Читать книгу Гранатовый остров (сборник) - Владимир Эйснер - Страница 19

Дед Маркел вздохнул и продолжил:

– Тебе, парнишко, сколь лет-то?

– Четырнадцать.

– Как мне тогды… Ну-к, вот те мужская стория, раз в годы взошел.

Было то в начале ноябрю. Длинна ночь[18] тока началась. Солнца, сам знашь, уже нету, а рассвету – часов пять, хватат по ближнему путику пройти. В тот день ще тихо было, да луна на всю. Идем вдвоем с братом старшим шестериком-упряжкой. Открывай капканы-пасти. Ввеселе, в охотку, рады: тятя похвалит!

Возвертаемся довольные. Собаки наддали. А тут, гля, у самого порога сбились в кучу, скулят и хвосты жмут. Что т-т-акое?

Когда гляжу – Господи Cyce Христе! Волк агромадный у стены и в окошко заглядат! А там маманя белей снега. Ну, брат – карабин.

А палец придержал: у волка колесо на спине!

Тут собаки накинулись. Враз алыки спутали. Кто на волке висит, кто на друг друге – куча мала!

А зверь в угол жмется. В лапе палка навроде пики, а на спине уже не колесо – половинка. У меня – мураши по телу.

И что делат? Вожака да второго у нас на глазах кончил.

Остатни псы отскочили. Лают, заходятся, аж звон в ушах. Смотрю – приподнялся, прыгнуть вроде. Щас остатнех собак переколет!

Тут я, должно, заорал.

Распрямился под луной.

Не зверь.

И не человек.

Не лицо вообще.

Оборотень!

Я пуще ору, а брат нажал навскидку…

Не сразу и опомнились, уж когда маманя фортку открыла:

– Савва, Савва, не стреляй – человек!

Ну, уж поздно: упал…

Подошли мы. И она с фонарем.

Посветили.

У меня колени подогнулись.

Никак, убил!

Левая половина лица – человек, правая – нет. Все кривь-кось изорвано, сине да бугристо, вместо глаза – яма. Жуть!

И не колесо на спине, а лук, на доску приделанный.

Арбалет!

Может, думаю, не убил братан, ведь не целил. Давай мы его в дом перетаскивать. Рослый, крупный мущина. Весь зарос буйным волосом и весь седой. Уложили на пол у печи.

Одежа на ем – шкурье. Шуба волчья. Нахлобучка на голову с волчиной же головы пошита. Хрящ с ушей не вынут, засохли, торчат как всамделишны. Сдаля – ну волк и волк… На ногах бахилы[19] со шкуры «босого».

Мы давай мужика раздевать, да серце слушать.

А чуть слышно его. Пуля – посередь грудя…

Два фонаря поставили. Давай его мыть-перевязывать. Спрашивать, кто такой, откуда?

А он дышит тяжко. Кровь с половиц матушка тряпкой собират…

У нас слезы сами текут. Видать, в беде человек. Видать, давно.

Длинна ночь, мороз да зверь. К людям вышел – а тут пуля!

– Прости, мил человек, – Савва ему кричит, – прости за ради Бога! Нечаянно я – прости. Не умирай, не умирай – живи!

Он смотрит однем глазом, и в глазу том, не поверишь, радоссь!

– Кто такой, – кричу ему, – кто такой, откуда, говори! А у него тока кадык ходит.

А потом руку на ранку, и пальцем на печи написал, – дед Маркел обмакнул корявый палец в кружку с остывшим чаем и вывел на столе мокрым: «NORCE».

Помедлил чуток и приделал к предпоследней букве крючок-уголок. Получилось: «NORGE».

– Да, вот так, по буковке.

Красным по белому.

И все. Глаз закрыл, дышать – тише, к утру отошел…

Мы с братом чуть не рехнулись тама: такой грех на душу!