Читать книгу Моя ойкумена. Лирика 1979-2009 - Владимир Берязев - Страница 55

Он был последним дворянином,

Вернее просто сиротой,

И декабристская равнина

Его прияла на постой.

В военном сумраке детдома

Просыпал золото кларнет.

И вот в оркестре Сибревкома

Он кларнетист, а не корнет.

Не снятся пяльцы. Мерзнут пальцы.

Но выдувается мотив

Того вселенского скитальца,

Что гибнет, беса укротив.

Маковский будет музыкантом,

Эстетом культпросветных лет,

А после младшим лейтенантом

И укротителем ракет.

А грянет сокращенье армий,

Поступит в университет

Еще не знающий о карме

То ль математик, то ль поэт.

Увы, не то – ни то, ни это:

Ни диссертаций и ни книг.

Он – бич. Он орфик туалета,

Хоть Канта с Гегелем постиг.

Навеки нищая свобода!

Нет меценатов, Обь – не Тибр.

Звучи ж, сибирского рапсода

Апполинеровский верлибр!

Последний дворянин Маковский,

Той революции послед,

Ни по-французски, ни по-польски

Не знал. Хотя ценил балет,

Хотя любил после попойки

Шарденом и Ватто блеснуть,

Иль на краю больничной койки

Ружевича перелистнуть.

Иль жестом шляхты Посполитой

Он запрокидывал кадык

(Уже седой, три дня не бритый)

И пил, как музыку, язык.

Но он устал тащить свободу

На старческом уже горбу:

Поэзия глядела в воду,

Вода перетекла в судьбу.

И, вспомнив Лермонтова свойски,

Как в прошлый век, как в прошлый раз,

Махнул рукой… Собрал авоськи

И тихо сгинул на Кавказ.