Читать книгу Лемма о невозможности - Владимир Евстигнеев - Страница 22

Твое молчание – груши

И творог солоноватый,

И вынимающий душу, —

Последний и виноватый, —

Медлительностью теченья —

Мед, багровое обаяние,

И в жестянке из-под печенья,

Подавивший снеди,

Шоколад – divina commedia, —

А ближе к полудню – отчаянье.

Твое присутствие – лакомство,

Полоскание рта, растерянный Валаам,

Вздохи осла в кустах,

Сломавшего путь пополам,

Вечернее зарево

С полудня до новой зари,

Вечернего, карего, —

На душу мою подыши – и потри, —

С изюмом питательный хлеб.

А помнящий правду ослеп.

“Чужая душа – потемки”:

Твоя душа – вертоград.

Портфель нарочито емкий

У фразы “любил как брат”.

А кто разметал ограду

Из белых – в пыли – камней, —

“Мой первый слог…”: брось шараду, —

Того поцелует змей.

(Но все же: “мой первый – нота

И междометье – второй”…

О чем это? В чем забота?

В столице сменился строй?!)

Ужалит поверх кроссовки;

«А где, – спросят, – тот, неловкий,

Что в душу глядел твою?» —

Ответь (ни к чему уловки):

– Стал бабочкой, серой совкой,

“Цыганкам не подаю!”.

Из камней – сынов Аврааму,

Из персти – ему дочерей,

А мне – из прибрежного хлама,

Из сваленных в кучу ветвей,

Из сих поплавков почернелых,

Из шороха пены в песке,

И чаек, заученно-белых,

И хвой в кривоватом леске,

И утлого моря пустого,

В котором не фыркает зверь,

И тихого горя простого,

Уже затворившего дверь,

Из тучи туземной и синей,

Прильнувшей совсем к парусам, —

Транзитный, кофейный, всесильный,

Создай, кого ведаешь Сам.