Читать книгу Саркома - Владимир Александрович Жуков - Страница 6

В приемной начальника РОВД путь в кабинет Калача преградила хрупкая секретарь-машинистка Анжела:

– Гражданин, туда нельзя!

Обескураженный чиновник, привыкший свободно входить в любые кабинеты, остановился и сообщил:

– Я – помощник первого секретаря обкома партии.

– Мг, помощник – не министр. У нашего районного прокурора и старший, и младший, и просто помощник есть. Одним словом, обслуга.

– Я – не обслуга, а правая рука Макарца. Вам эта фамилия о чем-то говорит?

– Хоть правая нога. Мы не делаем различия между посетителями, для всех порядок один.

– Не язвите, у меня к Калачу срочное дело.

– К майору все приходят со срочными, неотложными делами, – упорствовала секретарь-машинистка. У нас не проходной двор, а солидное учреждение. Товарищ майор сегодня не принимает, у него совещание с офицерами.

– Как это не принимает?

– Вам следовало заранее записаться на прием.

– Сообщите ему о моем прибытии.

– Он приказал не беспокоить.

– Как вас зовут?

– Анжела.

– Член КПСС?

– Нет, комсомолка.

– Жаль, я бы с вами по-другому поговорил, – огорчился Гнедой.

– Что вы голову морочите, предъявите удостоверение!

Лишь после того, как посетитель показал краснокожую книжицу, она прочитала и искренне рассмеялась:

– Ну, и фамилия у вас, жеребячья, Эх, гнедые, вороные в яблоках, залетные…

– Не ерничай, – одернул посетитель. Она сняла телефонную трубку с рычага аппарата:

– Товарищ майор, на прием просится гражданин Гнедой Лев Платонович, помощник из обкома партии. Клянется, что по срочному делу. Что прикажите, с ним делать?

Из публикаций в прессе, информации по ТВ и радио Калач знал о существовании помощника первого секретаря обкома по фамилии Гнедой. Считая свиту советников, помощников, инструкторов, лекторов мелкими клерками на побегушках, он не испытывал к ним пиетета. «Чиновник, не генерал, невелика шишка, подождет», – решил майор. Анжела, выслушав наставление, сухо сообщила:

– Начальник велел подождать до окончания совещания минут десять-пятнадцать.

– Да, развели бюрократизм, – проворчал Лев Платонович, привыкший к тому, что при упоминании о должности перед ним, раскрывались любые двери. Он нервно прошел по приемной и присел на стул.

«Калач специально мурыжит, чтобы показать, какой он острый перец, хочет вывести из равновесия», – подумал Гнедой. Совещание завершилось через семнадцать минут. Из кабинета вышли несколько офицеров – начальников отделений. На тумбочке прозвучал зуммер телефона прямой связи. Анжела подняла трубку и, взглянув на посетителя, разрешила:

– Проходите, пожалуйста, товарищ майор ждет.

– Это я его ждал, – сухо отозвался партработник и порывисто прошел в кабинет.

– Вячеслав Георгиевич, вам, что партия, обком уже не указ? Словно рядового посетителя мурыжите в приемной,– вместо приветствия, строго потребовал партийный аппаратчик.

– Не шумите, не шумите, пощадите мои и свои барабанные перепонки, – жестом руки остановил начальник РОВД и перешел в атаку. – Уважаемый товарищ Гнедой, лучше скажите, какое у вас звание?

– Звание? – опешил Лев Платонович и, после паузы с гордостью сообщил. – Заслуженный работник народного просвещения. До назначения на должность помощника первого секретаря обкома работал заведующим городским отделом образования.

– Поздравляю! Я спрашиваю о воинском звании?

– Старший лейтенант. После переподготовки военком обещает присвоить звание полковник.

– Когда станете полковником, тогда и будете командовать парадом, а пока, будьте добры соблюдайте субординацию.

– Кроме субординации действует Устав КПСС, нормы партийной этики. Как коммунист, вы обязаны их соблюдать.

На эти доводы у Калача не нашлось убедительного контраргумента и поэтому, решив не обострять отношения, он смягчил тон:

– Извините, Лев Платонович, важное совещание, не имел права прервать. В раскрытии преступления оперативность действий имеют решающее значение, каждая минута на вес золота. Если не задержим преступника по «горячим следам», то шансы на успех будут минимальны. Вы же потом за низкие показатели снимите стружку.

– За позитивные результаты не снимем, – нравоучительно заметил Гнедой. – Надеюсь, догадались о причине моего визита?

– Я – не экстрасенс, не гадалка, сообщите, пожалуйста, – слукавил майор.

– Нетрудно сообразить. По поводу инцидента со Слипчуком.

– А-а, мелкая ссора, не стоящая выеденного яйца. Глубоко сожалению, что вам приходится на это тратить свое драгоценное время.

– Мелкая? Как бы не так. Почему после этой «мелкой ссоры» Александр Петрович с тяжелыми увечьями оказался на больничной койке с перспективой остаться инвалидом?

– Не знаю, где и когда он умудрился покалечиться? Работа у него вроде бы не связана с производством, станками, тракторами, машинами… Короче, непыльная, кабинетная с докладами, протоколами и прочими бумагами.

– Давайте, без иронии и юмора. Человек пребывает в тяжелом состоянии, а вы, как красная девица, ломаете комедию, – строго потребовал Гнедой.

– Что же, отвечу прямо в лоб. Имея юридическое образование, четко зная свои права, я действовал в рамках закона, в целях самообороны.

– Неадекватно реальной угрозе жизни, с превышением средств обороны, – заметил Гнедой. – Почему вы с жезлом напали на Александра Петровича?

– Какие могут быть претензии? Желз – не бейсбольная бита, не кувалда или дубинка, а рабочий инструмент инспектора ГАИ.

– Но вы не инспектор ГАИ?

– Начальник милиции обязан быть универсалом, чтобы в любой момент мог подменить не только инспектора ГАИ, но и следователя, участкового, сотрудника ППС, ДПС, медвытрезвителя или вневедомственной охраны. Лишь тогда, овладев многими функциями, вправе потребовать от подчиненных: делай, как я.

– Это пафос, громкие слова.

– Нет, реальная жизнь, – возразил майор и неожиданно озадачил вопросом. – Лев Платонович, кто вы по образованию?

– Историк.

– Вот и занимайтесь историей, а юриспруденцию оставьте специалистам, профессионалам. Они разберутся, превысил я меры самообороны или, наоборот, обезопасил себя от реальной угрозы жизни и здоровью. Этот, невыработанный в карьерах, бабник был в стельку пьян, не отдавал отчет своим действиям. Зять Леонида Ильича, первый замминистра МВД Щелокова генерал-лейтенант Чурбанов точно подметил, что человек, пребывающий в пьяном или наркотическом состоянии, является потенциальным преступником.

– Общеизвестная, прописная истина, – произнес Гнедой.

– Не отрицаю, но факты – упрямая вещь. Лучше разберитесь, почему партработники после совещаний лыка не вяжут, распускают руки. Кто им наливает горячительные напитки для подрыва авторитета партии? Куда смотрят наши чекисты?

– Мы дадим политическую, партийную оценку его и вашим действиям, – сурово пообещал помощник. – Сейчас речь о вас. На какой пленум райкома партии вы собирались наложить кучу фекалий и наплевать с высокой колокольни?

– Что вы, Лев Платонович, это бред сивой кобылы?! – возмутился Калач. – Вас дезинформировали для того, чтобы меня – борца с преступниками, расхитителями социалистической собственности – опорочить, оклеветать и скомпрометировать. У меня даже в мыслях такого не было. Партийный билет считаю выше любой должности и звания.

– Кто бы сомневался. Конечно, выше, ведь, если отберут партбилет, то лишитесь должности, звания, персонального авто и прочих благ.

– Разве это возможно? – насторожился начальник милиции.

– Вполне.

– Лев Платонович, посудите трезво. Слипчук после того, как получил по заслугам, находится в крайне возбужденном психическом состоянии. Лежит в палате, целый день таращит глаза в потолок. От тоски волком завоешь. Вот он из мести ко мне и сочиняет всякие небылицы, что в голову взбредет. Может, моча в голову бьет и сперма на череп давит? Пусть им займутся психиатр и сексопатолог. У него по этой части явные маниакальные отклонения от нормы. Ни одну юбку не пропустит мимо.

– Он заявил, что пальцем не прикоснулся к вашей жене.

– Значит, сожалеет, что не успел мне наставить рога, – усмехнулся Калач. – Даже, если он с Ларисой не переспал, то других женщин подмял под себя. Поэтому в качестве предупреждения, профилактики получил за порочную страсть, за чужих жен и дочерей, пострадавших от его сексуальных домогательств.

– Кто вам сказал, что они считают себя пострадавшими, может наоборот, счастливыми? Вы не осознали всей тяжести совершенного деяния, – сделал вывод Гнедой. – Готовьтесь к серьезному разговору в обкоме партии.

– К вашим услугам, – холодно отозвался майор.

– Кстати, в каком состоянии вы находились во время инцидента?

– В нормальном, трезвом. У меня на алкоголь аллергия.

– Все равно потребуется справка о медицинском освидетельствовании.

– Без проблем, – ответил Калач.

– За фекалии, плевок с колокольни, клевету на партию, придется ответить по всей строгости Устава КПСС, – напомнил Гнедой.

– С какой еще колокольни? – удивился майор.

– С высокой.

– Слово к делу не пришьешь. У Слипчука нет ни свидетелей, ни магнитофонной записи, а значит, веских доказательств, – заявил начальник РОВД. – Лев Платонович, поверьте мне, как юристу и опытному оперативнику, картина события банальна.

Слипчук – патологический бабник, пользуясь своим высоким партийным положением, возомнил, что ему все дозволено. Когда я его по-товарищески попросил оставить жену Ларису в покое, не домогаться близости с ней, он полез в драку. Я вынужден был в качестве самообороны оказать сопротивление в соответствии с нормами Уголовного кодекса и положения о милиции. Вправе был применить табельное оружие, сделать предупредительный выстрел, а второй – на поражение.

– Даже так?! – удивился Гнедой. – Не слишком ли круто?

– Не слишком. На Западе полисмены, копы при угрозе своему здоровью и жизни, стреляют без предупреждения, – сообщил майор.

– На буржуев, наших классовых врагов, эксплуататоров трудового народа, не следует равняться, – возразил помощник.

– Знаю, что нам с ними не по дороге, но кое-что полезное можно позаимствовать?

– Ладно, обойдемся без полемики, – снисходительно промолвил Лев Платонович и, вспомнив о секретаре-машинистке, поинтересовался. – Откуда у вас такая строгая девица? Язвит и хамит. Причислила меня к обслуге, моя фамилия ей не понравилась, назвала ее жеребячьей. Нормальная фамилия. Не объяснять же каждому, что мои предки занимались лошадьми, профессия стала фамилией…

– Конокрадством что ли занимались? – бросил реплику Калач.

– И вы туда же, – обиделся партработник. – Конокрадством чаще всего промышляли цыгане, а мои предки честно зарабатывали свой хлеб насущный. Ходили за сохой, растили хлеб. Прадед работал в Сибири ямщиком, извозчиком. Это ныне технический прогресс потеснил гужевой транспорт, а прежде конь вместе с рабочим классом и крестьянством был основной производительной силой.

– Лев Платонович, ни за что не поверю, чтобы евреи ходили в конюхах и управляли кибиткой или санями, – заметил офицер. – Медицина, торговля, банк, цирк, эстрада – вот их удел. Испокон века они там, где меньше работы и больше денег. Наверняка, ваши предки действовали в сговоре с цыганами, которые воровали коней, а те их сбывали на базаре.

– Вячеслав Георгиевич, с чего вы взяли, что я еврей? Великого русского писателя Толстого тоже звали Львом.

– Знаю, что Львом Николаевичем, но не Платоновичем, – уличил его начальник милиции.

– Не уводите разговор в сторону, не смещайте акценты, – сухо произнес Гнедой. – Если я займусь вашей родословной, то обязательно обнаружу примесь еврейской крови. А, если окунуться глубже, то и монголо-татарской, ведь Русь триста лет была под игом Золотой орды. Азиаты много женщин перепортили.

– Лев Платонович, не обижайтесь, но у вас ярко выраженные признаки.

– Майор, не забывайтесь! Я указал на грубость секретарши, а вы туда же,– напомнил он.

– У нас здесь не институт благородных девиц. Вспомните припев из песни «наша служба и опасна, и трудна». Вынуждены постоянно общаться с деклассированными элементами, уголовниками, алкоголиками, проститутками, наркоманами, аферистками и прочим сбродом, и это накладывает отпечаток на характер. Поэтому сотрудники милиции суровы, жестки и принципиальны. Никому не дано право помыкать блюстителями закона и правопорядка. Здесь вам не театр, не концертная студия.

– Секретарь-машинистка не ловит преступников, а сидит за столом, отвечает на телефонные звонки, заваривает кофе и чай, – заметил Гнедой. – Может я не прав?

– Да, в оперативно-розыскных мероприятиях она не участвует, хотя, если потребуется, не откажется. Знает, что такое подъем ночью по тревоге.

– Тогда откуда такой гонор? Я на вашем месте заменил бы Анжелу на современную, культурную, вежливую женщину.

– Не могу, совесть не позволяет.

– Почему?

– Судьба ее обидела. Она – вдова нашего офицера, погибшего в Афганистане при исполнении интернационального долга. Он напоролся на засаду душманов. На ее иждивении двое несовершеннолетних детей.

– Печально, сочувствую. Но это не может быть поводом для грубости. Проведите с ней воспитательную беседу. Объясните, что к людям, особенно партийно-советским работникам, следует относиться с уважением.

– Хорошо, выкрою время, поговорю, – пообещал майор.

– Пора и честь знать, – произнес Гнедой, поднявшись с кресла.

– Что-то сухой у нас получился диалог, – посетовал Калач. – Лев Платонович, путь не близкий. Знаю, что вы в дороге проголодались? Предлагаю кофе с бутербродами или что-нибудь покрепче?

– Насчет покрепче, отставить! – властно произнес партаппаратчик. – Рабочий день еще не закончился.

– В милиции он не нормирован, – заметил хозяин кабинета. – Лев Платонович, не обижайтесь. Говоря о крепких напитках я, имел в виду вечер в ресторане «Золотой колос». Куда вам торопиться? Посидим, погудим. Угощаю на правах принимающей стороны…

– Вынужденно принимающей стороны, – подчеркнул Гнедой. – Сейчас не тот случай, когда можно сидеть и гудеть. Вечером я должен быть у Макарца. Еще надо опросить очевидцев инцидента водителей Трошина и Цыгейка.

– Зачем вам терять драгоценное время на этих мужиков? Они находились в стороне и вряд ли что новое добавят к моей исчерпывающей информации, – произнес Вячеслав Георгиевич.

– Иногда малая деталь дает представление о сути происшествия, события, – возразил партфункционер.

– Пожалуй, вы правы, детали, улики важны для объективного следствия, – согласился майор и предпринял вторую попытку. – Давайте совместим полезное занятие с весьма приятным?

– Каким образом?

– Если вас не устраивает ресторан, то предлагаю баньку, сауну с дубовыми и березовыми веничками. А потом, как полагается, застолье в укромном месте, подальше от чужих глаз и ушей. Кстати, если вы любитель «клубнички», то к услугам красивые девочки без комплексов и предрассудок.

– Что вы предлагаете, в своем ли уме!? – возмутился Гнедой. К его лощеным щекам прилила кровь. – Не будьте циником, Как можно развлекаться, когда Александр Петрович находится на больничной койке. Я о вас был лучшего мнения.

– Я тоже, – парировал начальник РОВД. – Лев Платонович, ваша предвзятость ко мне очевидна. Следуя традиции партийной корпоративности и солидарности, вы горой стоите за Слипчука. Он вам ближе по духу, а я – пришей кобыле хвост. Поэтому иллюзий насчет справедливого решения не питаю. Но имейте в виду, если почувствую ущемление своих прав, то молчать, посыпать голову пеплом не стану. Обком партии – не последняя инстанция, есть еще ЦК КПУ и ЦК КПСС, партийная комиссия.

– Вячеслав Георгиевич, в оценке инцидента я постараюсь быть максимально объективным, – заверил Гнедой. – Упреки в партийной корпоративности и солидарности неуместны, так как дело касается коммунистов, независимо от того, в каких ведомствах, учреждениях они служат или трудятся. Обращаться в ЦК нецелесообразно, ибо в первую очередь в ваших интересах не выносить сор из избы. Уверен, что министр Щелоков не будет в восторге, если узнает, что его подчиненный уподобился разбойнику с большой дороги. Этот факт вызовет у него ярость, тогда увольнение из милиции неизбежно.

– Значит, еще до полного и всестороннего расследования конфликта вы считаете меня разбойником. А клялись в отсутствии предвзятости, – поймал его на слове начальник РОВД и попенял. – Вы – не юрист, и тем более, не следователь, поэтому не вправе квалифицировать вполне мотивированный поступок. К тому же, еще никто не отменял презумпцию невиновности. А по поводу выноса сора из избы, так это не в интересах руководства обкома партии.

– Отчасти вы правы, поэтому я пытаюсь найти компромиссное решение, чтобы, как говорится, и волки были сыты, и овцы целы,– признался Лев Платонович. Калач проводил гостя до двери. Нехотя обменялись дежурным рукопожатием.

«Мягко стелет, да жестко будет спать. Да, с этим упертым клерком надо ухо держать востро. Похоже, каши с ним не сваришь, – огорчился Калач. – И до него было в гостях немало партийных и милицейских чиновников, но от сауны, охоты, рыбалки, ресторана, пикников с участием знойных девиц никто не отказывался.

Попадались нормальные мужики, охотно пили коньяк, водку и вино, мяли покладистых баб, травили анекдоты, а этот Гнедой жеребец, оказался упрямым. Если генерал Добрич не выручит, то уволят из милиции, еще и под статью УК подведут. Хорошо, что сработала интуиция, догадался проинструктировать водителей Трошина и Цыгейка на случай расследования. Михаил меня не сдаст, а на Федора нагнал страху, поэтому тоже изложит мою версию».

Такая перспектива развития событий Калача несколько утешила.