Читать книгу От «А» до «Я» - Владимир Бастраков - Страница 106

Вот и всё. Отпели соловьи,

Отзвенела роща золотая.

О тебе, о счастье, о любви

Оборвалась песнь моя простая.

Оборвалась… Так и не успел

Долюбить, допеть о том, что мило.

Песни лучшей я своей не спел —

Что же делать? Жизни не хватило.

Гаснут угли. На исходе силы.

Остаётся только прах, зола.

Милая, недолго своим милым

В нашей жизни ты меня звала.

Ну так что же? Значит, не судьба.

Жизнь, как песня, так же не сложилась.

Но ведь это всё же жизнь была,

И в груди живое сердце билось.

Жёлтый лист губами теребя,

Осенью бродить средь листопада,

Слушать шелест синего дождя —

Ах, как мало человеку надо!

Милое лицо в ладони взять,

Утонуть в прозрачной ласке взгляда,

Дочке сказку на ночь рассказать —

Ах, как много человеку надо!

Много… Мало… Всё теперь одно.

Зря пустых надежд я не лелею.

Ничего мне больше не дано.

Жизнь кончается. И всё уходит с нею.

Синий дождик… Пляшущий вагон…

Жёлтый лист… Твой грустный взгляд далекий…

Стук колёс… В пути тревожный сон…

Свет звезды, печально одинокий…

Я своё оттосковал,

Отбродил,

Беды все отбедовал,

Отлюбил.

Отгулял, отцвёл, отпел,

Отплясал,

Моей жизни отшумел

Карнавал.

Только снег лежит в полях

За окном,

Жизнь промчалась на рысях

Колесом.

И остался я во всём

Не у дел,

Даже свой построить дом

Не сумел.

Не достиг того, что мог

И хотел,

А теперь подвёл итог,

Песню спел.

Не нашёл путей своих

И дорог,

Горький вымученный стих —

Мой итог.

Эпилог под жизнью всей

И черта,

Видно, я не понял в ней

Ни черта.

А что понял – всё уже

Ни к чему

И не нужно ни душе,

Ни уму.

Одиночество в ночи,

Тишина…

Даже боль, и та молчит,

Сатана.

Я своё оттосковал,

Отлюбил,

Чей-то шумный карнавал

Мне не мил.

Больше мне не суждено

Песен петь,

Мне осталось лишь одно —

Доболеть…

Я беглый волк в бескрайнем поле,

Мои ввалилися бока.

На что свобода мне и воля,

Когда кругом одни снега?

Когда кругом гола пустыня,

И только ветер в ней сквозит,

И в жилах кровь сильнее стынет,

И всё лишь гибелью грозит.

На что свобода мне в пространстве,

Где нечем жить, нельзя дышать

И где в безумном постоянстве

Я должен лишь бежать, бежать…

И нету сил уж сердцу биться,

И всё бессмысленней мой бег…

Упасть бы наземь и забыться,

Уткнувшись носом в мокрый снег.

Меня никто искать не будет

В цепочках путаных следов,

Волков отстреливают люди,

От стай отбившихся волков.

Давно ушел и я из стаи,

Голодной, злобной и большой.

Что будет дальше?

Я не знаю.

И только поле за душой…

Тянет к последнему шагу.

Тянет на гибельный край.

Боже! Прими доходягу!

Реквием, Моцарт, играй!

Пой мне, орган, напоследок,

Выверни душу, орган!

Кто ты, безумный мой предок,

Мне свой отдавший изъян?

Кто ты, в мой разум вложивший

Чёрный безудержный бред,

Чёрту на Пасху пропивший

Души идущих вослед?

Кто ты, меня подводящий

К горькой последней черте,

Страшной черте, не щадящей

В жуткой своей пустоте?

Ну же! Лишь шаг! И исчезну!

Кончится бремя моё.

Бездна для тех только бездна,

Кто не сорвался в неё.

Грех вам о падших молиться,

Глуп и бессмысленнен плач —

Я же единый в двух лицах:

Жертва и сам же палач.

Сам я всё выбрал и сделал,

Свой приговор соверша,

И надругалась над телом

Гнусного предка душа.

Глупый – тот мне не поверит,

Умный – меня не поймёт.

Только упавший измерит

В бездне паденья полёт.

Только бездомный и нищий

С горькой заплечной сумой

Капельку смысла отыщет

Даже и в смерти самой.

Я не шучу, не играю,

В здравом уме и не пьян.

Тянет к последнему краю

Страшного предка изъян.

1

Весь пьяный бред моих стихов

И все свои шальные страсти

Я променять без слов готов

На маленький кусочек счастья.

На светлый дом и в нём очаг

С теплом семейного уюта…

Ах, сколько лет промчалось так,

В напрасном ожиданье чуда.

Но чуда нет и дома нет,

А очага-то уж – тем боле.

Есть горький след ушедших лет,

Душа, уставшая от боли.

Есть одиночество – канва

Всех дней труда и дней разгула,

Есть просто грустные слова,

Что в утешенье я придумал.

И даже в смутных грёзах снов

Мне не найти кусочка счастья…

Лишь только пьяный бред стихов

И мир, разорванный на части.

2

Стол металлический, краской окрашенный,

Лампа над ним – край плафона отбит —

Существованья убогого нашего

Символ мой стол да поломанный быт.

Рай мой панельный в домишке заплёванном

В микрорайоне, что Богом забыт,

В этом мирке, мне судьбой уготованном,

Замкнут, как круг, весь убогий мой быт.

В нём ни любви, ни тепла, ни взаимности —

Вход в наши души крест-накрест зашит,

И к отношеньям простым до наивности

Свёл нашу жизнь раздавивший нас быт.

Днями недель, друг на друга похожими,

Время из жизни бесстрастно бежит,

Теми ж заботами, теми же рожами

Нас окружает сожравший всех быт.

В этом мирке, крышей к полу придавленном,

Я, словно гвоздик, по шляпку забит,

И озираюсь я волком затравленным

В красных флажках, что развесил мой быт.

Злобой напрасной белки мои зырятся,

Мыслью одной, словно током, прошит:

«Вырваться! Вырваться! Вырваться! Вырваться!!!»

И не могу.

Держит намертво быт.

3

Мир мой неустроенный,

Странный, глупый мир.

Из углов построенный

Брошенных квартир,

Из осколков памяти

И обрывков снов,

Зыбкий, на фундаменте

Стынущих песков.

Мир мой, мною созданный

Из туманных грёз,

Весь по слову розданный

Шелесту берёз,

Весь по капле пролитый

В сереньких дождях,

В песнях, в рощах, в боли ты,

С радугой в полях.

Весь неладно скроенный

И нескладно сшит,

Мир мой неустроенный

На ветрах дрожит.

В бурях сотрясается,

Рушится во мгле,

Но не рассыпается

И живёт во мне

То песчинкой малою,

То звезды огнём,

То водою талою,

То ночным дождём.

Гнутый, мятый, молотый,

Катанный, как блин,

На куски расколотый,

Но во мне един.

Бог и царь в том мире я

И его же раб,

В беспредельной силе я

И безмерно слаб.

Что хочу с ним сделаю —

В пряные луга

Простынёю белою

Расстелю снега

И в полночной ярости

Погоню метель,

На пороге старости

Зазвоню в капель.

Дождь пущу по свету я,

Грустный листопад,

И устрою лето я

Так же невпопад.

Но ни в яром августе,

Ни в метельном сне

Нет на сердце радости,

Нет покоя мне.

Скучным мелким дождичком

Сеют облака,

Режет острым ножичком

Душу мне тоска.

Держит мёртвой хваткою,

Тянет сок из жил

Мир мой, чтоб украдкою

Я ему служил.

Чтоб псалмы и пения

Волком выл во тьму,

Чтоб ночные бдения

Посвящал ему.

Жрёт голодным поедом,

Только хруст в костях,

Не умчаться поездом,

Тройкой на рысях.

И живу я узником

Средь его снегов,

Нет иных союзников,

Нет иных врагов.

В полном одиночестве —

Я и весь мой мир.

Я умру, и кончится

Его гнусный пир.

Друг на друга скалимся,

Мы – враги-друзья,

Вместе мы преставимся:

Весь мой мир…

И я.

4

Ты не меня, грустя в воспоминаньях,

Зовёшь в ночи из памяти своей,

И не имеет больше содержанья

Тот мир твоих давно ушедших дней.

И я живу, былого не тревожа,

И возвращаюсь молча столько лет

В свой мёртвый дом, где сотни жизней прожил

Я за одну. И где меня уж нет.

Нет, мне не сорок, мне давно за двести,

Я два столетья бросил на весы,

И, просыпаясь где-то в новом месте,

Я запускаю заново часы.

Размытый временем, растерзанный пространством,

Теряю связь событий и времён,

Как будто злою волей иль шаманством

Я из иного мира принесён.

Там было поле, роща, зелень лета,

Закат в окошках деревенских хат…

А здесь снега и холодом одеты,

Пусты глазницы каменных громад.

В том мире я босой ходил по травам,

И плыл в закаты белый теплоход,

Принадлежали мне тогда по праву

Твоя любовь, тепло твоих забот.

Но как в кино, где смена эпизода

Вдруг обрывает временную нить,

Исчез тот мир… Иное время года

Спешит снегами мир тот заслонить.

Я знаю: ты ни в чём не виновата.

И нет на мне, увы, большой вины.

Виновных нет. Есть только боль утраты

И мёртвый холод вечной тишины.

Есть этот мир, где так светло и пусто,

Где всё как будто снится наяву,

И где со всем своим большим искусством

Я только притворяюсь, что живу…

Ну вот, подписан приговор,

И срок уже определён.

И, словно выстрелом в упор,

Я этим сроком пригвождён,

За этим сроком кончен бал,

Погаснет тихо в зале свет —

Я отшумел, отвоевал,

И вот меня уж больше нет.

А мне по росе бы бродить

И снова встречать бы рассвет,

А мне бы смеяться, любить

И песни допеть бы куплет.

Но не допев, не долюбив,

Не досказав последних слов,

Уйду туда, где, всё забыв,

Я не увижу даже снов.

И на карниз выходит путь,

Но обрывается карниз,

И мне назад не повернуть,

Таков, увы, судьбы каприз.

А мне бы взлететь в облака

И лёгкою птицей парить,

Мне крылья дала бы строка,

Чтоб новые песни творить.

Но я не бог и не могу

Продлить свой срок, короткий срок,

Теряю силы на бегу

В загоне дел, в обрывках строк,

И каждый миг мой неспроста

Зажатый в горле комом крик,

Но… Суета, всё суета.

Как краток срок, как долог миг.

И к чёрту послав все дела,

Любуюсь ромашкой простой,

Лишь только б ромашка цвела

За этой пустой суетой.

А мне уж не взять, не отдать

Её лепестков нежный цвет…

К чему понапрасну гадать,

Мне песни допеть бы куплет…

Мои последыши останутся ль на свете,

Когда меня уже не будет на земле?

Мои последыши – стихи – шальные дети

Напомнят ли кому-то обо мне?

Быть может, кто-нибудь уронит вздох невольный

И чуть грустнее станет чей-то взгляд…

Ну что ж, с меня и этого довольно —

Ничто не в силах мы вернуть назад.

И никого из тех, кто нас покинул,

В свой дом, увы, нам не дано вернуть.

Холодный ветер подгоняет в спину,

Метель заносит пройденный мой путь…

И незаметно хлопоты и годы

Меня из вашей памяти сотрут.

Ни улицы простой, ни парохода

Безвестным именем моим не назовут.

Что пароход? Лишь мёртвое железо.

Иль улица – домов унылый строй,

Где даже тот, кто абсолютно трезвый,

Не может угол свой найти порой.

Нет, мне не жаль, что я судьбой великой

Был обойдён беспечно стороной,

Уйду как все – безвестный и безликий,

Всё справедливо в мире под луной.

Но, может быть, не всё со мной исчезнет,

Не всё бесследно превратится в прах?

Не помним мы имён пропевших песню,

Их души живы в музыке, в стихах…

И, может быть, под чьим-то грустным кровом

Моей души частица будет жить,

Чтобы строкою иль созвучным словом

Боль одиночества чужого разделить,

Стать сопричастницей душевного прозренья,

В чужой душе открыть родник живой

И удержать кого-то от презренья

К чужой печали, горести чужой.

И может быть…

Но, Боже, понапрасну

Зачем надеждой тешиться пустой?

Давно и так уж всё предельно ясно

Из нашей жизни буднично-простой.

В ней сотни дел, событий – миллионы

И миллиарды слов и разных лиц,

Средь них заблудятся, забудутся, утонут

Мои слова с блокнотовских страниц.

Я их сбирал по крохам у дороги,

Порой у тихой осени просил,

Но душ чужих я обивал пороги

Напрасно с ними из последних сил.

Уже тогда никто их не услышал.

А может, просто слов я не нашёл.

Иль слишком поздно на дорогу вышел

И век давно мой без меня прошёл.

Мои последыши останутся ль на свете,

Когда я сам уйду в немой тоске?

Мои последыши – мои шальные дети,

Штрихи теней на сохнущем песке…