Читать книгу Шрамы - Влада Евангелиjа - Страница 5

Путь на кухню лежит через комнату, из которой доносится бормотание телевизора. Близна может вообразить себя покорителем вершин или капитаном корабля, который нужно провести между рифами, – но морские бездны и снежные лавины не представляют такой опасности, как сидящий перед телевизором человек. Аромат свежей выпечки щекочет ноздри, рот наполняется слюной. Близне представляется гора теплых булочек, посыпанных сахарной пудрой: впейся зубами в пышное тесто, почувствуй, как сладость обволакивает небо, закрой глаза и забудь обо всех бедах: о криках “Жиртрест!”, впивающихся в спину; о топоте ног за спиной и боли в груди, когда убегать уже нет сил. Ешь, пока переполненный желудок не разбухнет, но и тогда не останавливайся, ешь, пока с блюда не исчезнет последняя булочка, а потом вылижи тарелку начисто. Желание непреодолимо, оно притупляет страх и чувство опасности, подталкивает, нашептывает на ухо. Близна загадывает, что если будет идти, ставя ноги очень прямо, и ни одна половица не скрипнет, то доберется до кухни невредимым. Сейчас он отважный канатоходец, балансирующий над замершей в восхищении толпой. Когда он входит в комнату, отец даже не поворачивает головы в его сторону, увлеченный телешоу. Самый сложный и ответственный отрезок пути канатоходца – между диваном и телевизором. Быстрая барабанная дробь, люди внизу перестают дышать. Шаг. Еще один. Звучит голос:

– Куда это ты собрался, поросеныш?

Полет вниз длится меньше мгновения, вокруг распластанного на брусчатке тела собирается толпа. Самое интересное впереди. Отец ждет ответа, но Близна не решается открыть рот. Любой ответ будет засчитан как неверный.

– Я задал вопрос. – В голосе появляется раздражение. К небритым щекам отца приливает кровь.

Близна делает незаметный шажок в сторону кухонной двери. Если сделать их достаточно много, можно добраться до кухни, вотчины матери, куда отец вряд ли сунется. Здесь у него есть все необходимое: телевизор (пульт лежит под рукой, как монарший скипетр), пара бутылок пива и костыль – нет нужды покидать удобный диван.

– Отвечай!

Первый удар костыля обрушивается на плечо Близны, он вскрикивает. Даже со сломанными ребрами и трещиной в ступне отцу не составляет труда застать “поросеныша” врасплох. Худое быстрое тело всегда готово к рывку, к удару – к любому движению – лишь бы одержать верх. В этой жизни нельзя позволять плевать на себя, и в своем доме он не допустит ни малейшего неповиновения.

– Я научу тебя уважать отца! – Следующий удар сбивает Близну с ног, он лежит на полу, закрывая голову руками. Воображение рисует ему проломленный череп, кровь и мозги растекаются по доскам, а потом, если он останется в живых, – кресло-каталка, ослизлые овощи и каша, струйка слюны, соединяющая уголок безвольного рта и лацкан больничного халата. Близна визжит от ужаса. Отец откидывает костыль в сторону, опирается на разбитую ногу, но, кажется, совсем не чувствует боли. Сверху, из сияющего в темноте экрана доносится женский голос: “Ты в безопасности в эти дни”. Что бы ни имелось в виду, к Близне это не относится. Его лицо липнет к грязным доскам, он растекается по ним, больше всего на свете желая ртутью скрыться в щелях, стать невидимым и неуловимым.

– Ты будешь отвечать, когда тебя спрашивают! – кричит отец, и одновременно с криком раздается свист рассекающего воздух ремня. Железная пряжка опускается на спину Близны, рвет ткань футболки, а вслед за ней – кожу. – Визжи, поросеныш! Визжи, я сказал!

Он визжит – не потому, что ему велят, а потому что боль взрывает тело, проникает сквозь слои жира и заполняет его целиком. Между ног становится мокро, моча течет по трясущимся, как желе, ляжкам, впитывается в крашеные доски. Отец наступает в лужу босой ногой и вскрикивает от отвращения.

– Жирная тварь! – Он наносит еще несколько ударов, но не таких точных – чтобы снова не вляпаться в мочу, ему приходится держаться на расстоянии – и тяжело опускается на диван. – Вставай, зассанец, и пиздуй отсюда. Не ссы, не трону.

Отец смеется над собственными словами, повторяет: “Не ссы, зассанец”. Близна осторожно поднимается на ноги. На полу остается влажный отпечаток. Отец говорит:

– Скажи этой манде, чтобы прибрала тут.

Разорванная кожа на спине саднит, прикосновение пропитанной кровью ткани раздражает рану еще больше. Близна весь мокрый и липкий от пота, крови и мочи – положи на гладкую поверхность, и он приклеится к ней намертво.

Мать стоит у окна, жует булочку. Сахарная пудра оставляет белые следы на подбородке и красном фартуке, но женщине лень смахнуть их. Она чувствует присутствие сына за спиной, но поворачиваться не хочет. Она слышала крики из комнаты, но только сделала радио погромче. Играла песня на английском – из всех слов понятно только “Калифорния”. Вмешиваться глупо. В конце концов, он сам виноват – ни к чему было раздражать отца и лишний раз показываться ему на глаза. Что до нее, она прекрасно научилась появляться и исчезать в соответствии с пожеланиями мужа.

Близна хотел бы уткнуться лицом в широкую спину матери, чтобы слезы впитались в ткань платья; обхватить руками мягкий живот, почувствовать тепло. Но не может заставить себя даже приблизиться к ней: от нее волнами исходит отвращение. Он знает: она никогда не хотела его. Появившись на свет, он все испортил. Булки на блюде еще теплые, он берет сразу две, откусывает от каждой по кусочку.

– Мам, – говорит Близна. – Там надо прибрать.

– Где “там”? – Она продолжает смотреть в окно, голос звучит раздраженно. Что этот пизденыш опять натворил?

– У отца.

Она шипит сквозь зубы. Если сложить все время, когда она чистила, стирала, мыла и убирала за другими, выйдет несколько лет. Кто-то тратит несколько лет на занятия любовью, выбор платьев, туристические поездки, а она проводит их на коленях, уничтожая грязные пятна. От чистящих средств кожа на ее руках сходит хлопьями, зудит и осыпается, покрывая все предметы в доме слоем пыли. Муж ненавидит пыль. Он тычет матери Близны в лицо потемневший кончик пальца, спрашивает: “Что это?” – хотя прекрасно знает что. Кулак врезается в живот, жир смягчает удар, но она все-таки сгибается пополам от боли. Остается надеяться, что сорвав зло на сыне, он уделит ей меньше внимания.

– Иди в свою комнату.

Близна берет еще несколько булочек, мать наконец поворачивается к нему и резко окрикает:

– Положи на место!

Иногда ей кажется, что если предоставить этому ребенку достаточно еды, он будет жрать, пока у него не разорвется желудок. Он не выпускает булочки из грязных рук, ей приходится дополнить окрик подзатыльником.

– Кому сказала?

От него разит мочой. Ему уже семь, скоро он пойдет в школу, а она по-прежнему должна вытирать за ним лужи. Мерзость. Мерзость. Мерзость.