Читать книгу Второе воскресение - Владимир Фёдорович Власов - Страница 5

Сержант Макаров слонялся от безделья по пустому перрону. В зале ожидания уже никого не было: кто уехал на поезде, кто вернулся домой. В его дежурство бродяги избегали заходить "на огонек" погреться. Весь вокзал словно вымер, в кутузке мирным сном спали пятеро задержанных. Казалось, что нечего делать. Это было самое тяжелое время для Макарова. Его одолевал сон.

Повалил густой снег. Макаров прошелся по рядам пустых скамеек в зале ожидания, поднял оброненную кем-то газету "Гудок", попробовал читать, но строчки сливались перед глазами в сплошные линии. Макаров клевал носом.

Шел пятый час утра. Поезд должен был прибыть только в семь пятнадцать. Впереди была уйма свободного времени. Макаров не знал, чем заняться.

В эту ночь сержант милиции Макаров не заметил, как уснул. Когда он проснулся, маленькая стрелка с пяти часов вдруг сразу перескочила на шесть. На его вытянутых ногах лежала газета. Макаров проверил кобуру, чертыхнулся и стал ходить между пустыми скамейками, разминая затекшие ноги.

Он проспал всего один час. С ним это случилось впервые за всю службу. В зале ожидания по-прежнему никого не было. Но, может быть, кто-то видел, как он заснул на посту. От этой мысли на душе у Макарова сделалось муторно. Было бы лучше запереться в дежурке и спать, как делают все сослуживцы. Он же всегда проявляет сознательность. А вот сейчас кто-нибудь капнет начальству, и схлопочешь выговор. Так и пистолет могли украсть. Дрожь пробежала по спине между лопатками сержанта. За утерю оружия полагается… Впрочем, не важно, что полагается. Пистолет на месте, за время дежурства ничего не случилось. Зачем мучить себя кошмарами.

Макаров вышел на перрон. Снег еще падал, но уже не густыми хлопьями, а одинокими снежинками. Видимость улучшилась. Сразу за железнодорожной линией белело поле, в конце которого узкой полоской чернел лес. Макаров прошелся из конца в конец по перрону и вернулся в здание вокзала. Миновав пустой зал ожидания, он направился по коридору к служебной комнате, вставил ключ в замочную скважину, но дверь оказалась незапертой.

"Что за чертовщина, неужели забыл закрыть, – подумал он. – Старею."

И в ту же секунду сердце схватило в клещи предчувствие недоброго. Он вошел в служебную комнату и бросил взгляд на дверь кутузки. Так и есть. Беда. Дверь была открыта. Висячий замок лежал на полу. Заключенные совершили побег.

Макаров рванулся в КПЗ и чуть не поскользнулся на блевотине пьяного, который лежал тут же в проходе между кроватями. На трех койках спали арестованные, пятый заключенный исчез. Макаров осветил фонариком лицо каждого. Побег совершил Исусик. Бросившись к выходу, он расстегнул кобуру, но тут же опомнился, вернулся и запер в камере оставшихся узников. Затем, выйдя на перрон, стал искать следы. Но какие могли остаться следы, когда навалило столько снега.

 "Зарезал, зарезал, – повторял он, – без ножа зарезал. Но как удалось ему открыть эти замки? Специалист высокого класса! Рази мою душу, вот упустил-то кого, вора-рецидивиста. Даже не обыскал, когда запирал его в КПЗ. Чертов Исусик, прикинулся овечкой. Верь после этого честным физиономиям".

Макаров бежал по чистому полю за полотном дороги, как будто надеялся встретить там сбежавшего задержанного. Но где там, его и след простыл.

Макаров, возвращаясь на станцию, пытался взять себя в руки. До конца дежурства оставалось почти два часа. Прежде всего, нужно было допросить других задержанных, составить протоколы, рапорт по форме, как все произошло. В зале ожидания все еще никого не было. Утренний поезд прибывал только через сорок минут.

В служебной комнате он снял с кованой двери висячий замок и тщательно осмотрел. Никаких следов взлома. Злоумышленник явно открыл замок отмычкой, но как он смог дотянуться до замка через верхнее оконце? Для этого нужно было вдвое нарастить руку.

Макаров, не теряя времени, набрал ведро холодной воды и вылил на голову пьяному. Тот враз протрезвел. Он уже не орал: "Черемхово, Черемхово…", а лишь хлопал глазами и дико озирался по сторонам.

– Где я? – пролепетал он.

– В камере предварительного заключения.

– А что я наделал? – спросил он упавшим голосом.

– Напился, как свинья.

– А еще что?

– А этого, по-твоему, мало?

Отрезвевший умолк, он явно был в подавленном состоянии духа.

– Выметайся живо, – сквозь зубы процедил Макаров. – Чтобы духу твоего не было. В следующий раз обязательно сдам в медвытрезвитель, и штраф заплатишь.

Следствие не нуждалось в пьяном, который только путал логический ход мыслей сержанта. Поэтому Макаров избавился от него.

– Ну, живо! – приказал ему милиционер.

Отрезвевший, вскочив, тут же растянулся в собственной блевотине, нахлобучил шапку на мокрую голову и почти на карачках скрылся за дверью.

– Подъем! – взревел сержант.

Заключенные соскочили со своих постелей. Они стояли заспанные и обалдевшие, с помятыми физиономиями: Котя, Павел и Петр, три друга-товарища по несчастью и по камере.

– Что? Уже на Страшный Суд? Так рано?

Макаров осмотрел их пристальным взглядом, его выбор пал на Павла.

– Вы за мной, остальные останьтесь.

Выведя Павла из камеры, сержант запер дверь и при-гласил его к столу.– Значит, ездите без билетов и отказываетесь платить штраф?

– Так у меня денег нет, – напомнил ему Павел.

– Да, знаю, но это не снимает с вас ответственности за безбилетный проезд, который, в свою очередь, является грубым нарушением…

Недосыпание и пережитые треволнения путали мысли Макарова.

– Да, о чем я?

– О том, что безбилетный проезд, в свою очередь, является грубым нарушением.

– … правил пользования транспортом, – закончил свою мысль Макаров, – и поэтому вы должны заплатить штраф.

– Я бы с удовольствием заплатил, – уже в который раз принялся объяснять Павел, выворачивая карманы, – но денег-то нет.

– Я уже об этом слышал.

– От того, что слышали, у меня денег в кармане не прибавилось.

– Знаю, – сказал Макаров

Он пробежал глазами протокол, сделанный накануне при задержании.

– Временно не работаете? Значит, денег ожидать вам не от кого, и на работу вам сообщить нельзя. Придется вас привлечь к уголовной ответственности за тунеядство.

– Товарищ начальник, пожалейте.

– Гусь свинье не товарищ, здесь я для вас гражданин.

– Гражданин начальник, не губите меня. Как только приеду в город, я сразу устроюсь на работу. Я же еду из деревни от матери, гостил у нее, деньги кончились, а просить у нее неудобно, ей семьдесят четыре года, сама живет бедно, вот и пришлось ехать зайцем. Какой же я был бы сын, если бы тянул с нее последнюю копейку. Приеду в город, устроюсь работать, буду посылать ей деньги. И жене с дочерью пошлю, хоть с ними уже не живу.

Макаров испытующе смотрел на безбилетника, вдруг его позиция неожиданно изменилась.

– Хорошо, я вас не привлеку за тунеядство по статье. Даже отпущу с миром и не возьму штраф. Более того, дам три рубля, чтобы вы купили билет и доехали до города как сознательный пассажир. Но при одном условии.

– Говорите, гражданин начальник, все исполню.

– Вы должны мне сказать, слышите, только чистосердечно…

– Всё, как на духу, выложу.

– Вы должны мне сказать, о чём говорил с вами вечером задержанный, по кличке Иисус, и что он потом делал.

Павел обалдело смотрел на милиционера, затем выпалил:

– Так что же он, сбежал, что ли?

– Вопросы задаю я.

– А-а, понятно. О чем он говорил? Да ни о чем не говорил. Молчал весь вечер.

– Припомните хорошенько, может быть, обронил какую-нибудь фразу?

Павел напрягал память.

– Нет, решительно ничего не припомню. Я даже его голоса не слышал. Он слова при мне не вымолвил.

"Осторожный, – подумал сержант, – боялся сболтнуть лишнее даже им, товарищам по камере. Тёртый калач."

– Может быть, кто-то из задержанных с ним говорил?

– Котя пожелал всем приятного сна, а ему раздобыть какие-то документы.

– Какие документы?

– Не знаю. Котя об этом ничего не сказал.

– А вам что он пожелал на ночь?

– Пожелал разбогатеть.

– Так-с, так-с, – протянул Макаров, – а потом что стал делать?

– Лег на койку и уснул, как все мы.

– Вы слышали, что он уснул?

– Нет, я сразу же отрубился, как в омут с головой. Ничего не помню, не слышал ничего. Только вот утром вы закричали "подъем", и я проснулся.

– Ну, хорошо, ты все честно рассказал?

– Все, как на духу, гражданин начальник.

– Ладно, не называй меня гражданином начальником, можешь просто, товарищ сержант.

Макаров вытащил из кармана бумажник, вынул из него три новеньких хрустящих рублевых бумажки и протянул Павлу.

– Вот возьми, можешь не возвращать.

– Обязательно верну, товарищ сержант, вы меня не знаете.

– Лучше ездите в поезде с билетом.

– Буду до конца жизни ездить с билетом. Спасибо. Тысячу раз спасибо.

Павел встал и даже поклонился милиционеру.

– Скоро прибудет поезд. Купите билет в кассе, и чтобы ноги вашей не было на станции.

– Не будет, товарищ сержант, даю честное благородное слово.

Павел направился к двери.

– Обождите, – вдруг остановил его милиционер. – Этого Иисуса я тоже отпустил, но что-то засомневался в его личности. Как вы думаете, что он из себя представляет?

Павел повернулся в дверях.

– Простой человек. Скромный и добрый. Мухи не обидит.

– С чего вы взяли, что он добрый?

– Заступился за пьяного. Сказал: "Что с него возьмешь, пьяный – как ребенок?

Павел явно что-то путал, а может быть, решил выгородить Иисуса. Пока сержант некоторое время думал, Павел исчез за дверью. Выведя из камеры второго задержанного, Макаров приступил к допросу:

– Ну что, молодой человек, придется вас посадить на пятнадцать суток за драку и хулиганство в общественном месте.

Петр молчал, уныло опустив голову. Макаров, выдержав паузу, продолжал:

– Я вижу, что тебе очень хочется сесть на пятнадцать суток, так, что ли?

– Совсем не хочется.

– Но я посажу тебя.

– Воля ваша.

Макарова начинали злить ответы задержанного.

– Так тебе хочется или не хочется сесть на пятнадцать суток?

– Я же сказал, что не хочется.

– Почему не хочется?

– Дурацкий разговор. Не имею желания.

– Только и всего?

– Товарищ милиционер, вы не издевайтесь надо мной, а делайте так, как нужно. Если я заслужил, то получу свое. Но я привык, чтобы во мне всегда уважали человека.

– Скажите, пожалуйста, какие мы гордые. Но я, в конце концов, могу и не садить тебя на пятнадцать суток, черт возьми.

– Тогда не садите.

– Но в таком случае ты должен рассказать все об Иисусе, которого я посадил в камеру вместе с вами.

– А что, он сбег?

– Не сбег! Не сбег! Я его сам отпустил, да что-то сейчас засомневался. А что, он готовил побег?

– Да нет, не то, чтобы готовил. Котя посоветовал ему бежать, когда узнал, что у того нет документов.

Петя, будучи силен задним умом, сказав эти слова, тут же пожалел, что невольно подвел товарища. Но, как говорят, слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Макаров сразу же уцепился за его промашку:

– Так-так-так. Значит, Котя толкал его к побегу, говоришь.

– Не то, чтобы толкал, а сказал, что в нашей стране человек без документов – не человек, а подозрительная личность.

– Так и сказал?

– А разве это не правда?

Макаров пропустил мимо ушей это замечание.

– Ясненько. А еще что говорил?

– Больше ничего.

– А Иисус что говорил?– За все время слова не вымолвил.

– Он не показался тебе подозрительным?

– Нет. Обыкновенный простой человек.

– Ну, хорошо. Не будешь больше драться?

– Это как получится.

– Что значит, как получится? Ты дай мне слово.

– А если я слово не сдержу, опять подерусь?

– Тогда я посажу тебя на пятнадцать суток.

– Воля ваша.

– Вот что, катись-ка ты отсюда. Чтобы духу твоего не было на станции. Еще раз увижу тебя, накажу по всей строгости.

Петр встал со стула и, не поблагодарив, гордо вышел из служебной комнаты.

"Значит, испугался субчик без документов-то, – подумал Макаров, – Упустил. Должно быть, крупную рыбу упустил. Разведчика. А то поднимай выше. Самого резидента. Снимут мне голову за него, как пить дать, снимут."

Он подошел к камере и выпустил последнего задержанного свидетеля. Котя вошел в комнату и блаженно растянулся на стуле.

– Такой сон видел, гражданин начальник, такой сон, прямо-таки полжизни отдал бы за то, чтобы досмотреть его до конца, а вы мне помешали. Упустили вашего задержанного-то.

– Как упустил? Что ты мелешь, – возмутился Макаров. – Не упустил, а отпустил.

– Полно врать. Сбежал он от вас.

– А ты почем знаешь?

– Вижу по вашей виноватой физиономии.

– Ты мою физиономию оставь в покое. Скажи лучше, что ты подбивал его на побег. А может быть, ты даже содействовал его побегу.

– Помилуйте, товарищ начальник, с чего бы это я со-действовал ему? А если бы и содействовал, то неужели не сбежал бы вместе с ним? То, что я советовал ему сбежать, факт. Но его к делу не пришьешь. Я вот могу посоветовать вам положить голову на рельсы под поезд, вы же можете и не последовать моему совету.

– Довольно! – вскричал взбешенный Макаров. – Ну, и наглец же ты.

– Моё дело советовать, а дело других следовать этому совету или нет. Я за свои советы ответственности не несу.

– Нет, несешь.

– Нет, не несу. К тому же я мог посоветовать ему повеситься в камере, и что же? После этого я должен нести ответственность за его самоубийство? Нет уж, увольте, нет таких законов, чтобы так, за здорово живешь, наказывать людей за советы. А потом, какие это советы? Я мог также посоветовать ему убить вас, но это же в шутку. К тому же, как я вижу, свидетелей нет, тех, кто присутствовал при моих советах, вы их всех выпустили на волю. И правильно сделали. От свидетелей надо избавляться.

И Котя заговорщически подмигнул сержанту.

– Молчать! – заорал Макаров и грохнул кулаком по столу.

Он впервые в жизни вышел из себя. Он не находил слов, его душила бессильная злоба.

– Молчу. Молчу. Только успокойтесь, товарищ начальник.

– Вы запугали его, сказав, что его затаскают по проверкам, – проговорил глухим голосом Макаров.

– Ах-ах, страхи божий, я запугал его, и он, наложив в штаны, сбежал. А вы должны были его охранять и прозевали. Нет, товарищ начальник, это даже хорошо, что вы разогнали всех свидетелей. Иначе вам бы головы не сносить.

– Но тебя я никуда не выпущу. Будешь сидеть здесь, пока не посинеешь.

– Шутите, товарищ начальник, мне смешно. Или вы меня отпустите подобру-поздорову как последнего свидетеля, или вам останется положить вашу голову на рельсы под поезд. Иначе ее вам снимет начальство.

– Оставь в покое мою голову, – заорал Макаров, сжимая кулаки. – Тебе что, жить надоело?

– О-о, это уже что-то новое. Если вы решили избавиться от меня таким путем, не советую. Хотя я и маленький человек, но все же кое-что значу, имею при себе документы. Хоть я тунеядец и паразит, но государство так просто, за здорово живешь, не даст меня укокошить. И я имею кое-какие права. Если даже вы меня сейчас разрубите на части и отправите в чемоданах разными скоростями в противоположные направления, все равно рано или поздно я протухну, и чемоданы откроют. А вот тогда и начнутся поиски, и обнаружатся четыре свидетеля, которые меня видели в последний раз в вашем прекрасном гостеприимном обществе.

– Да заткнешься ты, наконец, гнида! – заорал Макаров. – Или я тебя в самом деле пришибу.

Так Макаров выходил из себя впервые в жизни и разговаривал со своими задержанными.

– Молчу. Молчу. Но у вас другого выхода нет, как только меня отпустить. Вы же мудрый и понимаете, что человек без документов мог оказаться шпионом, готовящим крушение на железной дороге. А вы его упустили. Как это называется? Ротозейство? За это у нас по головке не погладят.

На Макарова нашла апатия, он сидел и не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, а Котя все говорил и говорил своим певучим мурлыкающим голосом. Макаров его не слушал. Поезд в 7.15 пришёл и ушел. Макаров впервые за всю службу не вышел его встречать. Он сидел тихо, уставившись в одну точку, и только один раз сказал тихим голосом:

– Вон отсюда, гад. Чтобы ноги твоей здесь не было. Если же поймаю тебя хоть раз, то живым ты от меня не уйдешь, сгною живьем.

Котя не заставил себя ждать, он уже стоял в дверях и, на прощание помахав сержанту своей рваной шапочкой, сказал:

– Лучше будет, если вы вообще никогда меня не будете задерживать, иначе мне придется заложить вас.

Котя исчез, растворившись в полумраке коридора. А сержант милиции Макаров еще долго сидел, уставившись в одну точку.

За десять минут до окончания дежурства он собственноручно убрал камеру, вымыл пол, заблеванный пьяным, порвал все ночные протоколы и рапорты. Затем сел за стол, ни на что не обращая внимания, с видом: да заедите меня комары и мухи! В таком состоянии и застал его сменный старшина милиции Потапов.

На вопрос, как прошло дежурство, Макаров ответил сослуживцу: "Ночь прошла спокойно." Такое случилось впервые в истории станции, во всяком случае, никто не помнил, чтобы за время дежурства сержанта Макарова все было спокойно.

Однако через три дня Макарова заела совесть, и он подал начальству рапорт:

"8 января 1988 года мною совершено тягчайшее должностное преступление. В ночь с 7-го на 8-е января мной был задержан подозрительный субъект, именовавший себя Иисусом Христом, Сыном Божьим, в возрасте 33-х лет. Я его поместил в камеру предварительного заключения. Однако между 5-ю и 6-ю часами 8 января Сын Божий сбежал из-под стражи, боясь, что от него потребуют документы.

При этом произошло Чудо: запоры сами отвалились, дверь открылась, и он беспрепятственно покинул КПЗ, исчезнув в неизвестном направлении. (Иначе я никак не могу объяснить его побег.) Это Чудо я не видел собственными глазами, но могу заверить под присягой, что произошло именно так.

Я проявил малодушие, вовремя не сообщил своему начальству об этом происшествии, из-за чего упущено время для задержания Иисуса Христа, Сына Божьего. Скрыв этот факт, я также отпустил на волю всех свидетелей, которые сидели в одной камере с Иисусом Христом.

За все вышеизложенное прошу применить ко мне самое суровое наказание. Готов быть разжалованным в рядовые.

Сержант милиции Макаров".

Получив этот рапорт, начальство направило Макарова на лечение в специальный санаторий по глубоким психическим расстройствам, где он пробыл пять месяцев, после чего вернулся на свою работу. Но его уже не ставили в ночную смену, боясь повторения рецидива.

Начальство долго думало о причинах психической травмы Макарова и пришло к заключению, что на милиционера повлияло другое событие, случившееся с ним в этот же день после ночного дежурства.

Именно это событие и сделало Макарова героем не только посёлка, но и всей округи.