Читать книгу Стихотворения (1884 г.) - Владимир Бенедиктов - Страница 38

На Руси, немножко дикой,

И не то чтоб очень встарь,

Был на царстве Царь Великой:

Ух, какой громадный царь!

Так же духом он являлся,

Как и телом, – исполин,

Чудо – царь! – Петром он звался,

Алексеев был он сын.

Мнится, бог изрек, державу

Дав гиганту: «Петр еси –

И на камени сем славу

Я созижду на Руси».

Много дел, зело успешных,

Тем царем совершено.

Им заложено в «потешных»

Войска дивного зерно.

Взял топор – и первый ботик

Он устроил, сколотил,

И родил тот ботик – флотик,

Этот флотик – флот родил.

Он за истину прямую

Дерзость дерзкому прощал,

А за ложь, неправду злую

Живота весьма лишал, –

А иному напоминки

Кой о чем, начистоту,

Делал с помощью дубинки

Дома, в дружеском быту.

Пред законом исполина

Все стояли на ряду;

Сын преступен – он и сына

Предал смертному суду.

А под совести порукой

Правдой тычь не в бровь, а в глаз,

И, как Яков Долгорукой,

Смело рви царев указ!

Царь вспылит, но вмиг почует

Силу истины живой, –

И тебя он расцелует

За порыв правдивый твой.

И близ жаркой царской груди

Были люди хороши,

Люди правды, чести люди,

Люди сердца и души:

Друг – Лефорт, чей гроб заветный

Спрыснут царской был слезой,

Шереметев – муж советный,

Князь Голицын – боевой, –

Князь Голицын – друг победам,

Личный недруг Репнину,

Пред царем за дело с шведом

Тяжко впавшему в вину.

Левенгаупта без пощады

Бьет Голицын, весь – война.

«Князь! Проси себе награды!»

– «Царь, помилуй Репнина!»

Царь с Данилычем вел дружбу,

А по службе – всё в строку,

Спуску нет, – сам начал службу

Барабанщиком в полку.

Под протекциею женской

Не проскочишь в верхний сан!

Царь и сам Преображенской

Стал недаром капитан.

Нет! – Он бился под Азовом,

Рыскал в поле с казаком

И с тяжелым и суровым

Бытом воина знаком.

Поли воинственной стихии,

Он велел о той поре

Только думать о России

И не думать о Петре.

И лишь только отвоюет –

Свежим лавром осенен,

Чинно князю рапортует

Ромодановскому он.

И, вступая постепенно

В чин за чином, говорил:

«Князь-де милостив отменно,

Право, я не заслужил».

В это время Русь родная,

Средь неведения тьмы,

Чернокнижье проклиная,

Книг боялась, как чумы,

Не давалась просвещенью,

Проживала как пришлось

И с славянской доброй ленью

Всё спускала на авось, –

И смотрела из пеленок,

Отметаема людьми,

Как подкинутый ребенок

У Европы за дверьми.

«Как бы к ней толкнуться в двери

И сказать ей не шутя,

Что и мы, дескать, не звери, –

Русь – законное дитя!

Как бы в мудрость иноземнее

Нам проникнуть? – думал он. –

Дай поучимся у немцев!

Только первый шаг мудрен».

Сердце бойко застучало –

Встал он, время не губя:

«На Руси всему начало –

Царь, – начну же я с себя!»

И с ремесленной науки

Начал он, и, в деле скор,

Крепко в царственные руки

Взял он плотничий топор.

С бодрым духом в бодром тела

Славно плотничает царь;

Там успел в столярном деле,

Там – глядишь – уж и токарь.

К мужику придет: «Бог помочь!»

Тот трудится, лоб в поту.

«Что ты делаешь, Пахомыч?»

– «Лапти, батюшка, плету,

Только дело плоховато, –

Ковыряю как могу,

Через пятое в десято».

– «Дай-ка, я те помогу!»

Сел. Продернет, стянет дырку, –

Знает, где и как продеть,

И плетет в частоковырку,

Так, что любо поглядеть.

В поле к праздному владельцу

Выйдет он, найдет досуг,

И исправит земледельцу.

Борону его и плуг.

А на труд свой с недоверьем

Сам всё смотрит. «Нет, пора

Перестать быть подмастерьем!