Читать книгу Прощай, печаль! Здравствуй, радость! Строго для взрослых - Владимир Алексеевич Козлов - Страница 7

***

Бывало, он к ней приезжал тайно на короткое время. Иногда она по телефону давала ему о себе знать.

После того, как у него умерла жена, он отключил телефон и пользовался только мобильной связью и о Луизе он многого не знал, но то, что она свободная уже много лет, он в этом не сомневался. Она проводила своего второго мужа, прожив с ним десять лет, ещё до их первой интересной встречи. От Васильева, она имела сына, который сейчас служит в армии. С первым мужем Бородиным она продержалась ещё меньше, и от него у неё тоже был взрослый сын, работавший на совместном с итальянцами предприятии по производству автомобильного стекла.

«Если бы были какие-то изменения в её личной жизни, Колька Власов давно бы уже сообщил, – мысленно рассуждал он сам с собой.– Он знает о моих с ней взаимоотношениях, и молчать бы не стал. После сокращения штатов, он остался без работы и торгует не только птичками, но и аквариумными рыбками, только не на рынке, а в её помещении. С некоторых пор он арендует у неё помещение для своего торгового отдела».

Он вспомнил, как они шесть лет назад с Колькой Власовым в праздник торговли остановились около входа с вывеской «Гостеприимная Луиза»:

– Зайдём, Колька посмотрим, что там подают? – предложил Сергей другу.

– Не люблю я эти бары, там один криминал круглосуточно отдыхает, – запротестовал Колька, – я предпочитаю летом больше уличные кафе.

– Здесь не только бар, но и магазин, – затащил Сергей в помещение друга.

Когда они переступили порог помещения, сразу оказались в магазине, где в одном отделе торговали шерстяными и трикотажными вещами для мужчин и женщин. Во втором отделе были кондитерские изделия, а третьим отделом был кафетерий с барной стойкой и вращающимися креслами.

Не смотря, что большой промежуток времени отделял Сергея от Луизы, её он узнал сразу. Она была также красива, как и в школьные годы и время не тронуло её безупречно милого личика, только комплекция тела у неё была уже не, как у школьницы, а как у взрослой зрелой женщины, которая должна иметь была детей и возможно не одного. То, что она была хозяйкой заведения, – это заметно ощущалось по её поведению. Она давала ценные указания продавцам, где лучше, какой товар разместить на витрине. Увидав двух посетителей подошедших к бару, и не узнав бывших учеников её родной школы, она задержала свой взгляд на Сергее и бойко спросила:

– Мужчины что-то желают?

– Нам водочки два по сто пятьдесят и пару бутербродов с рыбой, – ответил Сергей, показав на Столичную водку.

Она подала им сама заказ и сказала:

– Не стойте спиной к отделу напротив? Туда сегодня хорошие и модные мужские сорочки завезли, – они вам понравятся!

– А размеры все есть? – спросил Сергей.

– Не все, но на ваш рост обязательно найдём, – захлопотала она вокруг Сергея.

Пока они расправлялись с водкой, она поднесла им две английские рубашки бардового цвета. И приложив одну из них к груди Сергея, сказала:

– Это ваш размер и цвет, покупайте, не пожалеете? К вашим карим глазам это лучший выбор. Двадцать лет будете носить и меня вспоминать.

– Ну, допустим двадцать лет, носить, я её не буду, а вас вспоминать я буду долго.

Она заулыбалась и, всучив ему в руку сорочку, забежала за стойку бара, что-то ища в низу. Затем вернулась к друзьям и перешла в атаку к Кольке:

– А вы, почему уходите от меня без покупки?

– Я не ношу рубашек с короткими рукавами, – быстро он отмежевался он настойчивой Луизы.

– Ну и напрасно в жару в футляре ходить, себя только морить, – сказала она Кольке.– Берите пример с вашего респектабельного друга?

Сергей, рассчитавшись с ней за водку и рубашку, попросил у неё с витрины большую шоколадку. Она протянула ему плитку, но он перехватил второй рукой её руку с шоколадкой, поцеловал её, и быстро вышел из магазина, оставив Луизу стоять в недоумении за стойкой с плиткой шоколада в руке.

– Ты узнал её? – спросил он у друга, когда оказались на улице.

– Конечно, узнал, она почти не изменилась, только животик небольшой у неё выделяется. После родов, наверное, остался, – сделал заключение Колька.

– А ты, чего перед ней вышаркивался, или хотел показать ей, какой ты шикарный мужчина стал? – спросил Колька.

– Я сомневаюсь, что она меня узнала, – сказал Сергей, – столько лет прошло, меня даже одноклассники и родственники некоторые не узнают, а она тем более. Это ты меня часто видишь и разительной перемены в моей внешности не находишь.

– Может быть, – сказал Колька, – но шоколад я бы хрен ей стал дарить и рубашку у неё бы не купил после того, как она тебя унижала в школе. А подзатыльники на её территории забыл, как от неё получал за нерадивое отношение к математике. Или ты память потерял, как она тебя гномом называла? Неужели не помнишь, как она назло тебе под твоим окнами гуляла с Гариком Герасимовым? Она тогда намеренно травила твоё влюблённое сердце. Я тебе тогда предлагал скинуть на них гондон с водой с четвёртого этажа. Мы бы в то время быстро отвадили, их от дразнящих прогулок. А ты не надо, не надо.

– Это всё в детстве было, а сейчас она стала вежливой и предупредительной. Надо прозондировать её семейное положение, да подвязаться к её подолу. Я заметил, что она не окольцованная. Отпуск у меня большой, как-то надо скрасить его. Мне будет приятно, свою юношескую не осуществившую мечту, обуздать сейчас.

– Хочешь самоутвердиться? – спросил Колька.

– Не знаю, чего я хочу, но Луизу, я уже захотел и завтра я надену новую рубашку, навещу, её в сельмаге, в котором мы с тобой сейчас были.

– Сам ты сельмаг, чего ты наш город позоришь? Нормальный у неё магазин, ситец баранки и керосин, и прочую дребедень она не продаёт.

– А чего это ты вдруг за неё заступаться стал или сам глаз на неё положил? – спросил Сергей.

– Нужна она мне, – презрительно бросил он, – такие цыпки в мою сторону не смотрят. Им новых русских подавай с толстым кошельком. А вступился я не за неё, а за наш город. Ты отвык от него, а я вот никуда бы не согласился из него выезжать. Здесь всё родное, а развлечься на всю катушку можно и в областном центре. Благо до него рукой подать, – Колька закашлялся в кулак, затем закурил свою неизменную Яву.