Читать книгу Чёрный квадрат с махоньким просветом - Владимир Арсентьевич Ситников - Страница 3

У Мишки и Антона взяли в полиции на анализ кровь. Нашли алкоголь. Махотку выпили и попались. Но вовсе не выпитый коньяк поставили им в вину. И не только угнанную машину.

Ночь они провели в полицейском изоляторе. Был там ещё парень с синяком под глазом и ссадиной на щеке. Этот всё ругал себя за то, что зря ввязался в драку с полицейскими.

– Не надо было. Их трое, а я один. Метелят по-чёрному, да ещё обещали добавить срок, – стонал он. – Ой, дурак я, дурак.

Антон с тоской думал о том, каким неудачливым оказался у него счастливый день. Завтра на пленэр надо ехать, а он тут…

Несколько раз принимался стучать в глухую железную дверь. Наконец открыл её сонный пожилой дядька в фуражке.

– Чего стучишь? – сердито бросил он.

– Дяденька, мне утром надо ехать на пленэр, – взмолился Антон. – Отпустите меня.

– Плен, а не пленэр теперь у тебя будет, – пригрозил дежурный. – Не стучи больше. Поутру следователь придёт. Он разберётся.

В полудрёме и в полуяви прошла эта ночь. Антон лежал на скамье, подложив под голову кулак. Думал о том, как легко можно навредить себе, испортить жизнь одной глупостью, о срывающемся пленэре, о матери. Какой стыд, что он попал в полицию. Мама, конечно, расплачется:

– Эх, Антон, Антошенька, я ведь тебя предупреждала – не водись ты с этим Мишкой. До добра не доведёт.

Мишка сел на Антонову скамейку, начал нашёптывать, что не надо сознаваться насчёт девчонок. А то Лерку уволят из магазина, да и Светке не сладко придётся, когда станет известно, что был привод в полицию. Могут исключить из колледжа. А ему с Антоном условно дадут, потому что они просто покатались на машине и собирались её на место поставить. И хоть Антон ни о чём этом не думал, согласился: пожалуй, прав Мишка. О девчонках говорить не надо. А он-то, он-то ведь машину не угонял, просто сдуру сел в угнанный «Мерседес», потому что не знал об угоне. Должны его утром выпустить. Чист он, чист.

Утром, когда вызвали его после Мишки к следователю Виктору Викторовичу Гвоздеву в тесную комнатушку, где стол да два стула, Антон сразу сказал ему о пленэре:

– У кого учишься? – спросил тот.

– У Кондратова Николая Осиповича.

Следователь – невысокий плотный, с усиками, крутнул головой:

– Хороший художник Кондратов. Не обрадуешь ты его.

– Конечно, не обрадую, – удручённо согласился Антон.

О чём рассказывал следователю Хаджи-Мурат – Мишка Скорев, Антон не знал, но судя по вопросам следователя, догадался, что Мишка в угонщики включил и его. Вместе-де решили покататься.

– Расскажи поподробнее и только правду, как вы со Скоревым угнали машину, – попросил следователь и добавил: – За угон полагается до трёх лет лишения свободы по 166 статье Уголовного кодекса.

Антон поник. Ничего себе. Три года. Ни за что.

Он рассказывал о том, как всё было. Назавтра надо ехать на пленэр. Было очень жарко, и он решил искупаться. Когда прошёл мост, догнал его Мишка на машине и пригласил поехать на озёра. Там вода чище.

– Я и не знал, что машина у него чужая.

Следователь записывал молча, иногда уточнял:

– Ты сидел рядом со Скоревым и только смотрел в окошко и ничего не трогал?

– Я сзади сидел. А чего там трогать?

– Ну впереди бардачок такой есть. Ты мог пересесть на переднее место. Там что-то лежало?

– Нет, не трогал. Я сзади всё время сидел, – эхом откликнулся Антон.

Девчонки-то там нашли побрякушки, вспомнил он. Но раз договорились с Мишкой, что о девчонках ни слова, он говорить об этом не стал.

– А вот хозяйка машины утверждает, что у неё была косметичка. А в ней золотая цепочка, браслеты, серёжки, кольцо с бриллиантом, которые она сняла на пляже перед купанием, а когда пошла в дом, то забыла взять с собой. Они и пропали. Кто взял?

– Не, ничего не видел, – замотал головой Антон, вспомнив, что, кажется, Мишка бросил пузатую косметичку в бардачок. А что с ней стало потом, откуда ему знать.

– Значит, такова се ля ви, что ты ничего не видел, не брал, – сказал следователь. – Прочти и подпись поставь, – и добавил:

– А я думал, что ты чистосердечно признаешься, расскажешь реально, как всё было. Куда улетучились эти драгоценности?

– Не знаю. Я рассказал всё так, как было, – растерянно повторил Антон.

На улице день сиял, погода была пляжная, а они торчали тут. Ребята, конечно, уже ехали в автобусе на пленэр, а он здесь. Обидно.

Следователю Виктору Викторовичу Гвоздеву посчастливилось нынешней весной побывать в Париже, подняться на Эйфелеву башню. В варьете «Мулен руж» – Красную мельницу попасть и посмотреть концерт полуобнажённых красавиц у туристов, конечно, денег не хватило, но разговоров на тему о том, что всё зависит от женщин, было немало и что дошлые эти самые шерше ля фам, французы верно усекли.

Хотя при чём здесь «Мулен руж»?

И вот у Гвоздева вдруг всплыла эта фраза «шерше ля фам». «Не могли парни поехать купаться в такую даль на угнанной машине одни, без девчонок, – подумал Виктор Викторович. – Надо же было им покрасоваться похрабриться, и, конечно, должна быть замешана тут женщина и не одна.

– Ну а девочки, которые были с вами, не могли потрясти бардачок? – глядя в глаза Антону, спросил следователь, снова вызвав его на допрос.

Антон растерянно отвёл взгляд.

– Да нет. Не было никаких девчонок.

– А твой приятель с бородой утверждает, что были, – взял его на арапа следователь.

– Да это незнакомые какие-то проголосовали, и Мишка подсадил их, – нашёлся Антон.

– Ну-ка, подробнее. Что за девчонки? Как выглядели, как были одеты? И вообще приметы. У каждого преступления есть фамилия, имя и отчество. Как их звали?– Оживился следователь. «Значит, в яблочко попал с «шерше ля фамом», – похвалил он себя.

После этого вспомнились Виктору Викторовичу нахватанные во Франции торжествующие французские фразы вроде: оля-ля, бонжур, адью, мерси, конечно, се ля ви, и вот шерше ля фам. Хорошо он расколол парнишку. Надо же было как-то подтвердить кражу.

Владелица «Мерседеса» уверенная, в годах предпринимательница твердила, что допустила оплошность, когда приехала купаться с серьгами в ушах, золотой цепочкой на шее. Чтобы не утопить их в реке, все эти драгоценности сняла и сунула в косметичку. А потом забыла косметичку захватить домой. Оставила в бардачке. И вот эти нахалы не только машину угнали, но и косметичку украли.

– Ну и во сколько вы оцениваете пропажу? – спросил следователь.

– Тысяч двести, – не моргнув глазом, выпалила пострадавшая. – Там ещё было кольцо с бриллиантом.

Ей хотелось с этих нахалов, укравших машину, содрать побольше, чтоб по-настоящему проучить.

– Не хило, – вырвалось у следователя Виктора Викторовича.

Узнав, что сын находится в полиции, Антонова мать Антонина Ильинична – Тося в панике дозвонилась до Николая Осиповича. Несмотря на то, что тот был далеко, на пленэре, оставил своих подопечных под присмотром преподавателя скульптуры и вернулся в город.

Узнав о том, что Антоша Зимин в СИЗО, он решил, что должен всё объяснить следователю. Наверняка это недоразумение, потому что Антоша даже машину водить не умеет, а его обвиняют в угоне.

– А там ещё кража, – напомнил следователь.

– Не может этого быть, не было кражи. Антон – очень честный парень, – пытался убедить следователя Николай Осипович.

– Пострадавшая утверждает, что исчезли драгоценности стоимостью двести тысяч рублей, – оглушил он Николая Осиповича.

– Антоша не мог украсть. Он честный парень. Может, характеристики собрать и принести? – вовсе растерялся Николай Осипович.

– Характеристики не помешают,– скривившись, сказал Виктор Викторович, – но это сути не меняет. Кража-то случилась.

Пришлось Николаю Осиповичу вместо одного дня задержаться в Крутогорске ещё на два, потому что встретился с Антошиной мамой и потребовал, чтоб сходила та в школу и взяла там похвальную характеристику на Антона.

Впавшая в расстройство и растерянность Тося, не знавшая, что ей предпринять, чтоб спасти сына, готова была идти куда угодно, к кому угодно, лишь бы вызволить Антона. Она уже думала, что, может, в деревне Сколотни, где жил по летам у бабки Дуни Антоша, попросить справку у главы поселения. Пусть бы написала, что ни в чём плохом не был замечен её Антон. Ещё от жильцов городского дома взять бумагу. Он же с детства тут живёт. И никто не жаловался на него.

– Всё, всё сгодится, – сказал Тосе Николай Осипович.

Николай Осипович сам набросал характеристику от имени директора училища Ариадны Никитичны Юферевой.

– Ну ты, Николай Осипович, как на лауреата Нобелевской премии представление накатал, – усомнилась та. – А, может, надо объективку? От преподавателей требуют справку о том, что не судимы, а тут учащийся попал. Давай объективку.

– Какую ещё объективку? – озадачился Николай Осипович.

– Ну со всеми недостатками, – нахмурившись, потребовала директор.

– Недостатки там уже нашли. А вы эту характеристику подпишите. От вас не убудет, – потребовал Кондратов.

Ариадна Никитична была дама в теле и слова «не убудет» восприняла как намёк на её дородность.

– Если бы убыло, я бы похвалу написала в стихах, – уела она Кондратова.

– Да уже написано. Подпишите. Гарантирую. Ни в чём Антон не виноват, – настаивал Николай Осипович.

Ариадна Никитична знала, что после этой истории начнут склонять училище. И ей достанется. И тут «объективка» была бы, конечно, лучше, чем хвалебная характеристика.

Но, вздохнув, подписала эту бумагу. От Кондратова просто так не отделаешься. Допечёт. Да и жалко было Антошку Зимина.

Поймав ниточку насчёт подсаженных в машину «случайных девчонок», следователь её не выпускал.

– Твой дружок считает, что взяли косметичку две незнакомых девчонки, которых вы подсаживали по дороге, – говорил он Антону, – или ты, потому что Скореву никогда было рыться в бардачке. Он был за рулём.

– Я ничего не брал, я сзади сидел, – повторил Антон. Было противно изворачиваться и не договаривать. Хотелось заплакать от бессилия.

– Выходит, не ту правду и не всю ты сказал, – настаивал следователь. – Так бы отделался двумя годами условно, а тут светит тебе солидный срок в колонии. Ведь только чистосердечное признание смягчает вину и позволяет изменить меру пресечения. А так дело «табак» у тебя.

– Ну как мне быть, если всё так было? – взмолился Антон, поняв, что и вправду светит ему страшное наказание.

– В серьёзную кашу ты угодил, – стращал следователь.

Выходит, он преступник. Не только на пленэр не попадёт, а ещё из училища его исключат и, конечно, опозорился он перед Николаем Осиповичем, а у матери сколько слёз будет. Он схватился за голову. Ужас, ужас! Но он не испытывал жалости к себе.

Он чувствовал вину, хотя вроде ни в чём не был виноват. Наверное, потому возникло это ощущение, что не всю правду сказал следователю. А правду нельзя было говорить, потому что это принесло бы больше вреда, чем пользы. Светка и Лерка попали бы в СИЗО. А если сказать, что, возможно, они взяли побрякушки госпожи Ситчихиной, то их посадят в колонию. А это невозможное дело, потому что колония сломает им жизнь. Там такие оторвы сидят. Антон смотрел по телевизору сериалы про тюрьму и представлял, какие там нравы. Чтобы его Светка оказалась там. Ни за что!

Избрал следователь меру пресечения – взятие под стражу. На той же полицейской машине вместе с Мишкой повезли их куда-то на окраину города в СИЗО. Антон окончательно понял, что не выпустят его и никакого пленэра ему не видать.

Вот и спрятавшиеся за каменным забором с кудрявой вьющейся проволокой по верху здание изолятора. В тюрьме он ни разу не бывал. За их спиной гулко и тяжко лязгали одна дверь за другой, обрезая надежду на то, что выпустят на волю. Вертушка пускала только в СИЗО. Так вот она какая зона! «Оставь надежду всяк сюда входящий», – вдруг всплыла в памяти у Антона строчка не то из стихотворения, не то из чьей-то заповеди.

Антон припомнил, что мимо этого изолятора, украшенного «колючкой» и «скворешниками» – будками часовых – проходил, не зная, что там внутри. А внутри железный лязг, угрюмые стены и такие же надзиратели, решётки из армированных прутьев.

Команда: руки за спину! Пошёл, – подстегнула его. Он – зек.

Теперь и в доме, где он жил с мамой, и в училище все будут знать, что он подследственный тюремщик, и поднялись в душе неуёмный стыд и тоска. Как непредсказуема, как коварна жизнь! Никогда ему такое в голову не приходило, что может очутиться за решёткой. Жизнь всегда ему казалась удачливой, светлой и весёлой. А тут…

О чём думал Мишка и как всё воспринимал, расспрашивать не хотелось да и к чему?

Вот и камера.

Мишка, как только захлопнулась за ними дверь, вдруг заорал на всю глотку.

– Менты проклятые! – и схватился за решётку.

Он слышал от сидельцев, что надо сразу заявить о себе какой ты крутой, а то начнут тебя шпынять, сделают шестёркой.

Антон не помнил, как зашёл, как указали ему место. Забившись на верхние нары тюремной кровати-шканки, он, растерянный и убитый, никак не мог прийти в себя, пока не принесли передачу от матери. Мама послала яблоки и записку: «Антошенька, береги себя. Даст бог, всё благополучно кончится. Не верю в то, что ты виноват».

Яблоки расхватали сидельцы. Ему осталось одно да и то с червоточиной. Мишка приберёг.

Мишку сходу прозвали гориллой. Уж слишком по-обезьяньи он бросался на решётку.

Для Антона оставил Николай Осипович письмо у следователя и тот отдал ему. «Не падай духом! Не так всё страшно. Я знаю хорошего адвоката. Она разберётся и поможет. А ты держись! Правда должна победить!»

Вроде обычные были слова, а они слегка оживили его. И он стал различать людей, находящихся в восьмиместной камере и от того, что Мишка Хаджи-Мурат находился тоже здесь, рядом с ним, было легче. Всё-таки свой, хоть и прощелыга.

Разные показания были у Мишки и Антона о том, как выглядели девчонки, могшие украсть драгоценности. Мишка говорил блондинки, а у Антона одна была рыжая, другая брюнетка. И одежда была разная.

– Вы бы хоть договорились, – стыдил их следователь.

– Я был пьяный, – сказал Антон. – У нас был коньяк.

Да, экспертиза подтверждала, что оба парня были выпивши. Ну и что из этого?

– Кроме того, пьянка – отягчающее, а не облегчающее обстоятельство, так что лучше этим не козырять, – заметил следователь.

Николай Осипович после встречи со следователем заподозрил, что, наверняка, плетёт несуразности Антон по наущению Мишки. Мишка ещё тот прохиндей. Вряд ли чужие девчонки были с ними. Красотуля-то с чёрными глазами в оранжевом купальнике, наверняка, была с Антоном. Но как будешь свои подозрения выдавать за действительные факты. Он-то определённо не знает, а с Антоном не встречался, чтоб поговорить начистоту.

Единственно, что мог он пока противопоставить утверждениям следователя так это то, что Антон машину водить не умеет и, естественно, не угонял её. Может, это облегчит наказание.

«Но участие в угоне в качестве пассажира тоже, наверное, карается законом. Соучастник», – думал Николай Осипович.

Следователю Виктору Викторовичу было по-человечески жалко растерянного парнишку-художника. Он решил сам убедиться так ли безвинен Антон Зимин. И не врёт ли его учитель, говоря, что даже машину тот водить не умеет.

Во дворе СИЗО стояла полицейская машина. Подведя к ней подследственного Зимина, Виктор Викторович открыл дверцу.

– Садись на водительское место. Вот ключ. Включай, – умещаясь рядом, сказал следователь.

– Я не умею, – в испуге вырвалось у Антона.

– Включай!

Антон вставил ключ. Машина загудела.

– Поехали, – скомандовал следователь. Машина дёрнулась и вдруг понеслась прямо на столб.

– Ну ты меня ещё угробишь, – перехватив баранку, крикнул Виктор Викторович и успел повернуть ключ зажигания. Машина замерла в полуметре от столба.

Пересев на водительское место, следователь потребовал:

– Рассказывай, как шёл, где подсел в «Мерс», где и кого по дороге встретили?

Он рассчитывал, что студент проговорится или он узнает в поездке что-то достоверное.

Однако ничего не прояснилось. Обвинение в краже не подтвердилось, а подозрение осталось. Но и было зафиксировано в формулировке «возможно способствовал краже» ценностей госпожи Ситчихиной на сумму предположительно более ста тысяч рублей.

Не запутанных дел не бывает. А это показалось запутаннее других. Хотя как сказать…

Если бы хватило у следователя Гвоздева времени и терпения доехать до карьеров, то застал бы он там парней, играющих в волейбол. Спроси он их о бородатом парне и долгане, который приехал с ним, они наверняка бы признали его. А ещё сказали бы о том, что очень приметных девчонок, которые были с ними, звали Светкой и Леркой. И, конечно, они были хорошими знакомыми парней, потому что и целовались и что-то пили. И Машина марки «Мерседес» стояла неподалёку. Очень дорогая. Приметная «тачка». На таких ездят денежные люди.

Однако, миновав мост, Виктор Викторович повернул обратно. Много дел ждало его на работе. И возникло сомнение: а была ли косметичка с драгоценностями? И были ли драгоценности драгоценностями?