Читать книгу Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 3 - Владимир Де Ланге - Страница 7

Отправиться в Бельгию за лучшей жизнью было бы под стать какому-нибудь авантюристу, но не рядовому врачу, имеющему на иждивении трёх несовершеннолетних детей. Но Вере выбирать не приходилось, ей казалась эта поездка в Брюссель «дорогой жизни», только не по обледеневшему озеру, а по трассе Калининград – Брюссель.

В годы войны по «ледовой дороге жизни» везли по замёрзшему Ладожскому озеру хлеб и продукты питания в блокадный Ленинград. Водители грузовиков рисковали жизнью ради спасения людей, они совершали подвиг, который в буднях человеку не совершить.

Вера имела гораздо больше шансов выжить, когда решилась покинуть родной берег, чтобы пристать к чужому, но скоростная трасса в Европу ей казалось не менее опасной, как и любой путь в неизвестность. Проявлять мужество в этом пути не требовалось, так как за такси было заплачено, поэтому Вера оставила все тревоги на потом и решила за дорогу хорошо отдохнуть, чтобы набраться сил для старта, который ей представлялся прыжком в неизвестность.

Когда прозвучал приказ «Отдать швартовы!», то суетиться ни к чему. Надо довериться капитану корабля под названием «Судьба и её жертвы», спокойно ждать прибытия в чужую гавань, смотреть вперёд, не оглядываясь назад.

Пересечение границы между Российской Федерацией и Польшей не вызвало никаких особых переживаний. Польша удивила Веру своей образцовой чистотой и отсутствием населения на улицах. Куда подевался среди белого дня весь польский народ, она не знала и заскучала. Скоростная дорога по Европе была однообразна, она не изменялась с пересечением границ между странами. Поэтому смотреть в окно автомобиля пассажирам такси быстро надоело.

Впервые за долгие годы Вера могла посвятить себя детям, которые нуждались в общении с мамой, и их неспешный разговор создавал в салоне настроение отпускников, едущих на курорт. Мамины истории, взятые из семейного архива, по большей части были грустными, но и над бедой можно посмеяться, когда беда уже позади.

Катюшу вполне устраивала роль молчаливой слушательницы. Она сидела рядом с водителем такси и не сводила взгляда с убегающего вдаль горизонта, её тревогу перед неизвестностью побеждало чисто юношеское любопытство. Мысленно она торопила время, ибо ей хотелось поскорее узнать, что случится по окончании этого пути в её персональной жизни. Иногда думать о будущем Катюше мешал тихий мамин голос и её излишняя открытость. Разве обязательно слушать шоферу подноготную всех скитаний её семьи.

Таксист, несмотря на свой молодой возраст, имел респектабельную внешность. Он был одет и пострижен по-европейски. Хотя выпуклый затылок шофёра такси к концу поездки был Верой досконально изучен, но по одному виду наголо выбритого затылка трудно было судить о характере его обладателя, поэтому женщина решила признать таксиста временно глухонемым и не стеснялась в историях говорить правду о своей жизни.

Рассвет застал путешественников на границе Германии с Бельгией. В машине стихли разговоры. Слышалось только монотонное гудение хорошо отлаженного мотора. Младшие дети сладко спали. Витя посапывал на маминых коленях, а Танюша – осторожно прислонившись к её плечу. Катюшина голова моталась из стороны в сторону, девочка боролась со сном уже из последних сил, но место рядом с шофером она не хотела уступать никому.

С первыми лучами солнца задремала и сама Вера, во сне она осторожно обнимала младших детей, и Брюссель казался ей не просто местом прибытия, а городом её мечты. Страха не было, потому что старт новой жизни был уже взят, а дальше всё в руках Бога.

От дрёмы её разбудил вопрос водителя такси, в котором чувствовалось раздражение.

– Женщина, извините за любопытство, но сколько у вас есть денег при себе?

В подложечной области у Веры нехорошо ойкнуло. В мыслях зашевелилось страшное подозрение, что этот молчаливый шофёр только казался положительным человеком, а на самом деле он имел наглый выбритый затылок и нехорошие планы кинуть Веру по дороге в Брюссель, если она не доплатит за поездку. От страха перед неясным замыслом таксиста Вера честно выдала всю правду.

– У меня есть только одна бумажка в 100 долларов. Это всё, что я имею.

Она стала лихорадочно рыться в своей сумке, но деньги куда-то запропастились, тогда Вера окончательно расстроилась и поникла.

Таксист на мгновение оглянулся на Веру, затихшую на заднем сиденье, а потом недоумённо покачал головой.

– Тогда хотя бы адрес, куда вас нужно отвезти, у вас имеется?

Теперь настала Верина очередь качать головой в знак отрицания. Она не понимала, куда это клонит таксист, чуть приподнявшись, взглянула в салонное зеркало, в котором отражались серые глаза мужчины, а в них неясные блики рассвета, и в панике продолжила поиск денег.

Напряжённость обстановки разрядил глубокий вздох шофёра, ибо он понял, что его пассажирка – женщина без царя в голове и она нуждалась в руководстве нормального мужчины.

– Хорошо, я сначала доставлю одну посылку по месту назначения. За посылкой придёт человек, который живёт уже пять лет в Бельгии. Я отдам ему посылку и попрошу его указать вам, гражданка, нужный адрес, куда вам с детьми необходимо обратиться в Брюсселе. Как говорила моя бабушка, добро добром полнится.

– Спасибо.

Что оставалось Вере делать, как мысленно не благодарить бабушку водителя такси, который чётко указал её проблему. Ведь и в самом деле до этого момента её совершенно не заботило то, что нужно ей предпринять в Брюсселе, когда наступит время выходить из такси, которое приближалось со скоростью 120 км в час.

И вот владелец посылки указал беглецам место нахождения комиссариата и ушёл, бережно неся посылку, а таксист поехал своей дорогой. Вере стало понятно, что теперь обратного пути нет.

Стоять в центре столицы Европы с тремя детьми и четырьмя сумками было глупо, но Вера стояла, а её дети испуганно столпились вокруг неё. От понимания своего ужасного положения у неё поначалу отнялся язык, потом стали слабеть ноги в коленках, и для того чтобы быстрее прийти в себя, она уселась на ближайшую скамейку, а за ней и дети, по старшинству, не забыв окружить себя сумками, как баррикадой.

К сожалению, Вера не была Алисой, которая попала в Зазеркалье, а оставалась многодетной мамой в зеркальном мире высотных зданий, окна которых беспристрастно отражали голубую неизмеримость неба, и в этом отражении ничего человеческого не виднелось.

Брюссель жил своей жизнью, в своём спокойствии царствуя над народами. Город красовался сверкающей монументальностью, строгой гармонией старинной архитектуры, которая меркла в зеркалах современных высотных зданий, и гордился чистотой улиц и зелёных газонов, но был равнодушен к туристам и беженцам.

Редкие прохожие переговаривались между собой на французском языке, которого Вера совершенно не понимала, кроме «Мерси боку», напетые хриплым баритоном Михаилом Боярским.

В фантастических приключениях герои с радостью открывали новые миры или с восторгом путешествовали во времени, но человека в приличном возрасте переместить в другое временное измерение, то это может быть расценено как нарушение прав человека.

Вера вспомнила, что её никто за рукав сюда не тащил, и это, как ни странно, её успокоило. Настроившись доказать себе самой свою дееспособность в экстремальных условиях вознёсшегося до небес Запада, она по-шпионски огляделась вокруг.

Выйдя из московского времени, Вера и её дети оказались под властью чуждой реальности, в которой надо было немедленно двигаться дальше, но в каком направлении двигаться, они не знали.

– Пресвятая богородица, помоги мне, – взмолилась женщина про себя. – Неужели я стала жертвой собственных иллюзий? Я явно опасна для общества и особо для собственных детей! Замыслить такое предприятие мог только полный идиот! Боже, не дай мне сомневаться в неразумности моих планов. Помилуй, хотя бы ради моих детей, они не виноваты, что имеют такую мать… Или пусть мои планы будут и твоими планами. Пусть для меня будет гореть «зелёный свет!» Только дай мне добраться до комиссариата! Матушка Матрона, молись за меня всеми твоими святыми молитвами.

Вера с жалостью посмотрела на Катю, Таню и Виктора, а те сидели рядом с ней на скамейке, пугливо озираясь по сторонам, а над ними возвышались небоскрёбы самодовольного Брюсселя, и мимо проходили люди из мира международных новостей, которым было совершенно безразлично, откуда в самом центре столицы Европы появилась эта семья несчастных русских.

Когда Вера пришла в себя, то вспомнить, за каким углом находится комиссариат, она не могла, все углы зданий были похожи друг на друга. Кручение вокруг собственной оси не помогло! Теперь она не знала даже примерное направление к комиссариату, где ей предстояло признать себя беженкой. Двигаться наудачу не имело смысла, а для того, чтобы обратиться к полицейским, надо было сначала их найти, поэтому оставалось одно – идти на прямой контакт с местным населением.

Сначала Вера обратилась к чернокожему мужчине, идущему по тротуару танцующей походкой, подчеркивающей элегантность его белого костюма, и задала вопрос на том английском языке, который упрямо штудировала в Андрюшино:

– Вэа э комиссариат? Плиз!

Мужчина на мгновение приостановился, огляделся и, посчитав, что ему что-то послышалось, опять продолжил свой путь. Ко второму мужчине, уже в узком чёрном костюме, но с бледной кожей, женщина обратилась с тем же вопросом. Теперь она произносила слова с очень утрированным иностранным прононсом, растягивая рот на каждой гласной букве. Этот европеец, не останавливаясь, приветливо помахал ей рукой и был таков. Вера сильно расстроилась за свой английский язык, который в Брюсселе явно не понимали.

Катя сначала посмеивалась над усилиями мамы ловить прохожих на улице, но потом до неё постепенно стал доходить смысл происходящего. По дороге в Европу она мечтала сыграть роль племянницы крёстного отца, который должен был её взять под опеку, ведь с мафией считаются везде, даже здесь, в центре Европы, но теперь её семья напоминала кочующих цыган, у которых отобрали единственную кибитку.

Младшие дети боялись даже слово сказать и не отходили от мамы ни на полшага.

Вере мешало присутствие детей, на которых жалко было смотреть не только постороннему, но и ей самой. Усадив Катю, Таню и Витю обратно на знакомую скамейку широкого бульвара, женщина дала им строгий наказ со скамейки не вставать и оберегать четыре тяжёлых сумки от возможного покушения местных бандитов и отправилась на разведку местности.

Приглядев одинокую пожилую иностранку, беззаботно выгуливающую собачку на поводке, Вера подошла к ней какой-то лисьей походкой и вежливо поздоровалась международным приветствием.

– Хэлло!

– Хэлло! – услышала она в ответ.

Верина открытая улыбка сработала! Бельгийка внимательно посмотрела на прилично одетую беженку, внезапно оказавшуюся перед её носом, и потянулась к кошельку.

– Мадам, Брюссель, комиссариат. Сенкью вэри мач!

Кудрявая собачка дамы весело затанцевала перед Верой, первой почувствовав в ней хорошего человека. Глаза у дамы почему-то прослезились, и она, по-старушечьи высморкнувшись в платочек, указала беженке длинным указательным пальчиком нужный угол, за которым находился комиссариат.

Но и тут вышла осечка, ибо в то утро комиссариат был закрыт, а иностранцев, желающих сдаться в миграционное рабство, приглашали прийти на следующий день. Хорошо, что у Веры был ещё один адрес, который ей оставил на всякий случай владелец посылки.

Искать отель по бумажке с адресом было гораздо проще, чем на словах. До отеля путники доехали на метро. Сам отель выглядел скромно, как изнутри, так и снаружи. В помещении отеля было всё опрятно и без излишеств. За регистрационной стойкой стояла пожилая француженка, она без слов привела Веру с детьми в номер и ушла, даже не спросив паспорта, которые были отданы таксисту, согласно инструкции всезнающей Марины Петровны, ведь в паспортах стояла итальянская виза, куда всю семью при рассмотрении дел могли выслать из Бельгии.

Для Веры Бельгия казалась гораздо роднее Италии, ведь в состав Бельгии входили часть Голландии, где учился мореходному делу царь Пётр Первый, часть Франции, где произошла первая революция с Гаврошем на баррикадах, и часть Германии, куда переехала жить тётя Лиза, попутчица в поезде.

Какое это успокоение для души, найти на ночь пристанище в виде большой комнаты, где в рядок стояли шесть кроватей, покрытых белоснежным постельным бельём, а в углу красовался большой игрушечный самосвал, мечта каждого парнишки, что давало Вере возможность не волноваться до утра.

В небольшом садике, закрытом от внешнего мира высоким забором, расположились душевые кабинки. Вера помылась сама и обязала малышей принять душ под открытым небом, только Катя наотрез отказалась от этой водной процедуры.

Светило осеннее солнце, в ожидании ужина хорошо было посидеть у раскрытого окна. Небо над Брюсселем ничем не отличалось от неба в Калининграде, а запах осенней прелости был тот же, что по всему свету.

Неожиданно Вера услышала русскую речь.

В садике возле душевых кабин собрались русскоговорящие гости отеля, объединённые страхом принудительного возвращения на родину, и каждый из собеседников что-то недоговаривал, опасаясь невзначай сболтнуть лишнего.

Чтобы не терзать себя заранее, Вера применила пословицу, что дорога ложка к обеду, поэтому все проблемы она оставила на завтра и предалась отдыху, чтобы утро стало мудрее вечера. Ужин в отеле был бесплатным! Горячий чай, бутерброды с колбасой и сыром давались без счёта. После ужина все гости отеля отправились спать, каждый в свою спальню, которая на ночь не закрывалась.

Ещё до восхода солнца в отеле прозвучала всеобщая тревога, чтобы все как один покинули отель в 6 часов утра. За 40 минут надо было воспользоваться единственным на этаже туалетом, собрать сумки и успеть взять по бутерброду с ветчиной на маргарине и булочку с джемом. Покинув отель, Вера с детьми в одном ряду с другими мигрантами потопали в комиссариат.

Серый рассвет, серые фигуры людей шли в молчании по серым безлюдным улицам, шаг за шагом, продвигались толпой к центру столицы Европы, где уже потухли уличные фонари.

Человеку со стороны могло бы показаться, что в дребезжащем предрассветном тумане двигается поток зомбированных вампиров, которые, спасаясь от света восходящего солнца, спешат укрыться в подземелье мрачного комиссариата.

В этой онемевшей толпе можно было легко потеряться, поэтому младшие дети без напоминания крепко держались за сумки, которые тащили Вера с Катей. При подходе к зданию комиссариата толпа стала ожесточаться, потому что вход во двор комиссариата был узким, и его охраняли полицейские в форме и при амуниции.

Толпа сосредоточивалась на главном – не пропустить свою очередь и успеть пройти во двор комиссариата до полудня. Угрюмое молчание людей нарушалось только испуганным попискиванием новорожденных детей. К 12 часам пройти через заветную калитку Вере и детям всё-таки удалось, а ещё через час их вызвали на процедуру опознания, где каждого беженца сначала фотографировали в профиль и фас, а потом снимали отпечатки пальцев. Целью этих арестантских мероприятий было получение мигрантом регистрационного листа с номером. Пронумерованных людей выпускали во внутренний двор комиссариата, более просторный и лучше охраняемый, на котором собрались представители всех народов планеты Земля, объединённые незавидным положением изменников своей родины.

Надо сказать, что русская речь отличалась от других языков мира отсутствием речевой музыкальности, поэтому даже самый тихий шёпот русского человека можно было разобрать по шевелению его губ. Таким шпионским образом Вера узнавала нюансы получения земляками статуса беженца.

В Брюссель приехали русские, которые на родине время зря не теряли и были основательно ознакомлены с гуманитарными законами демократического Запада. Они прекрасно разбирались в законах по миграции, зная заранее, как отвечать на провокационные вопросы.

Теперь Вера знала, что нельзя жаловаться на бедность, а безусловным поводом для получения статуса беженца могла быть только угроза для жизни человека в стране, где он проживал. Тот, кто мог доказать, что его возвращение домой чревато смертной казнью по политическим мотивам, заранее радовался своей победе над бельгийским бюрократизмом. Положительно рассматривались дела выходцев из азиатских республик бывшего СССР, где проходили боевые действия.

Вера без сопротивления принимала тот факт, что по своему нынешнему статусу она уже находилась на самом низком уровне общественной жизни. Даже самый бедный нищий, самый бездомный на её родине, имел более высокое общественное положение, чем она в тот день в столичном городе Брюсселе.

От напряжённого внимания к разговорам незнакомых русских людей женщину отвлёк резкий толчок в бок. Какая-то африканка в драповом пальто поверх своего экзотического цветного наряда беспардонно толкала локтем в бок. На возмущённый взгляд Веры африканская красавица повела глазами в сторону, где на сумках сидела Танюша, бледная, засыпающая от усталости. Над дочерью вплотную стоял высокий араб в широком бежевом плаще, его туманный взгляд витал где-то между облаками, в то время как руки, засунутые в широкие карманы плаща, ритмичными движениями массировали замаскированный половой член. Это всё происходило над головой у Танюши, задремавшей у ног араба.

– Мерзавец! Как вы смеете это делать! Что… что вы себе позволяете!!! – крикнула Вера, кидаясь на мерзавца с кулаками.

Танюшка с испуга подскочила, а насильник тут же скрылся от расправы женщин, которые на разных языках желали кастрировать на месте негодяя, позорящего звание беженца. Вскоре страсти улеглись, и утомление вновь овладело толпой.

После полудня наступила очередь и для Веры с детьми войти внутрь зала ожидания, где по радио озвучивались на английском языке номера как приглашение пройти на допрос. Боясь пропустить свою очередь, женщина не заметила, каким образом у неё из-под носа утащили одну из четырёх сумок, но детей в поле зрения оставалось по-прежнему трое, и никто не мешал им делать то, что они хотели.

Катя спала, положив голову на скрещенные руки, поверх сумки, набитой её вещами. Витя играл у ног мамы. Он возил игрушечную машинку по грязному полу, создавая на пути игрушечного автомобиля заграждения из мусора, подобранного им с пола. Таня собрала вокруг себя маленьких детей всех национальностей, и на глазах у восхищённой детворы умело выуживала из бракованного автомата с чипсами монеты, на которые тут же покупались в соседнем автомате пакетики с конфетками.

Когда выкликнули её номер, сил волноваться у Веры уже не было. Информация, подслушанная ею, утверждала, что при первом собеседовании с кандидатом в беженцы интервью не проводится, а только задаются вопросы для общего знакомства, а потом выдаётся регистрационный бланк с круглой печатью и адресом для дальнейшего проживания в Бельгии.

В кабинете, куда её завели, с Верой вежливо говорил человек, сидевший за столом с двумя тумбами. Переводчица быстро переводила вопросы чиновника на русский язык, а Верины ответы – на французский. Вера отвечала честно и коротко, но в её ответах была только часть правды, которая обостряла обстановку её приезда в Европу, и эта частичная правда почему-то больше походила на ложь, но совесть женщину не мучила: слишком критической была ситуация в этот момент.

Когда она получила долгожданную бумагу с круглой печатью и размашистой подписью, солнце клонилось за горизонт и на улице быстро темнело. Переночевать пришлось опять в отеле, адрес которого ей дали в комиссариате. Отель был в ту ночь переполнен, но Веру с детьми впустили против правил, потому что она хоть и опоздала, но имела троих детей, и ещё, потому что не было в Божиих планах оставить её семью ночевать на улице. Помолившись перед сном, Вера спокойно проспала до самого утра, а утром следующего дня их опять разбудили как по тревоге, чтобы после умывания и завтрака выпроводить всех на улицу.

Ночевать в европейских отелях не так уж плохо, если не знаешь, что это ночлежки для бездомных.

Из Брюсселя до города Гента шёл скоростной поезд, который больше напоминал приёмную у депутата: чистота, мягкие кресла, индивидуальные столики и туалеты, сверкающие белизной. В пути до места назначения Лебедевым предстояло провести в поезде полтора часа. Перед их глазами мелькали зелёные поля, где прогуливались откормленные коровы с выменем до земли, на скошенных полях пыхтели трактора, словно сошедшие с картинок. Интерес к новой стране и её жителям помогал путникам скоротать время, которое летело уже со скоростью локомотива. За десять минут до выхода из поезда Вера начала беспокоиться. В Генте им предстояло сначала приехать автобусом в Мерелбеке, а там найти ОСМВ, службу социальной помощи населению, что оказалось гораздо проще, чем это представлялось с утра.

К полудню Вера, сопровождаемая детьми, вошла в зал ожидания ОСМВ, где ей должны были предоставить на ночь жильё, в чём после четырёх часов ожидания она уже сильно сомневалась. Вечерело, а в комнате с жёсткими стульями оставались без социальной помощи только Вера с детьми и молодой африканец.

Тяжко ждать, когда на горе рак свистнет, когда ни горы, ни рака нет и в помине. Видимо, от этого утомительного ожидания на Катю ни с того ни с сего напал нездоровый смех. Этим смехом тут же заразились и малыши, и молодой африканец поспешил сбежать в коридор, чтобы не захохотать вместе с этими сумасшедшими русскими.

Беспричинный детский смех мешал Вере мысленно воспроизвести образ святой Матроны, а в этом была большая нужда, её семья нуждалась в помощи святой, потому что наступала ночь, а места для ночёвки не было, а так как дети не хотели понимать серьёзность ситуации, то получили от мамы по увесистому подзатыльнику, что вызвало новый приступ смеха.

Перед самым закрытием конторы Веру вызвали в кабинет и обнадёжили, что ночевать они будут не на улице. Для жилья Лебедевым была отведена старинная пристройка на краю небольшой деревни, которая больше напоминала загородный дачный посёлок, но без ограждений и сторожевых собак.

Эта постройка примыкала к заброшенной церкви, в которой при царе Горохе размещалась церковно-приходская школа, а в последние годы процветало увеселительное заведение с баром и игральным залом. Теперь в одной половине одноэтажного здания размещался склад Красного Креста, а другая – служила пристанищем для вновь прибывших в Бельгию беженцев.

В дальней комнате, где, по всей вероятности, когда-то находилась учительская, стояли три кровати, на одной из которых, деревянной и резной, не стыдно было и королей укладывать на сон грядущий, а на двух других – и его слуг. Новую белую постель для всех членов семьи захватила с собой молодая девушка, которой было поручено помочь одинокой матери с детьми обустроиться на новом месте.

За спальней следовала комната, которая занимала центральную часть жилой постройки. Она представляла собой классную комнату с высокими окнами, где из мебели сохранились только сдвинутые в ряд стулья, учительский стол и классная доска. Довольный Витя сразу оценил гулкий простор пустого помещения как классное футбольное поле, а мячом ему послужила пустая банка из-под кока-колы.

К классной комнате примыкала прихожая. Прихожая напоминала зальную комнату, где рядом с печкой-буржуйкой стояло кресло, а под окном – длинный диван. Украшением этой прихожей был высокий бар, за которым размещалась кухня.

Ванной комнаты для жильцов предусмотрено не было, а туалеты с белыми унитазами находились под навесом на школьном дворе. Рядом с унитазами стояли вёдра с водой для смыва. Эта примитивная туалетная техника была уже Лебедевым известна.

Проведя обзорную экскурсию по комнатам бывшей церковно-приходской школы, социальная работница ушла, а перед уходом вручила Вере картонный ящик с едой по списку: чай, кофе, сухое молоко, сахар, различные консервы, молоко и йогурт, шоколад и конфитюр, нарезанные ветчина, колбаса, сыр и хлеб.

После сытного ужина Вера и дети тут же полюбили Бельгию без всяких условностей. Сон в чистой постели пошёл беглецам на пользу, а аппетитный завтрак удвоил их хорошее настроение. Тёплое солнечное утро сияло, небеса беззаботно голубели, словно во всём мире не было печали и страданий. Пока Вера обустраивалась на новом месте, её дети весело играли в бывшем школьном дворе, но выйти за калитку никто из них не решался.

На следующий день к Вере зашла Тесс.

Тесс старательно поддерживала имидж деловой женщины, но на самом деле она была простой домохозяйкой, разведённой, воспитывающей двух совершеннолетних детей. Курсы русского языка Тесс посещала, чтобы ей не урезали пособие по безработице. Отец Тесс был коммунистом и не одобрял новой политики российских властей. После развода с мужем женщине достался большой дом, а после смерти папы – красый «Москвич. Знание русского языка поднимало её в глазах других добровольцев ОСМВ, желающих помогать бедным беженцам в интегрировании в цивилизованной демократической стране.

История русской семьи Лебедевых была Тесс непонятна, а сама Вера даже раздражала, особенно её счастливый вид. Во время разговора с беженцами Тесс обычно тоже улыбалась, но улыбалась она по долгу службы, чтобы, войдя в доверие, выведать подноготную своих подопечных и зафиксировать эту ценную информацию во всех подробностях в рапорте, который отправлялся в комиссариат, где решалось, кого депортировать, а кого миловать. Через неделю она уже имела полное представление о семье Лебедевых.

«Мадам Лебедева хитра, закрыта для общения, хорошо владеет эмоциями, и непонятно, что у неё на уме. Приехала в Бельгию, чтобы жить на социальное пособие. Документов не имеет, скорее всего она была в своей стране замешана в какой-то криминальной истории, поэтому скрывается от полиции. Лебедева говорит, что детский врач, хотя её словам трудно верить, ведь какой доктор побежит из своей страны? Она имеет трёх детей, все трое не хотят учиться, непослушны и не знают хороших манер. Семья Лебедевых не способна интегрироваться в Бельгии».

Тесс терпеть не могла счастливых людей, тем более мигрантов. Она уже не раз лечилась от депрессии, а от вида всем довольной Веры её болезнь только обострялась. Уже при первой встрече Тесс попыталась объяснить этой женщине, что Бельгия – очень маленькая страна, а беженцев слишком много для такой маленькой страны.

Вера искренне сочувствовала бельгийскому народу, но уезжать обратно на свою родину не собиралась, хотя Тесс не раз взывала к её национальной гордости.

– Вера, вы, русские люди, нет дружить. Африканец плюс африканец одна семья. Один рус плюс другой рус – чужие, враги. Вы должны русских мигрантов… дружить. Дружба, мир.

Благодаря стараниям Тесс объединить всех русских на чужбине к Вере в дом стали приходить вновь прибывающие в Мерелбеке мигранты, говорящие по-русски.

Сначала Веру познакомили с семьёй из Калининграда. Ольга и Игорь. Они приехали навестить Лебедевых на велосипедах. За чашкой чая Игорь рассказал, что Мерелбеке – это пригород Гента, а в Генте находится православная церковь, где собираются русские люди на бесплатное чаепитие.

Потом Веру навестили два брата, приехавшие с отцом и сёстрами из Афганистана. Братья-афганцы хорошо говорили на русском языке, поэтому Тесс отнесла их тоже к русскому народу. Братья были так добры к Вере, что решили показать, где находится супермаркет «АЛДИ», продукты там стоили в несколько раз дешевле, чем в деревенских магазинчиках.

Дорога до «АЛДИ» лежала между крестьянскими угодьями, распаханными к зиме полями. В хорошем настроении довольного туриста возвращалась Вера с покупками домой в окружении взрослых сыновей знаменитого афганца, пилота и политического деятеля, получившего образование в СССР и сбежавшего от произвола «Талибана2» в Бельгию.

Катя, Таня и Витя встретили эту интернациональную компанию с радостью. Впервые в отшельничестве их посетили настоящие гости, для которых был устроен праздничный ужин.

Стоял солнечный октябрьский день.

Дети в школу по-прежнему не ходили, Вера безвылазно сидела дома, поэтому приход братьев по миграции из Афганистана был настоящим событием, которое полагалось отметить. После еды Катя, Таня и Витя отправились во двор кататься на велосипедах гостей. Если младший из братьев решил поиграть с детьми во дворе, то его старший брат остался сидеть за праздничным столом вместе с Верой, как взрослые люди.

Беседа о странных нравах европейцев протекала весело. Вдруг молодой усатый афганец, не меняя радостного выражения лица, признался женщине, что хочет с ней близости.

– Ты молод и горяч! Нехорошо то, что ты задумал. Образумься! Ищи себе достойную женщину своего возраста… Так, убери немедленно руки от меня! … Не прикасайся ко мне. Я этого не люблю и прошу уважать меня и мой дом!.. Не позорь себя и меня!

Охладить пыл молодого афганца Вере не удалось. Его сильные волосатые руки уже уверенно обнимали её плечи, а влажные губы тянулись к её лицу. Женщину возмутило поведение гостя, тем более, что вульгарное подпрыгивание подстриженных усов было отвратительно и напоминало ей возню навозных жуков.

Когда Вера, сдерживая гнев, встала из-за стола, то молодой и сильный гость легко перебросил её через плечо и понёс в дальнюю спальню церковной пристройки, а то, что она отчаянно вырывалась из его рук, только разогревало страстное желание обладать женщиной, неважно какой, лишь бы удовлетворить мужскую потребность, которая за эти долгие месяцы воздержания сводила его с ума.

Кричать Вера не могла, потому что рядом были дети, но грубые поцелуи нелюбимого мужчины были настолько противны, что дух её возмутился и каким-то непонятным приёмом она столкнула насильника на пол, потом быстро вскочила с кровати и побежала вон.

Катя очень удивилась, видя, как мама вбегает в прихожую с расстёгнутой блузкой на груди.

– Мама?.. Мама, как не стыдно!.. Это чем вы здесь занимаетесь?

Такого позора перед детьми Вера ещё не испытывала, но оправдываться перед дочерью не собиралась. На этом праздник закончился, и гостям было указано на дверь.

Через какое-то время стали ходить слухи, что старший сын знаменитого афганца выехал из Бельгии в неизвестном направлении, а Тесс долго допрашивала Веру о месте его возможного пребывания.

Быстро прошёл необычно тёплый октябрь, наступил такой же тёплый ноябрь. Из детей училась только Танюша, она ездила в город Гент в школу для детей мигрантов. Катю в школу не взяли, потому что она была уже почти совершеннолетняя, а для взрослых беженцев языковые курсы открывались только в феврале, и девушка занимала себя поделками, мастерила домики из картона и становилась ворчливой, а Витя молча гонял мяч по двору и учил с мамой английский язык.

За эти месяцы Вера отдохнула и похорошела. Еды было достаточно, крыша над головой не протекала, у каждого из членов её семьи имелись персональные велосипеды, которыми их обеспечил Даниэль, сосед по улице.

Даниэль был пенсионером с техническим стажем и «золотыми» руками. В свободное время он изучал испанский язык и добровольно работал при ОСМВ. Мужчина ремонтировал для бедных мигрантов велосипеды, которые хранились на полицейском складе.

Сначала ездить на двухколёсном средстве передвижения Вера категорически отказывалась. В её понятии уважающая себя женщина на велосипед не сядет, но так как в их пригород автобусы из центра ходили только два раза в день, то нужда заставила её освоить и это транспортное средство, ибо дешёвый супермаркет находился в пяти километрах от их жилья.

Оказалось, что они жили не в самом Мерелбеке, а на окраине, где не было даже тротуаров, и ездить на велосипеде Вере приходилось по проезжей части улицы, и она пришла к выводу, что все местные жители имели личные автомобили, хотя самих жителей не было видно ни ночью, ни днём, и об их присутствии можно было судить только вечером, по мерцающему свету в окошках усадеб, в одном из которых, неподалёку от бывшей приходской школы, жили Даниэль и его жена Николь.

С Николь Вера общалась на английском языке, и они могли часами беседовать, затрагивая вопросы от семейного счастья до международных отношений.

Нет, не зря женщина тратила своё свободное время на изучение английского языка в Андрюшино! Однажды ей приснился страшный сон. Это был не тот обычный ночной кошмар, когда она пыталась во сне найти себе работу, кому-то доказать, что у неё есть диплом врача, безнадёжно заглядывая в окна деревенской больницы. Нет, этот её сон был ещё ужаснее, в нём Вера не могла говорить ни на каком языке. От невозможности общения с людьми она теряла свою идентичность, а это так мучительно, сознавать свою никчёмность, и в какой-то момент Вера вспомнила, что знает русский язык! Это было так радостно, что она проснулась с решением немедленно начать учить фламандский язык, на котором говорили все в округе.

Первое месячное пособие в 30 тысяч франков Вера получила утром, а в обед его украли! Его украли из рюкзака, который болтался у неё за плечами, когда она в магазине бельгийского текстиля, куда её привезла Николь, хотела купить Кате шапочку, а Тане – шарфик.

Хождение в полицию было напрасным, жить было не на что.

Вера вернулась домой в полуобморочном состоянии. Сначала она попыталась себе внушить, что деньги из рюкзака были украдены тем, кто имел большую нужду, чем она, но самообману разум не провести! Когда бедственное положение семьи женщина осознала в полной мере, то без сил плюхнулась в единственное мягкое кресло, что стояло у печки буржуйки, и онемела.

Дети как могли пытались её успокоить.

– Мама, не молчи. Мы и без денег справимся, нам не привыкать. Ты отдыхай, а мы пока уберёмся дома, – успокаивала маму Катя.

Потом из-за её плеча высунулась растрёпанная головка Танюши.

– Мама, хочешь я тебе стихи почитаю, тебе они нравятся, это Пушкин:

– Нет, это «ты» оставишь маму в покое, Пушкин сейчас нашей маме не поможет.

– Катя, а ты не толкайся… Мама, отдыхай спокойно, мы можем жить не кушая, 40 дней, как Иисус Христос. Это учитель в школе говорил, а в школу я буду по абонементу ездить, мне денег не надо.

Последнее, что помнила их обворованная мама, как Витя укрывал её одеялом, и потом она провалилась в глубокий сон.

Через два часа Вера открыла глаза, а мир за это время нисколько не изменился. Сидевшая рядом с ней на табуретке Таня обрадовалась маминому пробуждению и прилегла к ней на грудь. Катя пошла на кухню и поставила на плитку чайник, а Витя, нежно обняв маму за шею, попросил кушать, а кушать было нечего.

Что делать?

Социальная служба заняла 10 тысяч франков, а 2 тысячи подарила Николь, и на 12 тысяч франков Вера по экономии продуктов побила все рекорды, устанавливаемые самыми скупыми мигрантами в Бельгии.

В середине ноября Вера получила письмо из комиссариата. Это письмо было написано на французском языке, прочитать его взялась Тесс, которая прибыла, как будто её кто-то пригласил. Перед тем, как огласить содержание письма, она попросила позвать детей, чтобы они узнали новость из первых уст, хотя Вере очень не хотелось посвящать детей в проблемы взрослых.

И вот всё семейство собралось в импровизированном зале. Катя уселась в кресло, а Вера с младшими детьми – на диване, Тесс предпочла стоять посредине комнаты с раскрытым письмом в руках. Она тянула время, чувствуя себя вершительницей судеб. Дождавшись, когда в комнате наступила мёртвая тишина, женщина приступила к своей задаче – на русском языке объявить решение комиссариата.

– Я вам уже говорить, наша Бельгия – маленький страна. Очень маленький. Люди азиль искать нельзя в маленький страна. Это неправильно. Это плохо для мой страна… Вам надо пять дней ехать Бельгии вон.

Прощальную слезу выдавить ей так и не удалось, поэтому она скорбно откашлялась.

Удивительно, но эта новость никак не отразилась на поведении Веры. Она понимала, что вокруг неё дети, которым не надо знать всю подноготную их положения в Бельгии.

– Тесс, спасибо за перевод, но нам некуда идти. У нас нет в России адреса, нам ехать некуда.

– Ты говорила, что твоя мама полька? Там тоже быть твоя родина.