Читать книгу Вера и рыцарь ее сердца. Книга шестая. Любовь нечаянно нагрянет - Владимир Де Ланге - Страница 4

Да, Вера видела машину на вершине моста через канал, эта черная машина въехала на мост через канал, что находился относительно далеко от перекрестка, который ей предстояло пересечь. Последний год Вера пересела с велосипеда на красный мопед, который Арсеен приобрел в обмен на автоприцеп, бесполезно стоявший в гараже.

Не сразу привыкла на к езде на мопеде. Сколько раз вырывался из-под ее ног и бороздил в свободном падении газоны Вериных клиентов! И сколько мучений она приняла, когда у него что-то ломалось! Но со временем Вера его укротила, но всегда ездила предельно осторожно, выбирая для езды только велосипедные дорожки. Особенно осмотрительна она себя вела на перекрасках, как и в тот раз.

Вера уже проехала середину дороги, как увидела боковым зрением, сверкающее черным машину, мчащуюся на нее. Понимая рассудком, что столкновение неизбежно, она машинально нажала на ручные тормоза, при этом крепко закрыв глаза.

Мир вздрогнул от боли и пропал в небытие.

Редкие очевидцы происшествия видели, как черный БМВ с тормозным визгом сбил красный мопед, и как женщина в оранжевом шлеме вылетела из седла и упала на асфальт, а ее неуправляемый мопед проехал еще несколько метров пока рухнул наземь.

Вера пришла в себя, от того, что ей совсем не хотелось быть беспомощным телом, нелепо разлегшимся на дороге. Дома ее ждали неотложные дела и приход гостей, для которых она только что купила фрукты. Женщина видела близкое небо, где между курчавыми облаками двигался хоровод незнакомых ей лиц, вытянутых в немом удивлении. По испуганным взглядам людей, столпившихся над ней, она поняла, что дела ее плохи.

Прежде всего, Вера попыталась встать, но мышцы ног отказывались исполнять ее волю, и резкая боль тут же вонзилась в позвоночник, лишая ее чувств. Сознание вновь уводило женщину в темноту. Последнее, что она услышала, было жалобное тарахтение мопеда, но и оно через секунду заглохло.

Мир неотвратимо уходил во тьму, но Вера обрывками разума пыталась не потерять реальность своего положения. Ее голова кружилась до дурноты, и в ее мозге роились встревоженные мысли.

«Что случилось? … Меня ударила машина … та, что была далеко … на вершине моста. … Мой мопед не пострадал? … Меня переехали? … Боже, может быть я вижу себя со стороны? … Нет, я просто валяюсь на дороге. … В раю нет машин … почему так темно? … я в аду? …Ад … темнота – это смерть. … Маму жалко. … Постой, я ведь дышу, … сердце стучит, но правда в голове, но стучит же. … Нет, мне нельзя на тот свет … даже в рай мне нельзя. … Как оставить Арсеена, он инвалид … родителей еще надо … хоронить, не им же меня, … так неправильно. Постой, а дети? … Дети дома одни … Сегодня суббота? В субботу надо сидеть дома. … Все так несправедливо! … Затормозила я или дала газ? … О боже, я потерпевшая? … А, что дальше?»

Вера неожиданно широко распахнула глаза и зажмурилась от яркого света. Теперь она не сомневалась, что попала в передрягу, и это могло разрушить в прах ее устоявшуюся жизнь.

Именно череда рабочих дней являлась в эти изнурительные два года тем спасательной канатом, за который женщина ухватилось мертвой хваткой, чтобы иметь гарантированное будущее. Она так старалась сохранить стабильность жизни ее семьи, но не для того, чтобы теперь сострадательные прохожие цокали над ней языками.

Сознание трубило тревогу, и принуждало Веру требовать возвращения в свою привычную жизнь любой ценой.

– Я должна работать. Я должна работать. Мне надо домой, – шептали ее побелевшие губы, но женщину никто не слушал. Не Верин безумный бред, а ее поломанные кости голени, торчащие в разные стороны кости, привораживали внимание случайных свидетелей происшествия.

Владелица фруктового магазина, уже в который раз, рассказывала любопытным историю столкновения БМВ со стареньким мопедом, тем более она знала Веру, как частую покупательницу, которая хотя и долго приценивалась к овощам и фруктам, но покупала всегда одно и тоже: килограмм яблок и один парниковый огурец.

Вера не понимала, как можно говорить о такой чепухе, когда она в любом случае, больная или покалеченная, должна завтра пойти на работу. Эту простую истину не понимали и мужчины в белых халатах, везущие ее на «скорой помощи». Вера по дороге в больницу подробно объяснила: что с понедельника ее ждут чистоплотные старики и старушки, что ее муж без нее покончит с собой, потому что он травмированный психопат; что дети погибнут пойдут по миру, так как не кому будет о них заботиться; поэтому ее надо везти не в больницу, а домой!

В приемном покое с Верой обращались, как с глухонемой. Доказывать самой себе, что у нее нет права болеть было бесполезно. Только после слов хирурга у каталки, на которой ее, по-видимому, собирались держать вечность, смысл произошедшего с ней несчастья стал доходить до ее разума.

– Двойной открытый перелом левой голени – будем оперировать, в два этапа. Травма позвоночника, осколочный перелом – оперировать не будем, корсет на грудную клетку.

Лежа на операционном столе, Вера успокоилась, ибо все плохое, что могло произойти, уже произошло, и пытаться поменять прошлое, все равно, что наступить на собственную тень.

На следующий день прооперированную Веру навестил Арсеен. Он был горд тем, что о его супруге написала местная пресса. Арсеен с удовольствием съел больничную еду, предназначенную для Веры, и развеселился и стал заигрывать с тремя другими женщинами, что лежали в больничной палате на соседних койках. На прощанье, он горько порыдал, а потом бодро отправился домой.

На больничной койке Вера у нее появилось время о жизни на несколько лет вперед. В газетной статье Вере приписали 10 лет к ее настоящему возрасту, и это не являлось опиской, так как год ее жизни в миграции за три пойдет, а последние два года в замужестве десяток стоит.

Особенно хорошо ей думалось ночью, при выключенном свете, но мыслила она с трудом, потому что в ум пробирались наркотические цветные и веселые сновидения.

Вера готовилась ко второй операции, когда ее навестил и Витя, он приехал в больницу вместе с Арсееном. Мальчик явно смущался своего присутствия в женской палате, он с кислым видом поглядывал на свою любимую маму и чувствовал себя виновным в том, что с ней произошло. Он всегда себя так чувствовал, когда маме было плохо.

– Вить, как ты добрался до больницы? Ведь сюда автобусы не ходят? … На скейтборде? … Все 15 километров? … Сзади мопеда, который вел Арсеен?

Вера не могла поверить своим ушам. Вот этого-то она и боялась!

– Витька, Арсеен болен на голову, но ты-то сам, о чем думал, когда цеплялся за его мопед? Это же опасно для жизни, тем более, когда за рулем сидит Арсеен.

– Мама, Арсеен не лихач, он ехал он очень осторожно, со скоростью 50 километров в час! А что ты так беспокоишься? Ты меня знаешь, я такие трюки на скейтборде делаю. У нас в Фландегем парк для скейтбордистов открыли, прямо за станцией. Некоторые вещи у меня получаются «клево», но ехать с Арсееном – это шик!

– Я думаю, что «шиком» будет то, что сейчас же отправишься домой пешком. Жди меня дома и звони каждый день. А опять приедешь, встану и шею намылю, как следует.

– Мам, встань! Вот будет здорово!

Когда Витя ушел, Вера обратилась к Арсеену, уже по-бельгийски.

– Арсеен, зачем ты устроил этот цирк с Витей, ты рисковал его жизнью, – сказала она с грустью, но что можно взять с травмированного на голову, только пожалеть его самого.

– Боже, помоги мне встать на ноги, как можно скорей!

В ночь перед второй операцией она растерялась, ей вдруг стала страшно жить. Она устала бояться быть высланный из страны, где уже который год учатся дети, где у нее есть, какой-никакой, но муж.

Каждый месяц Вера привычно приходила в администрацию Ревеле, чтобы получить месячное разрешение на проживание в Бельгии. Пока секретарь искал в компьютере информацию из комиссариата, она играла роль любимой собачкой Герасима с камнем на шее, хотя ей никогда не нравился рассказ Тургенева «Му-Му».

С чем она осталась, муж инвалид, Катя с Кобой обратно во Франции неизвестно, чем занимаются, внучка Эмили растет, словно у нее нет бабушки вовсе. Витя воспитывается на примере Тани, а Таня вообще отказалась от семьи.

Последние два года провела она или на работе. или в больнице, где лечился Арсеен, а когда его подлечили и выписали домой, то стал буянить. Когда он буянил, то крушил мебель, когда успокаивался, то жаловался на ленивость Виктора и на упрямство Танюши. Вера каждый раз уговаривала мужа потерпеть, пока дети не подрастут и не разъедутся, кто куда, как это сделала Катя, но Арсеен ждать не хотел, так как готовился к смерти, а от домашнего врача требовал полного выздоровления, хотя быть больным уже стало его профессией. Доктора периодически укладывали инвалида на больничную койку и тогда, для Веры начинался вокзальный марафон.

После работы заскакивала она в поезд, потом – в трамвай. Выйдя из трамвая, бежала она по улицам больничного городка, чтобы хоть часок побыть с мужем и поддержать его, как это положено жене. Через час свиданий, Вера начинала свой марафон в обратном порядке. И так, изо дня в день. Этим она искупала свою вину перед Женей, когда сама отказалась быть его женой, а он недолго прожил без нее.

Траурное известие о гибели Жени пришло в начале года. Об этом ей сообщила мама коротким предложением.

«В феврале Женя угорел от угарного газа».

И все. Просто и совсем нестрашно.

Первое, что пришло в голову, что теперь у детей не будет проблем с будущей легализацией в Бельгии.

Вера сообщила детям о смерти их отца, также просто, как услышала сама. В какой-то момент она вдруг сама содрогнулась от горя, которое пришло в ее жизнь: она стала разведенной вдовой при живом муже, а дети сиротами.

Почему же она жалела детей больше, чем себя?

Они с Женей любили друг друга. Да, их брак не сложился, но он был их осознанным выбором, который диктовала им молодость и первая взрослая любовь.

Таня и Витя приняли известие о смерти спокойно. Дети сидели на диване и словно ждали продолжения этой новости, но добавить к сказанному Вере было нечего, кроме, как повторить: «Папа вас очень любил».

Потом все трое помолчали немного и разбрелись по своим комнатам.

Катя, услышав новость о смерти отца по телефону, честно призналась, что ей было стыдно перед Кобой, потому что весть о смерти отца она встретила равнодушно, словно знала заранее.

Витя не знал, как ему надо реагировать на смерть папы, он еще жил ожиданием отцовских отношений в Арсееном. Родного отца мальчик помнил только по воспоминаниям его матери, которая всегда убеждала Витю в том, что папа его очень любил, что он сам отказался жить с ним, потому что не мог избавиться от зависимости к водке.

Зато Танюшу это известие пошатнуло. Ее сердце скорбело от горя, но своею скорбью делиться с мамой она не собиралась. В последнее время девочка предпочитала жить невидимкой, как дома, так и в школе, а теперь она не только тупая иммигрантка, но и сирота, которой некому защитить.

«Сирота. Папа умер, а при живой маме, я стала круглой сиротой. … Кто я такая? Я не старшая, я не младшая, а какая-то … средняя. Раньше меня защищала Катя, а она приехала и ни разу со мной не поговорила. Теперь она чужая, у нее есть Эмили и Коба, а у нас с Витей никого. Витька дружит со своим скейтбордом, а я сама с собой. В школе я никто, я бездарь, хотя умнее многих. Арсеен – шакал, травмированный на голову, все что-то вынюхивает, высматривает. Как он может рыться в моих вещах! Если он опять попробует ко мне прикоснуться, то я его глаза выцарапаю! Как мама не понимает, что Арсеен никогда не заменит нам отца! Папа мертв».

Таня быстро привыкла к своей комнате, что выходила окнами на железнодорожные пути. Стук колес по рельсам отсчитывал такт ее ночному одиночеству. Девочка говорила сама с собой, как бы она говорила со своей близкой подругой.

«Мама убеждена, что наш папа отравился угарным дымом от печки. … А, я знаю, что он умер как герой. Пожар случился в школе, папа выносил из огня детей до прихода пожарных, а потом он задохнулся и угорел. Я должна была быть рядом с ним, я могла его спасти, если была рядом! Зачем, мама, увезла нас в Бельгию! Кому мы здесь нужны! Она сама выгнала из дома папу, который всегда нас любил и защищал! Теперь она пристает ко мне: «Пожалей Арсеена, ведь он больной, он единственный в Бельгии, кто нас любит!». Когда папа нас любил, то она его выгнала, а теперь чужого дядьку нам подсовывает. Надоело эта интеграция. Как интегрироваться в стране, где живут зомби! … Надо будет фотографию папы приклеить на потолке. Пусть он смотрит на меня с потолка, как ангел с неба, а я буду ему улыбаться».

Если бы Вера знала, как переживала ее Танюша потерю отца, то смогла бы она ей помощь?

Конечно, Вера заметила отчуждение в поведении младшей дочери, ее младшая дочь становилась холодной и неприступной.

Весть о смерти Жени Вера получила в феврале, а в апреле Таня не пришла к ужину, только ее портфель лежал у входной двери. Арсеена спрашивать было бесполезно, он отказался от ужина и рыдал в спальне.

Сначала Вера готовила ужин и сетовала про себя на несносный характер дочери.

«Зачем Таня ссорится с больным человеком? Как можно ей быть такой неблагодарной? Ведь в доме у Арсеена они живут, как в крепости!»

Потом, когда стемнело, ужин остыл, от беспокойства за дочь Вера перестала чувствовать голод и усталость. С каждой минутой тревога росла в ее сердце, медленное тиканье часов нагнетало страх грядущей беды, время становилось омутом, втягивающий в себя надежду увидеть дочь живой. В какой-то момент Вера вскочила со стула и бросилась к телефону. Полиция обещала принять меры.

Витя обрадовался переменой в настроении мамы, он знал то, что не знала его мама.

Полиция приехала, словно ждала ее звонка за дверью. С полицией шутить в Бельгии никому не дозволено. Арсеен полицейских ненавидел и решил отсидеться в дальнем углу веранды. Полицейский агент обзвонил Таниных подруг, которые честно говорили то, что знали. Оказалось, что они знали о Тане гораздо больше, чем Вера, ее мама. Потом настала очередь Арсеена отвечать на вопросы полицейского.

Оказалось, что Таню после школы на пороге дома встретил Арсеен, он хотел заставить девочку мыть посуду, а та убежала. О драке с падчерицей Арсеен он промолчал.

Долго бродила по городу Таня. Возвращаться в дом человека, ударившего ее, она не хотелось. В тот день у нее сильно болел живот и ей хотелось только одного, где-нибудь поседеть и покурить самокрутки с травой.

Такие сигареты Таня впервые покурила в молодежном кофе, ими ее угостила Кристина, Танина первая подружка. Кристине эти сигареты покупала мама, чтобы ты не совершила самоубийство из-за депрессии.

Провести ночь девочка решила в Мерелбеке, где она была в последний раз счастлива. Когда Таня подходила к дому, рядом остановилась полицейская машина и полицейский назвал ее по имени.

Детям было не положено убегать из дома, сбежавших детей полицейские возвращают домой.

Когда Вера увидела Таню в сопровождении полицейских, то растерялась. Дочь вернулась домой, но вернулась она чужим ребенком.

«Ну и пусть Таня не говорит со мной, лишь бы была дома».

С таким решением женщина на следующее утро отправилась на работу, где ее любили, где она чувствовала себя в безопасности.

Ночь в больнице – это долгая ночь, когда невольно задаешься вопросом, почему случилась так, что ты лежишь беспомощным на больничной койки и ждешь, когда тебе принесут судно, а не дома в своей постели?

Вера попыталась тоже ответить на этот вопрос.

В ночь перед происшествием, Таня решила оставить на ночевку своего нового друга Баба, которого по паспорту звали Бенуар, хотя Вера была решительно против.

– Мама, ты не имеешь права мне запретить делать то, что я хочу!

– Ты живешь в моем доме, и в моем доме действуют мои законы, – также гневно отвечала дочери Вера.

– Это не твой дом, это дом Арсеена, а он мне разрешил!

– Я твоя мать и решаю! Оставить на ночь парня у себя в комнате может только девушка без чести!

– Да, что ты голову мне морочишь, то с учебой, то с честью. Какая может быть Джейн Эйр, здесь, в Бельгии. Ты меня не спросила, хочу ли я жить в Бельгии? … Думаешь, что, если мне еще не исполнилось 18 лет, то не надо со мной считаться? Я поняла, почему от тебя сбежал мой папа! Ты есть начальница надо всеми, хотя сама, какая-то, … докторишка. Привезла нас сюда, так принимай то, что есть. Жить в Бельгии надо по-бельгийски. Мне уже 15 лет исполнилось, а здесь мальчики спят с девочками с 13 лет! … Тебе радостно должно быть, что надо мной смеются, как над переростком? … Ты хотела, чтобы я интегрировалась? Так не мешай!

Юноша спал с Таней в одной постели, но не в ее комнате, а у Вити. Хотя Таня с Баба спали в одеждах, но Вера спать не могла, она даже глаза не сомкнула, настороженно прислушиваясь к любому подозрительному шороху на чердаке, чтобы не допустить разврата.

Надо признать, что воображение по ночам рисует только страшные, самые пакостные картины, но, увы, … в своем упорстве жить по-бельгийски дочь выиграла, Вере пришлось признать, что моральные устои ее семьи становились и для нее самой пережитком прошлого.

Что еще оставалось ценного у женщины? Только работа.

Труд социальной уборщицей в домах у достойных жителей преклонных летах стал для Веры отдушиной в ее замужней жизни с Арсееном.

Особая черта бельгийских клиентов – вежливое недоверие, со временем сменилось искренним радушием, которое делало Верин труд уборщицы святым делом. За 8 часов работы она училась жить и думать, как простой бельгийский народ.

Вот, и теперь, находясь на больничной койке, скучала она по своим стареньким хозяйкам и хозяевам, даже больше, чем по детям и мужу. Работая социальной уборщицей, Вера поняла, что истинным богатством Фландрии были не музеи и исторические достопримечательности, а ее трудолюбивые дедушки, чистоплотные бабушки, тщательно хранившим вековую историю своего народа.

Работа уборщицы ее увлекала. Иногда она чувствовала себя дотошным биографом, изучать по семейным реликвиям историю своих подопечных, предпочитающих в отношениях взаимовежливость, честность и любовь к труду.

Как можно серьезно сердиться на назойливость старушки Зои, которая веретеном вертелась у Веры под ногами. Хрупкая в старости Зоя могла выхватить из ее рук щетку, чтобы самой показать, как надо скоблить полы по-бельгийски. А к обеду она уже носилась за Верой с дымящейся сковородой в руках, чтобы показать ей, как надо правильно пассировать морковку для супа, но, иногда, ей хотелось выговориться, и Зоя выбалтывала Вере историю всей своей жизни, не забывая при этом переносить ведро для мытья окон с одного места на другое, чтобы уборка не застаивалась на месте.

Вера любила слушать Зою, хотя не понимала ни одного слова хозяйки. Диалект того фламандского языка, на котором изъяснялась старушка, был совсем не похож на язык, который преподавался в школе для мигрантов. Наверное, этот диалект остался в этом семействе еще со времен Наполеона, а, может быть, с начала веков.

Печенья к чаю выдавались Зоей по счету, а лишние лакомства сразу прятались в шкафчик, который тут же запирался на ключ.