Читать книгу От «А» до «Я» - Владимир Бастраков - Страница 104

Жалеть не надо прошлых лет

И утешать себя не надо.

Пусть оборвётся чей-то след,

Простится кто-то с вами взглядом.

И будут вновь пусты глаза,

Слов утешения не надо.

Я мог бы много вам сказать,

Но я прощаюсь с вами взглядом…

Какие белые снега

Покрыли землю сонной негой,

Как беззащитна и нага

Природа перед этим снегом.

Какой пустынно-белый свет

Над белым полем, чёрной рощей,

Лишь белый цвет и чёрный цвет —

Вся гамма здесь. Куда уж проще…

И только ветра долгий свист

Звенит в снегах, до боли тонкий,

Да лижет поля чистый лист,

Стирая всё, язык позёмки.

И нет ни птицы, ни жилья —

Лишь белый снег да эта роща.

Как будто кто-то на поля

Поставил косо чёрный росчерк —

Подвёл итог в конце листа,

Где слов рука не начертала.

И жизнь пуста и вновь чиста,

И можно начинать сначала…

Сколько раз повторял, сам себя я коря,

От чужой нелюбви глухо маясь в тоске, —

Распусти паруса! Оборви якоря

И оставь их лежать на песке.

И направь в океан снова старый фрегат,

Пусть застонут борта над пучиной морской,

Твой корабль – монастырь, ну а ты в нём прелат,

Так забудь о скорбях бренной жизни мирской.

Помолись тем богам, что нам жизнь берегут,

Воскури фимиам из пропахших кадил!

Кто-то сыщет алмаз на твоём берегу,

Ну а ты за него всё сполна заплатил.

Твоему ль кораблю в тинной заводи стыть?

Куполами ветров паруса нагруди!

К новой гавани плыть и в ней загодя быть —

Бог, надеждой меня за труды награди!

Пусть надежда пуста, да и гавань – мираж,

Но застонут борта песню моря внаём!

И, заспорив с судьбой, яро входим мы в раж,

Нам не страшен уже злой воды окоём.

Сколько раз повторял, сам себя я коря,

От чужой нелюбви глухо маясь в тоске, —

Распусти паруса! Оборви якоря!

И оставь их лежать на песке.

Ласковый, нежный, лохматый мой ёжик,

Чуть повстречав, потерял я тебя…

Глупое сердце смириться не может,

Слушает шелест ночного дождя.

Лето в горах, щебет птиц гомонящий,

Зелени свежестью дышит наряд,

А на душе безнадёжно щемящий,

Рано пришедший ко мне листопад.

В пьяном угаре трясётся «Колыба»[6],

Снится мне снова мой сладостный сон,

Воспоминаний холодная глыба

Тает во сне, и я снова влюблён.

Пусть только сон твоих губ трепетанье,

Ласк твоих нежность – лишь ветер с Карпат!

Милый мой ёжик!.. Минуты прощанья…

Грустные пихты в молчанье стоят.

День на исходе, поблекшие краски,

Весь в облаках и дождях Трускавец.

Вот и конец мне приснившейся сказки,

Сказки прекрасной печальный конец…

Надоело слоняться без дела,

И бродить по углам надоело,

В ресторанах сидеть обалдело,

Делать всё кое-как, неумело.

Надоело уставшее тело,

И любить без любви надоело,

Жить бесцельно, бездарно, несмело,

Весь в делах и притом не у дела.

Надоело паскудство и скотство,

Прописных гнусных истин юродство,

Надоело любви первородство

И стихов остракизм и банкротство.

1

Жизнь с полудня катится к закату.

Всё быстрее кони тройку мчат.

Ну так что же?

Шевелись, ребята!

Вас уже не повернуть назад.

Набирайте скорость, кони-звери,

Править вами нету больше сил.

Злые кони, вышибайте двери,

Если их Господь не отворил.

Где я только с вами повстречался?

Видно, спьяну в вашу тройку сел.

Дёрнул вожжи, плюнул и помчался,

Только кнут протяжно засвистел.

Озверели разом злые кони,

Бешено рванули постромки

И пошли в намёт, как от погони,

Без дороги, полем, напрямки.

Ржали кони, мчали, я смеялся.

Но недолгой радость та была —

Оборвались вожжи, кнут сломался,

Закусили кони удила.

И пошла вразнос лихая тройка

По оврагам, ямам и кустам,

По вагонным да больничным койкам,

По глухим нехоженым местам.

Не видна давно уже дорога,

Кони мчатся, взмылены бока…

Я молю вас, кони, ради бога,

Сбросьте на ухабе седока!

Дайте оглядеться, отдышаться,

Мёртвым камнем дайте пасть на дно!

Я давно уж перестал смеяться,

Стал надрывным плачем смех давно.

Но моей мольбы не слышат кони.

Может, просто слушать не хотят!

Ну так что же? Видно, чёрт вас гонит!

Шевелись, ребята! От погони

Ухожу с полудня на закат.

2

Душно в четырёх стенах и глухо.

Сам с собою я вхожу в раздор —

Не терзает ветер воем слуха,

Душу не сосёт полей простор.

Нет, без тройки жизнь скучна и пресна.

Без полёта злых моих коней

Не идёт из горла вольно песня,

Слово к слову не ложится в ней.

Врал вам, кони, я вас не покину.

Пуще глаз я тройку стерегу!

Оборвались вожжи – я аркан накину

И коней взнуздаю на скаку.

Кнут сломался – погоню вас свистом,

Выгну круче вам изгибы шей!

Проложу дорогу в поле чистом

И из рук не выпущу вожжей.

Сорок лет. Иль я все годы прожил?

Иль и вправду нету больше сил?

В кровь ладони, но держу я вожжи!

Ни о чём вас, кони, не просил.

Злые кони – только я вас злее,

И тверда опять моя рука.

Вы сильны – но я ещё сильнее,

Вам уже не сбросить седока.

Не косите зло кровавым глазом,

Хриплой пеной бешено дыша.

Я плачу за всё сполна и разом,

Вывернув карманы до гроша.

Всё отдам. И сам в одном исподнем,

Оборвавши хрипом разговор,

Я предстану пред судом Господним

Выслушать последний приговор.

Так несите дальше, злые кони,

От себя мне, видно, не уйти.

Знаю: нет страшнее той погони,

Знаю: нет иного мне пути…

Весь вечер ждал тебя. А почему – не знаю.

Не в силах сам себе я это объяснить.

Есть у тебя свой дом, и ты – жена чужая,

И никогда моей тебе женой не быть.

Меж нами столько лет, и каждый день мой прожит

В накал шальных страстей – сжигающий накал…

Приметной сединой, морщинами итожит

Весь пройденный мой путь полупустой бокал,

Стоящий на столе. Остатки дня вбирая,

Роился в складках комнат вечерний мрак-туман,

Я знал, что жду напрасно. Лишь тень твоя, играя

Моим воображеньем, садилась на диван.

И всё ж я ждал тебя, печалью вечер меря,

Не зажигая света в прозрачной полумгле.

Нисколько не надеясь и ни во что не веря,

С полупустым бокалом былых страстей на дне…

Я по ветру направил свой чёлн,

Отпустил легкий руль, вёсла бросил —

Пусть теченья меня средь сумятицы волн,

Словно вольную птицу, уносят.

Я по ветру направил свой чёлн…

Я уплыл от своих берегов,

Бросив там и любовь, и надежду,

Рядом нет ни друзей, ни врагов,

Только волны и ветер – я между.

Я уплыл от своих берегов…

Знаю – встречу ещё острова,

И нежданными будут те встречи,

Закружится опять голова,

Будут ласки и нежные речи.

Знаю, встречу ещё острова…

Только мимо и дальше мой путь.

Знаю, буду недолгим я гостем,

Кто-то скажет: «Останься, забудь…»

Я отвечу: «Ах, полно-ка, бросьте…»

Знаю, мимо и дальше мой путь…

Кто-то глянет печально мне вслед

И заплачет, меня провожая,

Но помчится опять вереницею лет

Моя жизнь, книгу странствий листая.

Кто-то глянет печально мне вслед…

И опять средь сумятицы волн

Без рулей, парусов и печали

Будет плыть одинокий мой чёлн,

И не в силах надолго причалить.

Средь сумятицы жизни и волн…

Знаю, буду всегда виноват

Перед теми, кого я восславлю,

Подарю и зарю, и любовь, и закат

И, печально простившись, оставлю.

Знаю, буду всегда виноват…

Я пять лет, преклонивши колени

Пред тобой, умолял: «Пощади!

От несчастий, трагедий, волнений

Свою дочь и меня огради!

Ты одна лишь нам в жизни опора,

Ты судьба нам, надежда и мать!

Так за что же своим приговором

Хочешь дочь и отца покарать?

И высокой любви я не верю,

Если ради неё, вперекор

Беззащитности слабой, доверью,

Убивают кого-то в упор…»

Да, наверно, нажать всё же легче

На курок, чем под дулом стоять,

И обрушить другому на плечи

Всё, что сам ты не хочешь держать.

И никто не задаст уж вопроса,

Ткнув под сердце ему совесть-нож:

«Что же сам в этом мире ты создал?

Почему лишь чужое берёшь?»

Сколько раз ты мне клятву давала —

Отрешиться, забыть всё, порвать…

А потом снова нас предавала,

Обещаний не в силах сдержать.

Нет, не слышишь ты наших молений,

Между нами – глухая стена.

После прожитых лет унижений

Я поднялся, поднялся с коленей!

Мне и жалость твоя не нужна.

Ну а дочь? Та с коленей не встанет.

И не сразу поймёт до конца,

Кто её на колени поставил

И оставил её без отца.

И теперь перед ней лишь одною

Даже там, за доской гробовою,

Моя вечная будет вина

В том, что дальше она не со мною,

А одна, на коленях, одна…

Память зря не тревожь

И не стой у окна.

Никого ты не ждёшь,

И она не одна.

Ей сегодня с другим

И светло, и тепло…

Дождь стаккато глухим

Барабанит в стекло.

Серой сеткою дождь

Занавесил поля,

Поздней осени дрожь

Пробрала тополя.

И, печалью гоним,

Потянулся с полей

Над безлюдьем равнин

Долгий клин журавлей.

Словно слёзы сквозь сон,

Тенью стёртых страниц,

Как прорвавшийся стон,

В небе крик чёрных птиц…

Память зря не тревожь,

Не грусти, что один…

В окнах осень и дождь,

Журавлей долгий клин…

Я пройду по волнам своей памяти,

В путешествие жизнь вновь пущу,

Всё предам я забвенью и замяти,

Лишь тебя никогда не прощу.

Я забуду, что спето, что сказано,

Сам себя раскручу, как пращу,

Разрублю всё, что накрепко связано,

Но тебя никогда не прощу.

Лишь в преддверии савана белого,

Что укроет, подобно плащу,

Я прощу тебе всё, что ты сделала,

Но себя и тогда не прощу.

Среди черной ночи, среди голой земли

Вдруг поплыли в поля без эскорта,

Свет окошек своих на полнеба разлив,

Великаны дома, не дома – корабли,

От окраины города-порта.

Величавы, громадны, в сиянье огней

Среди ночи плывут молчаливо,

Словно статью любуясь и мощью своей,

Будто нет их на свете стройней и сильней,

Потому каждый рейс их счастливый.

Нет. Дома-корабли никуда не плывут,

Хоть набиты квартиры-каюты,

В них обычные скучные люди живут,

У кого-то из них есть домашний уют,

У кого-то и нету уюта.

И никто не спешит по солёным морям

Открывать Новый Свет и Дакоту —

Чуть продравши глаза, все встают по утрам,

Оставляют извечный домашний бедлам

И привычно спешат на работу.

Даже в мыслях своих, даже в простеньких снах

Против жизни такой не бунтуя,

Увязают в заботах, в житейских делах,

Рассыпаются заживо в пепел и прах,

В узколобом мирке существуя.

И уже не понять, кто живой, а кто нет,

Каждый – робот из плоти и кожи,

Заводной манекен, на пружинках скелет,

Даже лица, как лики со стёртых монет,

Друг на друга уныло похожи.

И летит день за днём, а за месяцем – год,

Всё черствей и мертвей наши души.

Кто хламьё тащит в дом, набивает живот,

Кто копейки с рублями в кубышку кладёт,

А кто водку по-чёрному глушит.

Но внезапно поймёшь, душу выжав из жил,

Может, даже в преддверии гроба,

Что не так ты прожил, не тому ты служил,

Даже песни своей ты и то не сложил,

И вообще ты – дрянная особа.

И рванётся душа, в глупой злобе кляня

Неустроенность этого мира.

На исходе унылого тусклого дня

В ночь глухая тоска прочь погонит меня

Из привычной убогой квартиры.

Нет, дома-корабли никуда не плывут.

Им и плыть никуда неохота.

Может быть, хорошо, если дома уют,

Может быть, хорошо, если любят и ждут

И не в тягость простая работа.

Может быть, может быть. И не мне их судить.

Я и сам никогда не матросил.

Я всего лишь пытаюсь куда-то уплыть,

Только вряд ли когда-нибудь этому быть,

Видно, намертво якорь я бросил.

Потому-то в ночи среди чёрной земли

Мне всего лишь на миг показалось,

Что поплыли куда-то дома-корабли…

Может, это мечты мои плоть обрели,

Может, это лишь просто усталость…

Вновь вагон подо мною качается,

И штрихуют закат провода.

Ощущенье, что что-то кончается…

Одинокая кружит звезда.

Жизнь сплелась неразрывно с дорогою,

С перестуком вагонных колёс.

Я под тот перестук вновь потрогаю

Прядь твоих светло-русых волос.

Вновь возьму твою руку в ладони я,

Долгим взглядом себя напою,

И последнего взгляда агония

Всколыхнёт снова душу мою.

Знаю сам, что я всё только выдумал —

Среди сосен меня и тебя

Ветер песнею высвистел, выдунул

Тихим плачем ночного дождя.

Вновь пойдут чередой дни и месяцы…

Разговора колёс рвётся нить…

Мы, быть может, с тобой ещё встретимся…

Может быть…

Может быть…

Может…

Быть…

Вернусь домой и лягу спать.

Твоё лицо в такси ночном

Не буду больше вспоминать,

Не стану грезить о былом.

И вновь спокойно буду жить

В делах серьёзных и пустых,

Не будет зря в ночи грустить

И вспоминать тебя мой стих.

И ты не вспомнишь обо мне.

Среди дождей, среди снегов

В вечерней чуткой тишине

Растает звук моих шагов.

Нам больше песен не споют

Средь сосен шалые ветра,

И твоего тепла уют —

Он был вчера, уже вчера…

Нет! Я не верю, не хочу,

Чтоб ты исчезла навсегда!

«Не исчезай! – тебе кричу, —

Пусть сотни вёрст и пусть года

Меж нами, снег и листопад,

Но из ушедших наших дней

Верну я вновь тебя назад

Всесильной памятью своей,

Верну себе твое лицо,

Плач полуночного дождя,

Мне всё равно, в конце концов,

Что лишь придумал я тебя!

Не исчезай! С моей судьбой

Свяжи хоть тоненькую нить!

Быть может, встречусь я с тобой…

Я повторяю: может быть…

Не исчезай…»