Читать книгу Второе воскресение - Владимир Фёдорович Власов - Страница 9

Котя вышел из комнаты милиции, прошел по коридору в зал ожидания, подобрав по дороге окурок, сунул его в карман и улегся на дубовой скамье. Ему хотелось досмотреть сон и удалось даже задремать, но сон был уже не тот.

Сдавший дежурство сержант Макаров прошел мимо спящего бродяги и впервые в своей практике не обратил на него внимания. Он думал о том, выдающем себя за Иисуса, Сыне Божьем, и корил себя, что упустил такую важную птицу.

Коте надоело смотреть пустой сон, и он проснулся. Мечтательно потянувшись, он старался припомнить тот, другой сон, который видел в камере, но его детали одна за другой ускользали из памяти, как песок сквозь пальцы. И чем больше он напрягал память, пытаясь что-то вспомнить, тем больше сон забывался. Это было какое-то наваждение. В памяти оставалось лишь что-то огромное, значительное и ценное, то, к чему всегда стремилась его душа и никак не могла постичь. В конце концов, он даже начинал забывать цвета этого сна, а они как раз играли большую роль в нем. Каждый цвет соответствовал какому-то забытому символу, но вот какому? Котя никак не мог понять. Его радостное возбуждение спадало. Ему казалось, что он отдаляется от чего-то теплого, чистого, приятного и до щемящей в сердце боли понятного. И он ничего не мог с собой поделать и начинал сердиться.

Котя, потянувшись, сел на скамье и огляделся.

В дальнем углу за столиком перед буфетом железнодорожник, стоя, уплетал за обе щеки утку. Он смачно жевал, и Коте было видно, как по его губам течет жир. Буфетчица где-то в глубине буфета, в каморке, гремела посудой.

Железнодорожник покончил с уткой, запил ее кофе из бумажного стаканчика, вытер жирные руки о полы шинели и направился к выходу.

Как только за ним закрылась дверь, в зале ожидания воцарилась тишина. Буфетчица уже не гремела посудой в каморке, она, вероятно, дремала, сидя на стуле.

Итак, в зале ожидания, кроме Коти, никого не было. Он заячьими скачками бесшумно добрался до буфета и набросился на объедки, оставшиеся на столике. Схватил с бумажной тарелки остатки утиной ножки и принялся их обгладывать, с хрустом перекусывал кость и отдирал зубами волокна сухожилий. Покончив с остатками утки, он перевернул себе в рот пустой бумажный стаканчик. Несколько капель кофе попало ему на язык, растеклось по спинке языка и растворилось в его организме, наполняя все существо блаженным ощущением комфорта.

Для Коти главным в еде был вкус. И чем меньше он чего-либо ел, тем вкуснее ему казалась пища. Вкус пищи наполнял его сытостью. И он здраво рассуждал: "Раз вкусил, значит, наелся." И он был почти сыт после такой трапезы. Ведь любой человек может насытиться даже крошкой хлеба, если он съест ее с чувством, толком, расстановкой.

Коте часто приходилось голодать, и поэтому, когда ему доводилось приобщаться к трапезе, его сердце наполнялось естественно-безыскусным счастьем, которое способно возникнуть от самых примитивных вещей, например, от трех капель кофе.

Котя блаженно потер живот и вернулся на свою обогретую собственным телом скамейку. Сейчас он мог спокойно помечтать и еще раз попытаться вспомнить тот волшебный сон, который приснился ему в камере предварительного заключения.

Появилась уборщица с ведром воды и шваброй. Она мочила тряпку в ведре, наматывала на швабру и возила ею по полу почти так же, как дворник подметает мостовую. Когда она наклонялась к ведру, то из-под ее юбки выглядывали синие трусы, натянутые почти до колен на коричневые хлопчатобумажные чулки. Ноги старухи, изуродованные подагрой, представляли собой не очень аппетитное зрелище, и Котя перестал смотреть в ее сторону.

Котя жил жизнью божьей птички, не думая, чем заняться, куда отправиться. Как Бог решит, так он и проживет день. Он лег на бок и положил руку под голову, посмотрел в окно, где начиналось утро. Затем перевернулся на спину и стал смотреть в закопченный потолок.

В голове у него не возникало ни одной мысли, его мозг отдыхал так же, как умеют отдыхать натруженные мускулы после изнурительной работы. Из всех людей на свете только он, Котя, научился так владеть собой, концентрироваться на пустоте и отключаться от всего мира. Пока что ни одному человеку на земле не удавалось этого проделать.

Даже если человеку кажется, что он ни о чем не думает, все равно он думает о том, что он ни о чем не думает. А вот мозг Коти и в самом деле не думал ни о чем. В данную минуту серое вещество его головного мозга было таким же бездумным и не выражало ни одной мысли, как этот серый потолок. И в эту минуту Котя был по-своему счастлив.

Котя постоянно следил за гигиеной тела и проверял, не завелись ли у него вши. Обычно на это дело у него уходило много времени, он и сейчас решил осмотреть себя. Расстегнул фуфайку и внимательно осмотрел ее с изнанки. Затем стянул дырявый, пропахший потом столетней давности свитер, снял рубашку, которая уже не имела определенного цвета. Он принялся внимательно исследовать швы одежды. Так он сидел голым по пояс с волосатым животом и грудью, когда до него домела мусор уборщица.

– Ты бы и штаны снял, – посоветовала она.

– Это идея, – обрадовался Котя и стал расстегивать прореху.

– Э-э! – протянула старуха и постучала себя пальцем по виску. – Совсем спятил.

Но Котя, не обращая на нее внимания, стянул брюки и остался в одних трусах. Он аккуратно уложил одежду на скамейке, вынул из кармана брюк окурок, закинул ногу на ногу и любезно обратился к старухе:

– Милейшая, у вас прикурить не найдется?

– Э-э, – заблеяла старуха. – Выступальщик нашелся. Ты бы еще в таком виде вокруг вокзала обежал.

– А что, и это неплохая идея, – заметил Котя, – однако лишена всякого утилитарного значения. Вот если бы ты, старая, заплатила мне за этот цирковой номер, я бы еще подумал.

– Неужто побежал бы? – удивилась уборщица.

– А что? Для тренировки тела и бодрости духа совсем неплохо пробежать по снегу.

– И даже без трусов побежал бы? Котя задумался.

– Можно и без трусов, только тогда нужно будет поднять тариф.

– Двадцать копеек могу дать.

– Поднимай выше.

– Двадцать пять.

– Меньше чем за рубль не побегу, – заявил Котя. Бабку обуял азарт.

– Ну, раз за рубль, так за рубль. Беги.

– Деньги на бочку.

– Ишь ты, чего захотел, заберешь рубль и обманешь, не побежишь.

– Правильно, старая, – похвалил Котя, – соображаешь. Тогда так сделаем, милейшая. Ты подойдешь к дверям и приготовишь рубль. Как только я выйду на перрон, ты бросишь мне рубль и запрешь дверь, можешь ее держать запертой, пока я не обегу вокруг вокзала.

– Идет, – согласилась уборщица.

Она подошла к двери и приготовила рубль, не веря еще в условленную шутку, которую собирался проделать Котя.

Котя спокойно стянул трусы и рысцой, как древнегреческий бегун на Олимпийских играх, двинулся по направлению к двери.

События развивались так, как и представил их Котя. Бабка выбросила ему рубль на перрон и тут же, захлопнув дверь на щеколду, побежала к окну смотреть на спектакль. Котя подобрал рубль, зажал его в кулаке и рысцой побежал по перрону, обогнул с торца здание, выбежал к скверику. Здесь он подрыгал ногами, скатал снежок и потер им грудь, живот и бедра, совсем как в бане мылом. Впрочем, снег он часто использовал как гигиеническое средство против вшей.

Котя слепил еще один снежок и запустил им в окно зала ожидания, выходящее в скверик. Старуха в окне погрозила ему кулаком. Затем он обежал здание вокзала с другого торца и выбежал на перрон.

В это время по железнодорожным путям проследовал скорый поезд. Котя спокойно семенил по перрону, а иностранцы и простые пассажиры обалдело облепили окна вагонов. Подобную картину им еще не приходилось наблюдать ни на одной станции Транссибирской железной дороги. Котя приветливо помахал им рукой. Дежурная по вокзалу, вышедшая встречать поезд, стояла с поднятым флажком и внимательно следила за буксами проезжающих вагонов. Она не могла видеть того, что творилось у нее за спиной. Котя пробежал рядом с дежурной по вокзалу и направился к входным дверям.

Дверь оказалась запертой. Котя дернул дверную ручку сильнее. Безрезультатно. Внутри – никакой реакции.

– Ты что же, старая, уснула там? – заорал он в щель между створками дверей.

Но изнутри ответа не последовало.

Котя забарабанил кулаками в дверь. Тишина. Поезд прошёл, и дежурная обернулась. Она ахнула, увидев голого мужчину, ломящегося в здание вокзала.

– Ну, старая карга, ты у меня доиграешься, – орал Котя и стучал кулаками и ногами в дверь. – Я сейчас отправлю тебя на живодерню.

Дежурная по вокзалу бочком-бочком припустила бежать в сторону водокачки, в мастерскую к железнодорожникам. Никто не знает, что она подумала, глядя на голого человека, орущего про живодерню, но по её виду можно было судить, что вся эта сцена нагнала на нее много страха.

Котя, уставший барабанить в дверь, подошёл к окну и попытался рассмотреть, что происходит в зале ожидания. Там никого не было, а его одежда исчезла с лавки.

– Ах ты, старая падла, ты еще такую шутку вздумала выкинуть, – рассвирепел Котя и принялся тарабанить в окно, готовое разлететься вдребезги.

На какое-то мгновение появилось испуганное лицо буфетчицы. Она в ужасе отпрянула от окна, и опять все стало тихо.

Котя от досады собрался было выбить окно, как дверь открылась, и на пороге появился старшина Потапов, дежурный милиционер по вокзалу.

– Ну входите, входите, молодой человек, – гостеприимно распахнул он двери. – Милости просим. Озябли-с?

Котя не ожидал такого поворота событий и в нерешительности топтался на месте. Ноги примерзали к утоптанному снегу, все тело содрогалось от холода, зубы отбивали чечетку, орган деторождения сморщился и съежился.

– Прошу, прошу же, – ласково приглашал старшина. – А то вы простудитесь, заболеете и умрете.

Котю, как магнитом, тянуло в тепло. Он вошел в здание вокзала, посиневший, с трясущейся челюстью.

– Где же вы потеряли одежду, гражданин хороший? – участливо спросил Потапов. – Может быть, вас раздели? Ах, какие беспардонные грабители, даже трусов вам не оставили.

Котя силился что-то сказать, показывая на скамейку, где он оставил свою одежду, но челюсти у него словно свело судорогой, и вместо голоса были слышны лишь звуки: цак-цак-цак.

– Ну, вот что, – сказал Потапов, – пожалуйте в комнату милиции. Мы составим протокол о случившемся.

Котя в сопровождении милиционера проследовал мимо буфета. Буфетчица забилась в свою каморку и даже не выглянула, до того она была женщиной скромной и стеснительной.

В знакомой комнате милиции уже сидела уборщица и плакала в носовой платочек. Котиных вещей нигде не было видно.

– Присаживайтесь, любезный кавалер, – предложил ему стул Потапов рядом со старухой. – И расскажите мне, какой вышел спор промеж вас.

Котя только сейчас вспомнил о зажатой в кулаке рублевке. Он хотел спрятать ее в карман, но карманов на его голом теле не оказалось. Старуха плакала навзрыд.

– Вы что же, рехнулись оба? Такой спор затеяли, – строго произнес Потапов, глядя на странную компанию.

– Вот сейчас я составлю протокол по всей форме и от-правлю вас обоих в КПЗ на пятнадцать суток за хулиганство.

– Миленький, прости, больше не буду, – завопила старуха. – Черт попутал. На старости лет совсем из ума выжила. А этот окаянный разделся в зале еще до того, как мы поспорили. Сидел в одних трусах, все свои прелести выставил напоказ. Ну и дернул меня леший, старую, сказать ему, что не верю, что он обежит вокруг вокзала голым, в чем мать родила. Сказала-то я в шутку, а он, дурак, побежал.

– Так-с, значит, говоришь, что сказала в шутку, – протянул Потапов. – И рубль ему дала за это.

– Попутал черт, грешную. Думала, что не побежит, аи вон те на, что вынудил.

– Рубль не отдам, – заявил Котя, оправившись немного от озноба. – Он мне достался за тяжелые труды.

– На кой мне черт этот проклятый рубль, – выла бабка. – Батюшка родненький, не губи меня, грешную. Не позорь перед людьми. Какой срам будет, если узнают, что меня за хулиганство посадили. Уж лучше сесть за кражу. Прости, голубчик, святым Богом тебя молю.

– Что-то ты поздно о Боге вспомнила, старая карга, – заметил Котя, – раньше нужно было думать о нем. А где моя одежда-то?

Старуха слезными глазами указала на милиционера. Старшина Потапов смотрел то на старуху, то на голого бродягу, потом пришел к соломонову решению:

– Вот что, голубчики, я не буду оформлять на вас протокол. Волокиты много, да и не стоите вы этого. А запру-ка я вас вместе в этой комнате прямо вот в таком виде на денек. Ты, старая, на него полюбуешься, а он пусть перед тобой покрасуется. А что делать? Если вам так нравится это безобразие.

Милиционер встал и направился к двери, звеня ключами.

– Э-э! Товарищ начальник, мы так не договаривались, – запротестовал Котя. – Я ей показал себя за рубль, а если целый день так торчать, пусть платит червонец.

– Миленький, не губи, – завопила старуха, глядя на милиционера умоляющими глазами. – Избавь меня и защити от этого ирода и супостата.

Милиционер остановился в дверях, посмотрел на эту странную парочку и беззвучно выругался:

– Тьфу, какая пакость. Смотреть на вас тошно.

Он подошел к столу, открыл ящик и вынул Котины вещи.

– Убирайтесь сейчас же, и чтобы духу вашего на станции не было.

Котя поспешно принялся надевать трусы и брюки. Старуха вскочила со стула и кинулась было из комнаты, но тут же спохватилась:

– Дозволь, миленький, только уборку закончить. Потапов зыркнул на нее, старуха моментально скрылась за дверью. Котя натягивал рубаху и свитер.

– Послушай, дорогой, – обратился к нему Потапов, – ехал бы ты отсюда подальше куда-нибудь. Я бы тебе из своих денег выдал на билет до следующей станции.

– Это можно обмозговать, – растягивая слова, молвил Котя, – только мне что-то не очень хочется так скоро покидать такие красивые места. К тому же я еще не успел осмотреть все достопримечательности вашего поселка.

– Ну, как знаешь. Завтра будет поздно.

– Это почему?

– Завтра будет уже не мое дежурство.

– Может быть, вы сегодня на ночь приютите меня в карцере? – полюбопытствовал Котя, подумав о ночлеге. – У вас тут тепло, а в зале ожидания постоянно дверями хлопают и все тепло выпускают наружу.

– Если я тебя посажу, то не на одну ночь, – ответил Потапов.

– Что же, посадите, – сразу же согласился Котя.

– Нет уж, дорогой. Ишь, ты чего захотел. Поить, кормить тебя. На кой черт это нам надо. Иными словами, ты хочешь, чтобы я тебя, такого лодыря, взял, ни за здорово живешь, на полное государственное обеспечение? Нет уж, дорогой. Не рассчитывай. Но запомни, если что стянешь в поселке или еще что натворишь, засажу тебя на полную катушку, так и знай. А сейчас выметайся, и чтобы ноги твоей не было на станции.

– Спасибо, товарищ начальник, за вашу заботу.

И Котя с рублем в кармане отправился в поселок.