Читать книгу Игра слов. Практика и идеология художественного перевода - Владимир Бабков - Страница 11

Как уже говорилось, читатели придают нашей работе смысл, но по ходу самой работы мы о них особенно не задумываемся. Для этого мы слишком заняты перевоплощением в автора и его персонажей. Но иногда не грех и вспомнить, что написанное нами будут читать другие люди: порой это даже влияет на принятие переводческих решений.

Однако, чтобы взглянуть на свой текст чужими глазами, надо сначала понять, чьи это глаза. Читающая публика пестра и многолика; она включает в себя и тех, кто разбирается в литературе и в жизни гораздо хуже нас, и тех, кто намного превосходит нас по опытности, эрудированности и сложному комплексу способностей, в просторечии именуемому умом. Так каков же наш главный, “типичный” читатель – тот, на кого нам следует ориентироваться?

Ответ прост: он такой же, как мы сами. Преимущество у нас перед ним только одно (да и то неизвестно, стоит ли считать это преимуществом): мы потратили много времени и сил на изучение книги, которую переводим, а он этого сделать не удосужился. Возможно, он не знает и кое-каких мелочей, известных нам; может быть (о ужас!), он даже не знает английского языка. Но по своему отношению к жизни, по своим душевным качествам – он ничем от нас не отличается.

Собственно говоря, мы и не можем ориентироваться ни на кого другого, так же как хороший писатель, автор оригинала, никогда не пишет свои книги для людей, которые в его представлении совсем на него не похожи. Хорошие писатели вообще не пишут в первую очередь для кого-то – они пишут потому, что у них есть такая потребность, – но, конечно, они надеются и рассчитывают на то, что их читатели способны понять и почувствовать все, что чувствуют и понимают они сами. А раз переводчик берет на себя право быть полномочным представителем автора, принимать от него литературную эстафету, деваться ему некуда: он обязан считать, что создатель оригинала получил в его лице своего “идеального” читателя и точно таким же окажется читатель перевода.

Правда, существует один жанр, который вроде бы опровергает такую точку зрения. Это детская литература. Уж ее-то читатель – точно не наш двойник! Однако противоречие здесь только кажущееся. На самом деле писатель, сочиняющий для детей, включает при этом своего “внутреннего ребенка”, а следом за ним так же поступает и переводчик. То есть и в этом случае мы переводим для таких же читателей, как мы, только еще маленьких.

Итак, попробуем взглянуть на свой перевод глазами нашего двойника, не читавшего оригинал. Лучше даже сделать еще один шаг и попробовать перевоплотиться – раз уж нам все равно необходимо развивать в себе это умение – в такого двойника, который никогда не задумывался о проблемах перевода и простодушно смотрит на наше сочинение как на обыкновенную русскую книгу. Что он видит?

А видит он очень странную вещь. Он видит историю, герои которой – допустим, их зовут Билл, Сьюзен и Джонатан – живут в Миннесоте, но говорят почему-то на русском языке. Да и место действия, эта самая Миннесота, иногда вдруг живо напоминает ему соседнюю улицу или провинциальный российский городок, где он недавно был проездом. Это даже не параллельная реальность: ни в одной мультивселенной не найдешь мира, в котором страны поменялись бы языками. Но самое удивительное, что наш воображаемый двойник отчего-то совсем не замечает этих несообразностей – читает себе и читает.

И тут пора снова вспомнить слово, вынесенное в заглавие этой книги: игра. Мы играем со своими читателями примерно в такую же игру, в какую играют со зрителями театральные постановщики и актерская труппа. Мы тоже требуем от них того, что Сэмюел Кольридж в своем разговоре о поэзии именовал suspension of disbelief – приостановкой неверия. Они должны на время забыть, что история, которую им рассказывают, – художественный вымысел, и отнестись к ней как к совершенно реальной (хорошей иллюстрацией к этому служит приведенный выше отрывок из новеллы Уэллса). Писатель, автор оригинала, уже взял с них подобное обязательство – это особенно очевидно, если его книга принадлежит, например, к жанру фэнтези, – но нам нужна с их стороны дополнительная порция доверчивости, связанная со сменой языка. Переводчик заключает со своим потенциальным читателем своего рода договор: ты будешь верить, что американцы или обитатели какой-нибудь другой далекой страны говорят и даже думают по-русски, а я обещаю тебе не разрушать эту хрупкую иллюзию слишком грубо. Если наш “обрусевший” Джонатан, уволив Сьюзен, скажет своему приятелю: “Ну ты же знаешь, Билли: баба с возу – кобыле легче!”, читатель, скорее всего, потеряет веру в реальность происходящего. Да, он готов поверить, что иностранцы способны вести себя “немножко по-русски”, но не настолько же!

Взглянуть на перевод глазами читателя бывает полезно и в других отношениях. Иногда фраза так сильно преображается при переводе, что ее оказывается трудно понять тому, кто не видел оригинала. Мы не замечаем этого, потому что оригинал лежит перед нами, но стоит сменить угол зрения и посмотреть на русскую фразу свежим взглядом, как ее невнятность или двусмысленность становится очевидной.

Кроме того, за работой мы всегда открываем для себя немало нового. Мы пользуемся справочной литературой, ныряем в историю, изучаем культуру и обычаи той страны, где происходят описанные в оригинале события. Читатель всего этого не делает, а рассчитывать на его безграничную эрудицию наивно. Не стоит надеяться, что он будет заглядывать в интернет во всех случаях, когда чего-нибудь не поймет: такие зануды встречаются редко. К тому же некоторые подробности, важные с нашей точки зрения, могут просто ускользнуть от него именно в силу его недостаточной осведомленности. Так что иногда имеет смысл позаботиться о том, чтобы сообщить читателю нужную добавочную информацию, и для этого есть разные способы – например, сноски (правда, в художественной литературе к ним следует прибегать лишь в крайних случаях) или ненавязчивые пояснения прямо в основном тексте.

На этом вводную часть будем считать законченной и перейдем к главному – переводческой технике.