Читать книгу Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2 - Владимир Де Ланге - Страница 7

Не успела Вера прийти в себя после отъезда гостей, как её стали донимать приступы тошноты по утрам. Когда свежие отварные пельмени приобрели запах протухшего мяса, то сомнений не осталось: Вера беременна третьим ребёнком. С чувством тревоги она ощущала в себе начало новой жизни. Эта новая жизнь росла независимо от желания самой женщины и сложившихся вокруг неё обстоятельств.

У Веры появилась тайная любовь.

С нетерпением влюблённой ждала она наступления ночи, чтобы в ночной тишине без помех любить растущего в её теле мальчика, судьба которого была уже предрешена, ибо ему не суждено иметь даже имя. Третий ребёнок в Вериной семье – непозволительная роскошь. Бессонными ночами чуть слышно беседовала Вера со своим любимым сыночком, положив ладонь на низ живота. Она знала без доказательств, что под её сердцем стучит сердечко сына.

– Тебе не нравятся пельмени?.. Ты думаешь, что они плохо пахнут? Но если бы ты хоть раз в жизни отведал их на вкус, то не привередничал бы так. Скажу тебе честно, что я не знаю, как надо воспитывать мальчиков. Я их с детства стеснялась, а скорее всего боялась. Теперь твой папа стесняется со мной выйти в люди, а ты? … Хотя я лишена счастья увидеть тебя взрослым мужчиной. Жалко, что тебе не узнать, как прекрасен и как жесток бывает этот мир, в котором тебе не суждено родиться.

Сонные шевеления старшей дочери, лежавшей под её боком, мешали Вере думать и заниматься желанным подсчётом.

– Так, сколько мне лет?.. 35. Уже прилично для родов. Когда мне будет столько же лет, сколько лет моей маме сейчас, то тебе будет уже… так, а сколько лет моей маме? Начнём считать сначала. Мама родилась в 28-м году. Это я точно знаю, значит, ей пошёл …61-й год! Если я буду в возрасте моей мамы, то к 60-летию я буду выглядеть не такой уж старой, судя по тому, как выглядит мама сейчас. Допустим, что мне исполнилось 60 лет, то моей Катюше …будет …ни много ни мало… не знаю, сколько лет. Так, я родила Катю в возрасте 27 лет, значит, разница у нас всего 27 лет. То есть моей старшей дочери исполнится в день моего 60-летнего юбилея уже 33 года, а Танюше …м-м-м… будет приблизительно …28 лет. К моему 60-летию тебе, мой мальчик, исполнилось бы уже… так, так, так… 25 или 26 лет. Я бы гордилась тобой, мой сынок, потому что уверена, что ты бы вырос добрым человеком с сердцем сильного и мудрого рыцаря!

Вере показалось, что в этот момент сынишка слегка зашевелился в её животе, и она ему нежно улыбнулась.

– Мой малыш, когда мне исполнится 60 лет, я буду достаточно молода и богата, чтобы плыть по синему морю на белом пароходе. Я буду сидеть в белом плетёном кресле у самого края палубы и под шум волн вглядываться в морскую даль, а рядом со мной будете носиться по палубе белого парохода вы, мои расшалившиеся дети. (Весёлые дети представлялись женщине не старше возраста Катюши.)

В этом навеянном с морским пейзажем и белым пароходом она видела себя красивой и молодой тургеневской женщиной, в белом воздушном сарафане, с белым ажурным зонтиком в руках. Дети тоже резвились на палубе, девочки в белых длинных платьях, а сынок – в белом матросском костюмчике с голубыми полосками. Так как представить себе Женю в мужском белом костюме она не могла, то в этих голубых фантазиях его персоны не было.

К тому времени Вера чувствовала усталость от своей покорности мужу, начальству и обстоятельствам, может быть, поэтому этот ночной разговор с малышом в возрасте плода был ей необходим, чтобы дать волю воображению, которое хоть как-то утешало женщину, прощающуюся с плодом, которому не суждено родиться.

– Катька, сколько раз тебе говорить, чтобы ты лежала спокойно! Не толкайся! Уже два часа ночи! – прошептала она дочери, которую не могли разбудить даже гром и молния.

Катя казалась Вере вполне взрослой девочкой, которой можно доверять семейные секреты, но о предстоящем аборте говорить с дочерью не хотелось, как и ни с кем другим.

– Так, продолжим. А если тебе, мой сынок, было бы столько лет, как Кате сейчас, то мне бы исполнилось …исполнилось… О, как я хотела бы увидеть тебя большим и смелым. Я знаю, ты бы смог защитить своих сестрёнок, когда меня не будет.

Этот утомительный счёт помогал женщине справиться с бессилием изменить судьбу своего сына. Таким странным образом прощалась она каждую ночь с тем, кто доверчиво рос в её животе.

Вера была рада, что единственная в больнице женщина гинеколог весь сентябрь пребывала в отпуске, потому что такое непредвиденное стечение обстоятельств отодвигало сроки аборта, но она насторожилась, когда после своего летнего отпуска её коллега-гинеколог уехала на двухмесячную учёбу в Москву. Теперь тянуть с абортом стало уже невозможно. Вера обратилась к другому гинекологу – мужчине, и он был рад помочь коллеге решить проблему «нежелательной» беременности.

Проведение аборта было назначено на пятницу. Страна готовилась отмечать ноябрьские праздники, а Вера – хоронить сыночка. В пятницу, когда солнце по-летнему припекало землю, она пришла домой в обеденный перерыв, чтобы подготовиться к операции по изъятию плода из её утробы. Она старалась не думать об этом, но её сыночек сам догадывался о своей участи и сжался в комочек. Все осуждающие мысли женщина держала под замком, чтобы не раскиснуть и не сбежать на другую часть света, но воспоминание о последнем разговоре с мужем лишало Веру права отступить назад.

Этот разговор с Женей случился днями раньше, и он проходил на кухне.

Обычно муж возвращался с работы голодным как волк, а голодный кормилец семьи всегда был злым и очень нервным. В тот день Вера купила для мужа пельмени в кулинарии, чтобы устроить супругу праздник живота. Этими пельменями она хотела его задобрить перед тем, как он примет решение между абортом или рождением в семье третьего ребёнка.

– Женя, мне уже нельзя больше тянуть с абортом. Последний срок для операции заканчивается на этой неделе. Что нам делать?

Довольный ужином мужчина, привычным движением руки поглаживая усы пшеничного цвета, что говорило о его глубоком раздумье, разговор о третьем ребёнке начал издалека.

– Верунья-говорунья, ты же знаешь, что сейчас творится в нашей стране. Не сегодня, так завтра от нашего правительства могут остаться только «рожки и ножки». Перестройка по-горбачёвски скоро прикажет долго жить, в стране наступит безвластие. Страну без власти охватит анархия, так учит нас история, и вот тогда никому не будут нужны старики и дети. Кто знает, куда подует ветер перемен? …Нам надо уже сейчас думать, как выжить с тем, что мы имеем, хотя мы не так и много имеем. Если закроются шахты, то пойдём мы с тобой, Вера – бубончик от берета, по миру с протянутой рукой. Во время всеобщего застоя, кому понадобятся наши гараж, дача и квартира? В такое время думают не о квартирах и гаражах, а как бы прокормиться и иметь крышу над головой. …И не надо делать большие глаза, ты же читала последний номер «Огонька» … «Проснись и пой», забудь всё, чем мы жили при советской власти, такой строй не повторить дважды… Утопия равенства теперь никому не вскружит голову …Или ты хочешь ещё одну жертву социализма родить, а недостаточно ли жертв? Когда заканчивается последний срок для аборта?

– На этой неделе.

Да, Вера читала «Огонёк» от корки до корки. Публикации этого ежемесячного издания трубили набат по всей стране, перевёрнутой с ног на голову! Понять, где обман и вымысел, где правда и реальность, простому обывателю было очень трудно, и эта неясность прошлого, настоящего и будущего пугала.

Кому и чему теперь верить, Вера ещё не определилась. Книги самиздата оставались литературными произведениями, а не историческими фактами, в журнале «Огонёк» были опубликованы документы и свидетельства того странного времени, когда почти весь народ поверил в добро, а добро его детям и внукам уже казалось злом. Теперь во всём белом свете не видела она силы, способной защитить жизнь её не рождённого сыночка, но только Женя, как отец, мог вмешаться в его судьбу.

– Вера, посмотри вокруг, все, нормально обеспеченные семьи ограничиваются рождением одного ребёнка или, в крайнем случае, двух детей. Это реальный подход к сохранению благополучия семьи в такое неспокойное время. Иметь более двух детей – это как-то даже неприлично. Подлей-ка мне ещё крепкого чая, и прошу, на заварку не скупись. Как успехи у Катюши с изучением наук?

Вера не дала мужу увильнуть от ответа.

– Женя, мне делать аборт?

– Ты точно знаешь, что будет сын?

Да, Вера была уверена, что носит под сердцем мальчика, но ответила уклончиво:

– Один Бог это знает. Мне делать аборт?

– Да. Это будет разумно.

И вот этот день аборта наступил. Вера спокойно приняла душ, оделась и стала откладывать необходимые вещи для больницы. Она уже не ругала свою страну, которой не нужен был её мальчик, не злилась на «гласность», пугающую народ своими разоблачениями, и не критиковала «перестройку», которая перестраивалась, топчась на одном месте. Она не обижалась на своего мужа, не желающего иметь сына, и душевно умирала вместе со своим ребёнком, которого носила под сердцем, и никому не было дела до её горя.

Вера методично собрала сумку, потом переобулась в уличную обувь, надела пальто, но перед выходом на лестничную площадку оглянулась, чтобы увидеть свой дом в трауре, ибо она вернётся уже другим человеком, человеком, пришедшим домой после похорон любимого дитя.

На кухне часто закапала вода из крана.

– Слышишь, мой мальчик, как по тебе плачет наш кухонный кран… Прости меня, мой любимый малыш.

Вера прошла на кухню, завернула вентиль покрепче, вода капать перестала, и тут в коридоре раздался резкий телефонный звонок. От неожиданности она даже вздрогнула, как от электрического разряда, в это время звонков быть не должно. Женя на работе, и никто не знал, что Вера пришла домой в неурочный час. …Кто может сейчас звонить? Разве что Бог!

– Алло. Алло? …Кто говорит?

Голос собственного мужа показался Вере незнакомым.

– Вера, как дела? …Каков настрой?

– Ох, это ты? Дела как дела, а настрой один – идти на аборт. Говорить мне некогда, потому что через десять минут меня будут ждать в операционной.

– Какое у тебя настроение?

Этот никчёмный вопрос разозлил Веру до глубины души.

– Какое у меня может быть настроение, если я иду на а-б-о-р-т?! Аборт – это операция по выскабливанию плода из тела матери!

– Верочка-голубая тарелочка, не кипятись, а пойди-ка ты в зал, сядь на диван и подумай хорошо, и то, что ты надумаешь, станет моим тебе ответом по поводу аборта! …Пи, пи, пи.

На этом разговор прервался.

Вере не надо было и садиться на диван, чтобы понять, что будет верным для неё и мужа, но она послушно прошла в зал, не снимая уличной обуви, и присела на край дивана.

Через пять минут женщина была уже в больнице. На пути в абортарий Вера зашла в кабинет главной акушерки района.

– Фаина Самуиловна, скажите мне, пожалуйста, кто у меня должен был родиться? Я знаю, что ваш опыт акушерки не ошибается в этих вопросах.

Фаина Самуиловна улыбнулась. Она внимательно посмотрела на Верин живот, и спросила дату рождения её и её мужа, а также срок беременности.

– Мальчик. У вас будет сын.

Уверенный ответ акушерки укрепил Веру в её решении. Минута в минуту вошла она в операционную гинекологического отделения, где её ждал тот гинеколог, который когда-то, два года назад, приглашал её прийти в роддом за сыном.

– Проходите, проходите, Вера Владимировна, и ложитесь на этот стол. Сейчас Ниночка сделает вам укол, чтобы…

– Укола не нужно, я буду рожать третьего ребёнка.

В операционном блоке наступило короткое молчание.

– Но мы с вами уже договорились на аборт. Аборт будет под очень хорошим наркозом!

– Нет, мы с мужем решили сохранить беременность. У нас родится сын.

– Откуда у вас такая уверенность?.. А если третьим ребёночком будет у вас девочка?! Как у вашей коллеги педиатра Ольги Романовны – три сына?

– Мне уже всё равно, какого пола у меня будет мой малыш. Я его люблю такого, какой он есть.

Первым делом Вера поставила в известность о своей растущей беременности главного врача медсанчасти. Главный врач от желания своего педиатра уйти в декретный отпуск поджал недовольно губы, но сухо поздравил подчинённую с будущим прибавлением в её семье. Потом очередь узнать новость из первых уст дошла до домашних. Женя с душевным облегчением узнал о решении жены сохранить ребёнка, и он тут же пожелал иметь сына, внешне похожего на Веру, с её смуглой кожей, карими глазами и короткой талией, потому что он стеснялся своих белых ног, которые не загорали, а краснели, и страдал от длинной талии, которая делала его спину слабой, и это мешало ему продолжить карьеру атлета. Катюша, которой исполнилось уже восемь лет, услышав новость о братике, слегка пожала плечиками и серьёзно задала вопрос, на который сами родители не смогли найти достойный ответ.

– Ну и зачем вам это надо?

В мае 90-го года в семье Лебедевых родился здоровый наследник.

Первый акт мочеиспускания сына на пеленальном столике в роддоме привёл Веру в неописуемый восторг. Как прекрасен был её мальчик! Разве можно было не восхищаться крепостью прямоугольных плечиков сына, высокой струёй во время акта мочеиспускания и как можно было не гордиться большим носом сынишки, который казался ей просто великолепным?!

– Вы только посмотрите, нос моего сына виден со всех сторон, как у Буратино!

Третий раз в жизни Веру охватил наплыв необъяснимой любви не только к своему ребёнку, но и ко всему миру, и она пребывала в отделении родильниц в потоках славы, как мама будущего мужчины, настоящего рыцаря, а пока ещё младенца.

– Вера Владимировна, вы извините, но ваши девочки рождались такими миленькими, такими хорошенькими, а вот сынишка родился …ну, не такой красивый.

Детский врач роддома ещё не имела своих детей, и не ведала, какую чепуху городит, а Вера не уставала восхищаться своим ребёнком и всем, что он делает.

Имя для мальчика выбрал Женя. Он назвал сына Виктором. Имя «Виктор» Вера забраковала ещё во время беременности, но после рождения сына это имя приобрело красоту и значимость.

– Виктор! Виктория! Победитель! – прокричал Женя под окнами роддома, и Вера стала называть новорождённого сына Витей.

Когда счастливый Женя прорвался в родильное отделение, преследуемый погоней в белых халатах, то Вера тут же выбежала к нему навстречу с ребёнком на руках, чтобы скорее познакомить сына с его отцом. Схваченный санитарками с двух сторон, Женя перед самым выводом из отделения оглянулся назад и крикнул через плечо с надеждой в голосе:

– А нос? Не большой ли нос?

– Нос прекрасный! Нос вождя! – вдогонку прокричала ему Вера.

Весь педиатрический персонал радовался материнскому счастью Лебедевой, её навещали коллеги и приносили гостинцы.

– Вера Владимировна, но почему «Витя»? Разве нет других имен? Если будут вашего сына во дворе звать «Витька», как моего брата, разве вам это понравится? – недоумевала всё та же педиатр роддома, желая своей коллеге только добра.

– Татьяна Васильевна, кто знает, а вдруг для друзей он будет не Витька, а Витёк?! Это очень хорошо звучит, с уважением.

В день выписки Веры из роддома приехали из Караганды её родители с большими сумками подарков и с ящиками домашних дачных заготовок. Довезти эти тяжеленные сумки могла только бригада тяжелоатлетов, а не два человека пенсионного возраста.

В тот день светлая квартира Лебедевых была согрета ярким майским солнцем, и за окном птицы в веселье распевали, радуясь весне.

В зале стояли два дивана. Старый диван решено было перевезти на дачу, но он пока занимал своё место у стены, рядом с ним красовался новый диван, более комфортный и более объёмный. Эта неустроенность и теснота создавали в квартире атмосферу перемен, ведь в семье родился богатырь, продолжатель рода.

Вера попросила мужа убрать швейную машинку со стола в зале, чтобы вся семья могла собраться за праздничным обедом. Счастливый Женя пробрался к машинке, взял её за опору и таким же образом двинулся назад. Когда он проносил машинку над младенцем, закутанным в пелёнки, ручная швейная машинка стала разваливаться прямо на глазах, и в одно мгновение его руки крепко сжимали только деревянные боковушки от основы, а сама швейная машинка по закону тяготения падала на новорождённого Витю. От бессилия изменить ситуацию Женя побледнел, а Вера замерла от ужаса, ей отводилось судьбой стать свидетелем гибели её сына. Она стояла у края дивана, понимая своё бессилие пробраться между диванами и руками загородить малыша от неминуемой гибели.

Всё происходило, как во сне, медленно и неотвратимо. Швейная машинка рушилась всей своей тяжестью на голову и грудь новорождённого перед глазами его родителей.

Вот и воплотился в явь тот ужас, который годы мучил Веру, показывая её материнское бессилие защитить своих детей! Господи, не допусти! Словно весь мир сфокусировался перед глазами женщины в это мгновение на падающей на её ребенка швейной машинке, как в замедленной съёмке фильма, Вере не почудилось, не привиделось, а явно произошло то, что выходило за границы реальности.

В самый последний момент машинка, не коснувшись младенца, качнулась, как от толчка, и тут же упала в бессилии что-либо изменить.

Короткий вскрик Риммы, и мир для всех присутствующих в зале остановился.

Что должно было случиться, случилось: на старом диване лежали впритирку два тела: одно – тело мальчика, другое – железное тело швейной машинки.

Вера не думала о силе, способной в последний момент изменить траекторию падающего предмета, но она знала только одно: закон Ньютона не сработал! Это было больше, чем чудо! Это была высшая милость, какую может человек получить при жизни.

Сев на диван рядом со швейной машинкой, Вера заплакала и заплакала навзрыд. Слёзы солёными потоками бежали по её светящемуся от счастья лицу. К странно плачущей маме подошла Катя, она обняла её за плечи, а Танюша забралась на коленки, прижалась к её груди и захныкала. Последним из семьи взвыл сам новорождённый Виктор, которого тут же взяла на руки Римма, вытирающая влажные глаза своим носовым платочком, пахнущим духами «Красная Москва».

Женя ушёл на кухню. Он ужасно жалел, что во всём доме не осталось ни одной сигареты. Уже полгода, как он не курил, потому что сигарет не было в открытой продаже, а каждый раз унижаться и просить сигаретку у соседа мужчина не хотел.

Володя, пыхтя, пролез между диванами к швейной машинке, аккуратно взял её за круглые железные бока и отнёс в спальню. Он привык любое начатое дело доводить до конца и не любил нарушать режим дня.

– Мои дорогие, настало время обедать. Война – войной, а обед – обедом.

В квартире у Лебедевых вновь по-деловому засуетились женщины, под их ногами крутились девочки, и через полчаса все чинно сидели за столом. Перед едой Римма попросила мужа сказать слово для всей семьи. Его выступление перед дымящимся супом было простое и привычное.

– Спасибо Богу, что мы живы и можем кушать этот прекрасный обед. Дети, Вера и Женя, берегите друг друга. Любовь побеждает все жизненные невзгоды. Не надо унывать, потому что из каждой трудной ситуации есть выход. Передо мной на фронте взорвалась бомба, меня контузило, я оглох, осколки железа до сих пор сидят у меня в голове, но я остался жив. Бог дал нам с мамой второго сына, тебя, Евгений, и теперь у дочери на руках спит наш младший внук, Витенька, у которого есть две прекрасные сестрёнки, Катюша и Танюша. Слава Богу. Всем приятного аппетита.

Прошло около двух месяцев после этого семейного обеда.

Витя хорошо прибавлял в весе, он улыбался, когда просыпался, а наевшись, гулил, довольный жизнью, но страшный опыт «неправильного» падения швейной машинки все эти два месяца преследовал его маму ночными кошмарами.

Перед Вериным взором, в пространстве сонного забытья, вырисовывалась печальная картина «Последний день Помпеи», написанная Брюлловым. Ещё в школьные годы эта картина приводила девочку в трепет от безутешного горя матерей, бессильных защитить своих детей перед грозной стихией. Этот «ужас Помпеи» Вера чувствовала теперь каждое утро, как только просыпалась. Как бы она хотела защитить своих детей от зла, но после этого случая сознавала своё бессилие.

Как-то в пятницу, за несколько дней до того, как Витеньке должно было исполниться два месяца, к Вере пришла одна светлая мысль, и за эту мысль она ухватилась, как хватается тонущий человек за спасательный круг.

Когда муж после работы сытно поел и улёгся на диван рядом с Витюшей, который счастливо срыгивал у него под мышкой, Вера осторожно присела к ним на диван. Она никак не решалась высказать то, что пришло её в голову, и какое-то время внимательно смотрела, как Женя играл с сынишкой.

– Витюшенька, мой мальчик, «аля-лю-лю». Верунь, смотри, он улыбается мне. Мой сынок знает, что я его папа… Верочка, а где тот пистолет, который я подарил Танюшке?

– Женя, это было в прошлом году. Я его передарила нашей соседке с четвёртого этажа в день рождения её сына, потому что Таня твой пистолет даже из коробки не вытащила.

– Надо Витюше купить автомат. Жалко, что я продал своё охотничье ружьё соседу за какой-то блок сигарет. Моему сыночку это ружьё бы очень понравилось, я ведь из этого охотничьего ружья конфетку сделал.

Вера была несказанно рада, что ружьё навсегда покинуло их дом и что Женя стал безоружным мужчиной. И вот наступил момент, которого она ждала весь день, чтобы начать разговор с мужем.

– Женя, давай окрестим детей! Только не смейся, пожалуйста. Я говорю это очень серьёзно.

– Что-что? Ты о чём? – переспросил он Веру, словно не расслышал.

– Я хочу крестить Витю, Таню и Катюшу в церкви, в Кокчетаве.

Женя приподнялся с дивана, потом сел и внимательно посмотрел на жену, которая бережно взяла на руки сына и пересела в кресло, что стояло у стены. Потом он стал поглаживать свои будённовские усы, уставившись в окно, и, прежде чем уйти на кухню, уточнил вопрос Веры.

– Ты хочешь крестить наших детей?

– Да.

– Почему?

– Так они будут под защитой Господа!

– Хорошо. Давай сделаем так, как ты хочешь.

Вера думала, что разговор уже исчерпан, и пошла в спальню, чтобы уложить спящего сына в кроватку. Когда она выходила из спальни, осторожно закрывая за собой дверь, её нос неожиданно упёрся в грудь мужа. Испугавшись, Вера непроизвольно икнула.

– Вера, скажи мне, почему ты хочешь крестить детей?

Женщина опять уселась в кресло и в раздумье скрестила руки, а Женя присел на корточки напротив неё.

– Женя, а тебя в детстве крестили?

– Мама говорила, что меня крестили погружением в воду, дома.

– Зачем твои родители тебя крестили?

Женя пожал плечами.

– Наверное, по традиции наших предков.

– Я боюсь за детей. У меня был в детстве товарищ Ленин, на которого я равнялась, я ему верила и была счастлива. Кому теперь будут верить наши дети? Кто теперь будет им опорой, когда нас не будет рядом? Этот случай со швейной машинкой я забыть не могу, ведь его случайным не назовешь. Если дети будут крещёными, то я могу за них молиться, как молилась за детей моя бабушка в Ильинке. Тогда у них будет заступник – Господь. Я слышала, что детей крестят в церкви каждое воскресенье. Мы как родители окрестим наших детей, как это делали наши деды и прадеды. Я уверена, что они крестили детей тоже неслучайно. Правда, я не знаю, что для этого нужно делать. Надеюсь, крещение будет стоить недорого.

Рука мужа опять потянулась к усам. Эта привычка поглаживать усы усилилась с тех пор, как он перестал курить.

– Мы поедем завтра в деревню к родителям. У них мы и переночуем, а в воскресенье с рассвета отправимся в Кокчетав, чтобы успеть на утреннюю службу в церковь.

– Женя, однажды, до нашей встречи с тобой, я была в этой православной церкви на ночной службе во время Пасхи. Это баба Катя уговорила меня пойти в церковь. Ты не поверишь, но когда я ещё…

Своим уходом в спальню муж прервал её воспоминания о бабе Кате и ушёл спать в детскую спальню к сыну. Вера поняла, что она не ко времени разговорилась.

В последнее время разговоры с мужем принимали форму деловых отношений, но Вера не видела в этом проблемы. Потребность её души в любви и во взаимопонимании восполнялась общением с детьми. О себе самой, о своей семье Вера делиться ни с кем не хотела, даже со своими близкими. Она вновь общалась со своим сердцем, как это было в детстве, доверяя ему свои тайны.

В православную церковь в городе Кокчетаве молодая семья Лебедевых приехала воскресным ранним утром. Крёстным для детей был выбран младший брат Жени, Виталик.

Вера была довольна ходом дел, всё шло по заранее обговоренному плану. К церковной кассе, что разместилась внутри здания, уже стояла очередь. В этот день желающих креститься было человек тридцать. Цена за крещение была божеская. Когда подошла Верина очередь записываться на крещение, опрятная старушка за прилавком спросила у неё только имя каждого ребёнка, приведённого на обряд крещения, фамилию детей называть не требовалось. Вера уже собиралась заплатить за службу, как старушка поинтересовалась вероисповеданием матери Катерины, Татьяны и Виктора.

– Я мама этих детей, но я сама не знаю, какого я вероисповедания, по-моему, меня никто не крестил. Мой папа украинец, а мама имеет польскую национальность… Вы спрашиваете, какой я веры? Для себя я выбрала украинскую национальность. Это записано в моём паспорте. Значит, я православная?

– Если мама некрещёная, то крестить детей не будем. Женщина, возьмите обратно свои деньги и, пожалуйста, отойдите и не мешайте следующему за вами мужчине подойти к окошечку. Батюшка уже начинает службу.

– Как это «отойдите»? Я приехала с грудным ребёнком и двумя девочками в церковь за 140 километров от своего дома, да ещё в такую рань, а вы отказываетесь крестить моих детей? Есть у вас совесть или нет?! Зачем наказывать моих детей за то, что меня не крестили в детстве мои родители?

Старушка в кассе Веру не слушала, она безучастно перебирала листочки, на которых стояли чьи-то имена, сортируя их по стопкам: кого – за здравие, кого – за упокой. Лица, пришедшие на крещение, записывались ею в отдельный список. Старушка была уверена в своей правоте: детей, мамы которых не имеют православного вероисповедания, на крещение записывать не положено. Но рассерженная Вера упрямо не отходила от кассы, приготовившись стоять здесь насмерть. Тут к ней обратился высокий худой мужчина, который тоже стоял в очереди.

– Женщина, а вы сами креститесь… вместе с детьми.

Вера с надеждой опять обратилась к старушке.

– Можно я буду креститься вместе с детьми?

– Вы подготовились к крещению?

– Да, – скромно соврала Вера.

Она не знала, что к крещению надо готовиться, она знала только одно: детей надо крестить и крестить любой ценой. Тихо запел хор женщин у алтаря. Вышел с кадилом дьякон. К ладному звучанию женских голосов присоседился печальный баритон самого батюшки. Служба началась.

«Господи, помилуй», «Богородица, дева, радуйся…», «Господу Богу по-мо-лимся…», «Отче наш, сущий на небесах…»

Эти слова Вера покорно шептала вслед за батюшкой. Женя на службу не пошёл. Он был убеждён, что ему нельзя присутствовать в церкви при крещении своих детей, словно это могло быть дурным знаком, а Вера о муже не думала, она хотела только одного: скорее привести своих детей под защиту Бога. Когда служба закончилась, батюшка, одетый в чёрную длинную рясу, с седой бородой, покрывающей грудь, попросил всех приготовленных на крещение выстроиться полукругом. Вера встала вместе с детьми в полукруг, она не слышала, что говорил батюшка, обращаясь к крестящимся, потому что Витя стал плакать и вырываться из пелёнок.

– Потерпи, дорогая, когда его окрестят, то он сразу успокоится, – прошептала ей на ухо её какая-то женщина.

Подошёл и Верин черёд отвечать на вопросы батюшки, проверяющего готовность людей принять святое крещение.

– Как вас зовут?

– Вера.

– Хорошо. Это хорошее христианское имя. Как вы думаете, Вера, существует ли дьявол?

Разве она могла думать, существует ли дьявол или крылатые ангелы, в то время как её мозг лихорадочно искал ответ между «да» и «нет». После минутной паузы Вера ответила наугад и, о, радость, она правильно ответила на вопрос священника.

– Правильно, дьявол существует, об этом нельзя забывать никому на земле.

Тут Вера успокоилась и душевно приготовилась к обряду святого крещения, который приводил её саму и её детей под святой покров Господа. На всю жизнь старалась она запомнить напутственные слова батюшки, сказанные Вере и Жене при прощании.

«Пришельцы и всевозможные летающие тарелки – это тоже проявление дьявола, его тёмных сил. Не думайте об этих новомодных явлениях больше, чем они этого заслуживают. Думайте о любви Христа и бойтесь огорчить Господа своей жизнью. Очень важно соблюдать божественные праздники, надо очищаться перед ними».

На следующий день после крещения по радио объявили, что прошедшее воскресенье стало всесоюзным праздником, Днём Свободы Совести.

Проходил день за днём, душевный подъём после крещения, прекрасное чувство очищения и святости постепенно забывались, только медные крестики, полученные Верой и детьми от батюшки, напоминали об их православном вероисповедании.

Семья Лебедевых, став многодетной, ничем не отличалась от других рабочих семей посёлка. Вера находилась в декретном отпуске, Женя продолжал добросовестно трудиться на обогатительной фабрике, а в своё свободное время он занимался спортом в клубе любителей тяжёлой атлетики, и оба воспитывали детей, чтобы они выросли порядочными людьми.

Теперь Вера лучше справлялась с домашними делами, потому что не откладывала их на потом. Стиралось, убиралось и готовилось вовремя, только с глажкой у Веры не получалось уложиться в срок, но это не мешало ей создавать гармонию семейного уюта. Хотя в стране назревал экономический и политический кризис, в семье Лебедевых наступила золотая пора.

Вера была благодарна мужу за возможность родить Витю, и она старалась изо всех сил организовать ему достойный семейный быт, чтобы он ни в чём не нуждался. К приходу мужа с работы всё в доме сверкало, обед дымился в тарелках на столе, нарезанный хлеб лежал в хлебнице и чай настаивался в чайнике. Если муж трудился в ночную смену, то Вера часами сидела с детьми в закрытой спальне, чтобы не потревожить его сон.

Однажды Женя купил для сына самую лучшую в магазине игрушку – управляемый луноход, с которым сам проиграл весь вечер, а его восьмимесячный сынишка восторженно следил за папиным ползаньем за бегающей машинкой с мигающими огоньками.

Витю восхищало всё, что делал его папа, который без сожаления разбирал новые игрушечные машинки до винтиков и колёсиков, чтобы потом часами мастерить из деталей раскуроченных машинок одну. Лишние запасные части от игрушечных автобусов, грузовиков и легковушек собирались в одно ведёрко, и годовалый мальчик мог часами перебирать эти запчасти. Других игрушек он не признавал, за исключением магнитофона и проигрывателя. Журнал «За рулём» замещал ему книжки про медведей и зайчиков – его Витя разглядывал с неподдельным интересом, усевшись папе на колени.

Как-то раз, в тёплый весенний день, когда после обеда начало припекать солнце, мальчик спокойно играл, сидя на полу у приоткрытой двери балкона. Рядом с ним стояло ведёрко с игрушечными запчастями, а Вера сидела на диване в метре с небольшим от балкона и зашивала дырки в детской одежде.

Внезапно под порывом ветра резко захлопнулась балконная дверь, дверное стекло вырвалось из рамы, и его осколок острым концом полетел вниз, прицелившись врезаться в макушку ребёнка.

Всё произошло в мгновение ока. Сначала Вера оцепенела от предстоящей трагедии, она даже сдвинуться с места не могла, чтобы спасти сына, но в этот же момент неведомая сила выбросила её тело по направлению к балкону, и она, не разгибая колен, с вытянутыми вперёд руками приняла падающее стекло на себя. Осколок стекла глубоко врезался в грудь, а женщина уже вновь сидела на диване и вместо штопки обнимала разбитое стекло, любуясь, как Витюша по-прежнему играл в машинки под балконной дверью без стекла. Боли Вера не чувствовала, только её сердце переполнялось благодарностью к Богу, который защитил ребёнка руками его матери. Шрам от резаной раны на её левой груди будет всегда напоминать о том, что она и её любимые дети вошли под покров Божьей любви.

Наступила пора отдавать сына в ясли. Поселковые ясли Вите не понравились, там не было его любимых сестричек и его ведёрка с поломанными машинками. В яслях его силой усаживали на горшок и заставляли сначала есть кашу, а потом одному спать в чужой кроватке, поэтому пребывание в садике с первой минуты было ожиданием, когда его заберут домой.

Его младшая сестричка Таня шла в садик с удовольствием, но на занятиях наотрез отказывалась рисовать солнышко, потому что она не могла так красиво рисовать солнышко, как это делала её старшая сестра.

Зато у Кати всё было хорошо. Катюша могла за себя постоять и имела много друзей, а домой шла неохотно, потому что мама её терпеливо приучала к домашнему труду.

Со старшей дочерью у Веры получалось быть строгой, а с Танюшей нет, потому что младшая дочь вместо мытья посуды сама обучала маму основам детской философии. Девочка видела мир не так, как другие дети, и Вера внимательно вслушивалась в невнятную речь дочери, пока ей в садике не сообщили, что её дочь картавит и шепелявит.