, что думает и чувствует, которые бы устроили маму. Но сейчас Ника была слишком взволнована, чтобы переступить через капканы. Ее мысли, казалось, превратились в комочки сладкой розовой ваты.

– Мама, я влюбилась! – воскликнула она. – Мы целовались, и это волшебно! Мамочка, как же хорошо!!

Но ее улыбка наткнулась на каменный взгляд матери.

– Ты в своем уме? – Ее бледные губы искривились. – Ты что творишь?

Тональность маминого голоса нарастала с каждой фразой.

– Учебу бросишь, по рукам пойдешь?!

Звонкая пощечина оглушила Нику. Мир резко стал мрачным и черно-белым. Нике захотелось исчезнуть, стать невидимой или отгородиться от мира стеной.

Затем появился отец, все узнал и побагровел. Начался новый круг ада. Барс – так звали отца со времен его футбольной юности – начал вбивать, как гвозди, свои стальные слова в Нику. Потаскуха. Неуч. Подстилка. В завершение пытки он грохнул массивным кулаком по столу. От удара мир вокруг содрогнулся.

– Прочь с глаз! – Волосатая мускулистая рука указала на дверь.

Ника в слезах убежала в свою комнату. Вся жизнь покатилась в пропасть, возникло дикое желание умереть. Закрыть глаза и больше не проснуться. Никогда-никогда! Потому что жить больше незачем. Она упала на кровать и уткнулась в подушку, вмиг пропитавшуюся влагой.

Через какое-то время пришла мама. Села на край кровати, погладила Нику по спине и стала долго и нудно говорить, что родители стараются для ее же блага. Сейчас надо учиться изо всех сил, чтобы вырваться из социального квартала. Если начнешь бегать по мальчикам, говорила мама, забросишь учебники. Какая уж тут учеба, когда лишь свидания на уме. А без образования никогда не получишь разрешения жить на большой земле. Останешься навсегда в социальном квартале. Хочешь этого?

Всхлипывая, Ника повернула голову и посмотрела на длинную шею мамы. Под бледной кожей резко выступили жилы. Не обязательно что-то отвечать: когда мама говорила, она редко слышала ответы. Но надо показать, что слушаешь ее, иначе жди очередную порцию криков и обид.

– Ты должна выбросить из головы глупости: и мальчиков, и, кстати, эти твои рисунки, – с ласковой твердостью продолжала мама.

Наставления тянулись бесконечно.

– Рисунки – это баловство, и мальчики тоже баловство, – поучала мама, – а чтобы найти хорошую работу, надо закончить школу и поступить в университет. Подумай сама, кому нужны эти твои художества, куда пойдешь с рисованием? Заборы разукрашивать? Ищи настоящую профессию, а для этого учись хорошо и слушай, что тебе говорят.

Все это Ника слышала сотни раз. Просто в этот вечер слушать было больнее, чем обычно. Она вздохнула: в этом мире никто тебя не услышит и не поймет. И как с этим жить, непонятно.