Читать книгу Прощай, печаль! Здравствуй, радость! Строго для взрослых - Владимир Алексеевич Козлов - Страница 3

***

В молодости Сергея Лебедева постоянно огорчал его низкий рост. Он печалился, когда мальчишки младше его дружили с девчонками. Водили их в парк и кино. А он не мог никого пригласить из девчонок, которые ему нравились, потому что все они были выше его. И для них он был обыкновенным малявкой с приятным лицом и взбалмошным характером. И самое обидное, что мать, отец и старшая сестра были чуть выше среднего роста. «Его бог обидел», – как говорила соседка по площадке Ольга Ульянова, – выпендрёжная девчонка, которая была на год старше Серёжки.

Сейчас ему пятьдесят лет и он давно уже не заводит будильник, а просыпается во время по своим биологическим часам, которые его никогда не подводят. Он не имеет ни первого, ни второго списка в своём трудовом стаже и, невзирая на это, находясь не на пенсии, хоть официально нигде не работая, – деньги на коммунальные оплаты и себе на хлеб находил. Но наступили времена, когда жизнь зашла в тупик. Опустел холодильник, как и опустел стол, где хранились сухие продукты. А живности давно уже никакой не бегало во дворе, так – как ухаживать за ней некому.

Валяясь на диване, он размышлял о своей жизни и вспоминал счастливые года юности.

Он никогда не говорит, что его жизнь молодая закончилась. Нет, она только начинается, только эта жизнь более рассудительная и содержательная. Он не бьёт тревоги, что в жизни много упустил. Нет, он по мере сложившейся ситуации старается иногда возвратиться в ту жизнь, и восполнить, то, что не мог взять в молодые годы, не забывая насладиться и настоящим. А сейчас у него наступила жизненная пауза, которая как он считает непозволительно, затянулась. Он твёрдо уверен, что упущенное поднимать намного приятней, наслаждаясь одной только мыслью, что в жизни ничего не потерял, а получая когда-то невостребованное, ему отрадней, чем свежее и новое. Вспоминать с теплом о своих друзьях детства для него, намного приятнее, чем о товарище, которого он приобрёл в зрелом возрасте. Он давно это понял, – что друг детства это на всю жизнь, всё остальное это относительно. У него такой друг имеется хоть и живёт далеко, но расстояние никогда не влияют на их искренние дружеские отношения. Колька Власов заядлый птицелов, с которым он ходил вместе не только в школу, но и в детский садик, – частенько напоминает ему о себе междугородными звонками, и несколько раз приезжал к нему в гости вместе со своей семьёй. Их встречи всегда приносили обоим, много радости и водки:

«Да, определённо самая лучшая жизненная пора – это – детство! – думал он, – и всё, что связано с ним напоминает, только о хорошем и люди тогда были добрые. Наверное, сейчас время наступило такое, что на качество людей нужно составлять возрастной график?»

Своё умозаключение он относил и к женщинам. Любить он их начал рано, когда учился в школе, правда любовь у него всегда была безответной. Безумно ему нравилась Луиза Торопова, которая на год его была старше. Он ходил за ней по пятам, выслеживал её везде, но она на него не обращала внимания. Её привлекали парни, которые были значительно взрослее её. Жила она в большом красивом резном доме, который относился к памятнику исторической культуры и был похож на боярский терем. В этом доме раньше жил её пращур полицмейстер Кондратий Торопов. В саду у них стояла русская баня, куда они пытались с другом пробраться и посмотреть, как Луиза опрокидывает на себя тазик с водой, но злая собака и близко их не подпускала к забору. А однажды их при попытке применить морской бинокль в банный день застукала Луиза и стала стыдить, обзывать их извращенцами и обещала пожаловаться классному руководителю. Они тогда с Колькой Власовым переключились наблюдать за соседним крестьянской постройки домом, где не было собаки. Но там мылась в русской бане Нина Ягодина из параллельного класса и её старшая сестра пионервожатая школы Алевтина Никитична. Она училась заочно в институте и вместе с работой пионервожатой преподавала литературу в классе, где учились два друга. Это была интересная молодая женщина, которая имела греческий профиль и носила толстую косу до пояса. Она своей красотой создавала свою высоту облаков, от которой, у многих старшеклассников, естественный нерв не спал, а страдальчески ныл и мучительно стонал. Это была красавица, с которой не могла сравниться не только ни одна учительница из женского персонала школы, но и старшеклассницам до неё было далеко.

– Алевтина обязана носить другое имя, – сказал он своему другу Кольке.– Её длинные ресницы с большими глазами должны наречь её Десницей, – она этого заслуживает!

…Ни у одной учительницы не было кос, и он с мальчишками относил её, как к редкому экземпляру родственницы русалки. Для них тогда косы считались знаком непорочности, не смотря, что в них были вплетены чёрные банты. А на груди у неё алел пионерский галстук. Они такой наряд называли похоронами по девственности. Сергей вспомнил, когда он самый низкорослый из всех парней, после окончания учебного года, ехал в поход на уникальное озеро Светлояр и лежал на её груди, незаметно от всех прикасаясь к её толстой косе. С другой стороны Алевтина обнимала рукой маленькую белобрысую девочку, подстриженную под мальчика. Это была её пятилетняя двоюродная сестра, приехавшая на лето в гости из Сибири. Звала её Алевтина Занозой и больше никак. Эта девчонка была действительно, как заноза. Она всем докучала в машине и у каждого выпрашивала ириски, которых ни у кого не было. Особенно доставалось от неё Лебедеву. Она щипала его и кусала, требуя у него ириски. Успокоилась она тогда, когда Алевтина привязала её верёвкой за руку к своей руке, что ограничивало ей передвигаться свободно по кузову. Их везла обыкновенная бортовая машина, без всяких скамеек с устланным сеном на борту. Следом за ними ехали ещё две машины из других классов. В одной из них находилась её младшая сестра Нина, (которая нравилась так – же Сергею, но на сближение она никогда с ним не шла, кроме единственного раза, когда он её пригласил в день Победы на крышу высотного дома, посмотреть на салют).

Этот поход был непростым. Он должен был выявить победителей игры «Зарница». В каждой машине ехал свой командир отряда и комиссар, – которыми зачастую назначались классные руководители, физруки, или старшеклассники. Алевтина Никитична, обняв Серёжку в машине, словно ребёнка кормила из своих рук крупноволокнистым варёным мясом, что это было, – он не знал, но предполагал, что это был лось, которого она купила по пути к Светлояру у староверов. Легенды об этом озере ходили разные. Самая лучшая ему понравилась, что грешные девушки проползают вокруг озера три раза на коленях, а это девять километров, – только после этого они искупают свои грехи. Во время этого обряда они не должны ни разговаривать, ни оборачиваться, а лишь мычать и то при острой необходимости. Для него такая новость была интересней военной игры «Зарница». И он как командир дал команду своим «бойцам» к бою, рассредоточив всех «солдат» по позициям, а сам с Колькой Власовым пошёл к берегу озера, искать диверсантов, но вместо них они нарвались на молодую женщину примерно двадцати пяти лет ползущую на корячках, со сбитыми коленями. Видно было, что она проползла уже не один круг и подходила к финишу. Он тогда закоренелый атеист, которому были чужды все религиозные ритуалы сел верхом на женщину. Подол у неё был задран и для него с Колькой Власовым, было не до диверсантов в это время. Реально увидеть в упор женский пушок, им было важнее диверсантов. Он, как командир отряда, тогда не проявил бдительности, и увязался за ползущей женщиной, оседлав её спину, – предложив Кольке потрогать эту женскую драгоценность, но женщина, услышав, что мальчишки хотят дотронуться до её священного органа, в ответ, молча, вынула ему пряник и ландрин из подола. Он тогда не знал, что обрядчики специально запасались таким провиантом, чтобы отгонять назойливых мальчишек, – любителей покататься на приезжих грешницах. Засунув ландрин себе в рот, он начал кормить её пряником, который взял у неё, но она стала брыкаться и как строптивая лошадка начала скидывать его с себя. В её седле он удержался, из-за того, что пригрозил грешнице, что сейчас обменяет её врагу на своих пленных, так – как враги терпеть не могут баптистов, и поэтому будут истязать её, а возможно и насиловать. При этом он веткой ольхи дотронулся до её пушка. Тогда он не догадывался, что совершает большую ошибку. Она стала лягаться и издавать дикие звуки, призывая, к себе на помощь, кого-нибудь из взрослых. Так – как резко закончить свой кросс на коленях она не могла, по той причине, что на неё накладывался двойной грех.

Он не заметил, как из-за кустов на него смотрели не только диверсанты, но и Алевтина. Мало того Вадим Хлебников, – старшеклассник сфотографировал его.

– Хорошо хоть снимок будет не во время прикосновения ветки к её нежному органу, – пронеслось в голове Сергея, – а на горбу у этой молодой женщины.

Их тут – же окружили вражеские лазутчики, где комиссаром была Луиза Торопова. Попасть в плен вместе с комиссаром Алевтиной Никитичной, – это был позор! Луиза злорадствовала, что ей попался в сети первый хулиган школы и нерадивый к школьным занятиям ученик. Она корявой палкой, словно ружьём толкала его в спину и приговаривала:

– Сейчас ты у меня пленник все теоремы будешь вспоминать, иначе привяжу тебя рядом с муравейником.

(Луиза в третьей четверти прошедшего учебного года была у Сергея репетитором, помогала ему с математикой, чтобы у него не вышло двойки в табеле).

Пленников вместе с Алевтиной, привязали к дереву и, она беспрестанно стыдила Лебедева: «говорила, что он морально – разложившийся мальчик и из-за этого их отряд обязательно потерпит поражение».

Игру они проиграли с позором, но поздно вечером в этот день он с Колькой вылез из палатки и пошёл к озеру, в надежде встретить ещё одну грешницу. Грешниц не было в этот вечер. Только на другом берегу пылал большой костёр, около которого старообрядцы пели свои песни, и рядом слышался плеск воды. Подойдя, ближе они увидали голую Алевтину. Это был для них предел мечтаний. Они тогда по наивности думали, что если она их увидит в этот миг, то никогда не будет ставить им двойки по своему предмету и они нырнули из-за кустов в тёплую воду ей навстречу.

Они обманулись. Она спокойно восприняла их появление в воде, ни грамма не стесняясь. Повелительным голосом она велела немедленно идти им в палатку. Обратно домой Лебедев ехал уже не на её груди. И мясом его никто не кормил. Она держала около себя вертлявую двоюродную сестру и занималась только ей.

…После летних каникул, ожидаемых пятёрок они от неё не получали. С первого учебного дня она их с Колькой завалила двойками, но злости у друзей к ней не было. У них предел мечтаний был не пятёрку получить, а вдоволь насытится осмотром её голого тела.

Они знали, что каждую субботу её отец носил воду в баню, которая стояла у них в огороде, и топил её. Вместе с Колькой, через дырку в заборе они незаметно пролазили в огород и с черемухи наблюдали, как моются сёстры. Алевтина распускала волосы и заднюю часть тела из-за длинных волос они не видали, но когда она поворачивалась к ним передом, они с восторгом начинали тыкать друг друга кулаками. На Нинку смотреть им было любопытно, но не так приятно, как на свою учительницу и пионервожатую. У неё не было такого яркого товара, как у старшей сестры.

Аля, как её звали все, продолжала безжалостно ставить двойки дружкам и всегда говорила им:

– Я могу простить ошибки, тому, когда школьник упорно трудится, но у него не получается, но не могу простить ошибок способным ребятам, которые вместо того, чтобы в свободное время изучать грамматику, сидят на черемухе и заглядывают в окна моей бани.

Они краснели от её слов и старались исправить свои двойки. И это им стало удаваться. Делали они это не из-за того, что любили её предмет. Нет, они его ненавидели. Просто они благодарны были Алевтине Никитичне, что о нездоровых увлечениях своих подопечных она никогда не рассказывала их родителям и директору школы. Но на черёмуху после этого разговора они всё равно не прекратили лазить.

…Перед восьмым марта везде по городу были развешены афиши о единственных гастролях в городе популярной тогда певицы Майи Кристалинской, и композитора Арно Бабаджианяна. Билеты естественно все разошлись по горкому и исполкому. Алевтина, как не пыталась достать себе билетик, но всё было безрезультатно. Она боготворила эту певицу и очень горевала, что не может попасть к ней на концерт, но на выручку пришли к ней её ученики:

– Алевтина Никитична, – обратился к ней Лебедев, – если у вас есть спортивная форма, то мы можем вам показать выступления вашего кумира из нашего личного концертного зала. Пойдём тропой юннатов, где мы вам попутно покажем наш птичий мир.

– Я на любую тропу ступлю, лишь бы мне увидать Майю Кристалинскую живьём, – сказала она.

Восьмого марта утром они подарили ей мимозы, назначив на шесть вечера встречу в сквере дворца культуры, где народ отдыхал обычно там только в тёплые дни.

Она пришла в спортивном костюме, драповой куртке спортивного покроя и кедах.

По пожарной лестнице они забрались на чердак дворца культуры, где кругом летали голуби и вороны.

– Вы куда мальчики меня привели? – спросила она.

– Не бойтесь Алевтина Никитична, – успокаивал её Лебедев, – сейчас вы увидите свою Майю не только на сцене, но и за кулисами. Мы с Колькой всех знаменитостей давно смотрим бесплатно, и вы сейчас с нами два рубля сэкономите.

– Ребята мне это не нравится, – забеспокоилась она, – выводите меня назад отсюда?

– Мы уже пришли, – сказал Власов и открыл перед ней большую железную дверь, откуда раздавалась песня «Мы с тобой два берега».

Тут уже ничего учительницу не могло остановить. Она быстро вошла в проём двери и оказалась в большом помещении, где под ногами были толстые древесные брусья, которые служили подвесной опорой для установки декораций. Через большие зазоры брусьев, сцена просматривалась хорошо, но чтобы увидать лица артистов, нужно перемещаться было по брусьям, выбрав удобное положение.

Алевтина, как завороженная смотрела в полумраке на свою любимую певицу, но кроме её причёски и повязанного шарфика на шее она ничего не видела.

– Я лица её не вижу, – с сожалением прошептала она.

– А вы глубже на конец сцены перейдите там лицо хорошо видно, – посоветовал ей Колька.

Она, осторожно ступая по брусьям, стала подбираться к видимому обзору, но подняла многослойную лежавшую пыль и неожиданно чихнула, напугав ребят. Они хотели её предупредить, что делать этого нельзя, но не успели, Алевтина устроила канонаду своим аллергическим носом, зажимая рукой лицо. Ребята сразу засуетились, забыв про все меры предосторожности, шумно забегали по решётке, скидывая на певицу и оркестрантов кучу пыли вместе с засохшим голубиным помётом.

– Тикаем? – крикнул Лебедев.

Он схватил за руку своего преподавателя и потащил её к двери, но нога её провалилась и застряла между двумя брусьями.

Власов убежал первым, а Серёжка с трудом освободил её ногу, потащил учительницу в валявшийся на шлаке воздуховод большого диаметра. Он лежал на ней, уткнувшись в шею, и вдыхал запах её тела, от которого исходил вкусный аромат халвы. Она держала его на себе, не шелохнувшись, ощущая, как трясётся на ней мальчик, но успокоить его не могла, так – как труба для двоих была тесновата. Она понимала, что такое состояние у него не от страха, а от тесного контакта с ней. Они так лежали до тех пор, пока не угомонился шум и беготня по чердаку работников дворца культуры. Они, думая, что Колька был один, устроили за ним погоню. Он отвлёк на себя внимание и побежал не к пожарной лестнице, а к выходу. Его поймали в тот день и отвезли в милицию. Потом сообщили в школу, но Алевтина замяла это дело, убедив директора школы, которым являлся её отец, что мальчик тот чердак посещает давно с благими намерениями, чтобы кормить птиц.

После восьмого класса двум друзьям пришлось с ней расстаться. Они увидят её, только через двадцать с лишним лет. Она выйдет замуж за капитана рыболовецкого судна и уедет с мужем в Калининград.

Колька Власов поступит в судостроительный техникум, а Сергей Лебедев в строительный техникум. А с Луизой Тороповой его судьба сведёт через несколько лет, после встречи с Алевтиной, когда, будучи в длительном отпуске у себя на родине, они с Колькой остановятся у заведения с необычной вывеской «Гостеприимная Луиза»

После окончания техникума у Сергея будет служба в армии, где он заметно подрастёт и рост для него не станет камнем преткновения для свободного знакомства с женским полом.

Демобилизации ждёт каждый солдат с нетерпением, чтобы обнять своих родственников и друзей. Он тоже ждал демобилизацию, но только не для того, чтобы уехать домой, а чтобы построить себе базис будущей жизни. Сергей домой не вернулся, по причине того, что ему предложили остаться жить и работать в городе, где проходила его служба. Ему дали должность мастера в управлении промышленного строительства и комнату в семейном общежитии. Потом была свадьба, появились дети, сын с дочкой, затем четыре года тюрьмы за несчастный случай на стройке, повлекший за собой смерть. И самая большая утрата, – это кончина жены, которую он долго не воспринимал, как реальность, так – как они прожили с ней двадцать семь лет и смириться с тем, что он остался в пятьдесят лет один, как перст не мог.

Год назад он сидел и дежурил около жены в палате, где панели стен были выкрашены в коричневый цвет, и если ему удавалось поспать, то делал он это на диване с коричневой дерматиновой перетяжкой. Он тогда засыпал и думал, что такие мрачные тона расположились в медицинских учреждениях благодаря руководителям в белых халатах, у которых или безвкусица или садистское больное воображение, и такой декор специально задумали, чтобы умирающим людям и их родственникам причинить больше боли. С тех пор он не любит коричневый цвет, считая его цветом смерти. Дочке – врачу он тогда сказал, когда она приехала из Иркутска дежурить около матери:

«Если в твоей больнице, тоже такие же отвратительные тона на стенах, и древний медицинский персонал от которого, за версту могилой тащит, – то знай, они не только ускорят кончину больного, но и здорового человека калекой сделают».

Дочка тогда, всего полгода работала врачом. Сразу после окончания медицинского института она вышла замуж и уехала с мужем жить и работать в Иркутск на родину к мужу, а сын уехал на ПМЖ в Венгрию двумя годами раньше. Были у него ещё две внебрачные дочки дошкольного возраста у себя в городе, где он родился, получил образование и специальность строителя. Но он до сей поры, так и не был уверен, что эти дочки, плоды его необузданной страсти к прекрасному полу.

Остаться одному в таком возрасте было тяжело, к тому – же он остался без средств сосуществования. Их строительное управление было упразднено три месяца назад. Он долго лежал на диване и смотрел в потолок, планируя, что можно продать из дому ненужное, чтобы временно, как-то прожить. Самым дорогим из недвижимого имущества, это была трехкомнатная квартира, в которой жила с тремя детьми и мужем его малярша Фаина, с которой он деньги не брал за проживание, а она только производила все платежи по квартире. Эта семья строителей приехала из Казахстана, и они своим профессиональным мастерством внесли большой трудовой вклад в строительство его коттеджа. Сам он жил в четырёхкомнатном недостроенном коттедже, в котором не убирался уже больше месяца. Этот коттедж, стоял за убогим домом, и новоё строение с улицы было не видно. Дом дореволюционной постройки он купил с покойной женой. Чтобы возвести новое жильё, они его не сносили, а использовали временно, как летнюю кухню. Помимо этого они хранили там некоторые строительные материалы, а некоторые строители жили в этом доме. Но как бы – то, ни было участь этого ветхого строения, была предрешена. Ему в любом случае грозил снос, после того, как строительство нового дома завершиться. Но средств, для окончания строительства катастрофически не хватало. Автомобиль стоял без движения, так – как денег на его заправку тоже не было.

«Машину продать значит лишить себя оперативности», – рассуждал он.

Он как то после длительной лёжки на диване встал утром, сходил, умылся холодной водой и, смотрясь в зеркало, себе сказал:

«Продавать ничего не надо. Буду сам зарабатывать деньги. Только они не дадут мне зачахнуть, и не позволят спуститься по наклонной до деградации, как это случилось со многими моими знакомыми. В крайнем случае, продам квартиру. Мне хватит вполне тех денег, чтобы завести своё дело».

На следующий день он взял в долг немалую сумму денег у бывшего начальника управления, где он последние пять лет трудился главным инженером, пока их не разогнали.

Сергей поехал в Москву на рынок, где накупил партию женских кофточек, которые с помощью Фаины продал на предприятиях города в течение двух дней. Навар оказался приличным. Он рассчитался с долгом и вновь ринулся на Москву. Вскоре он на рынке уже имел свою торговую точку, где у него стоял продавец, всё та – же бывшая малярша Фаина.

Жизнь у него потихонечку налаживалась и входила в колею, отчего на лице появилась счастливая улыбка. Он уже не думал, чем ему оплачивать коммунальные услуги за свой коттедж и где брать деньги на бензин, чтобы заправить машину. Его одолевала одна дума; как бы найти хорошую хозяйку в дом, и не ошибиться? Он понимал, что впопыхах наткнуться на стерву или грымзу с вставными челюстями – риск был. Особенно он остерегался молодых женщин лёгкого поведения. Но зов природы и биологические процессы толкали его почти каждый день на ускорение поисков жены. Около него уже хороводились разносортные женщины и красивые и молодые и дамы бальзаковского возраста. Он всех их мысленно как бы закладывал в лотерейный барабан и крутил. Крутил не барабан, а свои мозги. Кандидатуры находились для него подходящие и много, но всё это были женщины с рынка, которым он не совсем доверял. С ними он мог отдохнуть день другой у себя дома, а потом с большим трудом и разочарованием провожал их к себе домой. Не мог он терпеть, когда женщина увлекается спиртным и курит. Но больше всего он не любил жадных женщин, которых рынок испортил до безобразия и он постоянно следил за собой, что – бы, не превратиться в них. Их жадность проявлялась не в автобусах, – там они были добры и денег своих ни на что не жалели. Но, как они только вставали за прилавок, их доброта моментально пропадала. Они стойко стояли на своих ценах, всучивая покупателю китайский ширпотреб, доказывая, что это фирменный товар, закупленный у производителя. Они ни рубля не уступали покупателю, так – как им необходимо было иметь с двойной навар за проданный товар. Он смотрел на них и поражался их жадности. Он не мог понять таких торгашей, которые лучше целый день простоят на двадцатиградусном морозе, но цену не скинут.

Сергей Фаине привозил для реализации женские юбки и кофты и всегда ей наказывал, чтобы она шла на уступки покупателю, поэтому у него товар постоянно обновлялся. Помимо женской одежды, он стал возить ещё наручные часы, которые тоже распродавались неплохо. Сам Сергей выпивал не часто и в меру. Курил он всю жизнь, но жадность, – этот тот людской порок, который он ненавидел с детства.