Читать книгу Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях - Владимир Гамаюн - Страница 5

Магадан – главный город планеты Колыма, Синегорье – жемчужина в короне Колымы.

Никому не понять истинной красоты этого края, не увидев сопок, величественных гор, бескрайней тундры, не вдохнув солёного воздуха Охотского моря, не испив живой воды из родников и ручьёв, детей вечной мерзлоты.

Нельзя не восхищаться красотой Колымы, как и невозможно не содрогаться от ужасов мрачной истории Колымских лагерей.

Но мы уже давно живём сегодняшним днём, и, казалось бы, что самое страшное Колымы уже позади, но, проехав по Колымской трассе, начинаешь понимать, что не всё так просто и в наше время. Не говоря о многочисленных брошенных посёлках старателей, этих немых свидетелях прошлой бурной жизни, брошенной на алтарь золотодобычи, есть и памятники великих строек, подобных городу «Синегорье».

Там, где когда-то была первая улица «Энтузиастов» с деревянными двухэтажными домами, где мы возводили первые пятиэтажные дома на сваях в вечной мерзлоте, всё мёртво и жутко как на погосте. Но сама ГЭС работает и даёт ток, так, может, и не зря был построен, а потом это брошен город «Синегорье», как впрочем и другие посёлки экспедиций геологов, изыскателей, старательские посёлки, и город.

Во мне живёт чья-то память той, прошлой, такой короткой и мучительной жизни. Я помню стылые лагерные бараки, лай исходящих злобой овчарок и такой же злобный мат конвоиров, гонящих нас в шахту. Они держат нас под прицелом, не сводя с нас взгляда, не снимая пальцев с курков автоматов. Они тепло одеты, у них сытые морды и жёсткий, наглый взгляд. Мы для них быдло, расходный материал, и стреляют они без колебаний, зная, что вместо «убывших» пригонят ещё и ещё, сколько надо. Прииск будет давать золото всегда, а конвейер смерти сможет остановить только сама смерть.

Мы добываем золото, его сотни, тысячи тонн, но и нас «тьма!» Нас сотни тысяч, миллионы, и нас ещё по-прежнему очень много, виноватых в чём-то и не в чём. Мы виноваты уже в том, что выжили и в огне фронтов, и в лагерной резне не на жизнь, а на смерть, и неизвестно, где было страшней, в лагерной войне, в этой смертельно-кровавой лагерной мясорубке или на фронте. Не зная об этом, мы были героями, а сейчас, хотя наша жизнь и гроша ломаного не стоит, хотя нас гнут, ломают, убивают, мы выживаем вопреки всему и за гранью человеческих возможностей. И как ни странно, но обретя в этом кошмаре себя и свое достоинство, мы по-прежнему оставались людьми. А кто про это не знал, учился становиться человеком. Нас не сломать даже Колыме, синониму ада.

Это – Колыма! Бежать здесь некуда, только в ад! И если он существует, то это здесь, и мы в нём уже находимся. Круг замкнулся! Кранты!

Нас гонят по этапу, не везут, а именно «гонят», как стадо, человеческое стадо холодных, голодных, больных и униженных людей. Бредём по пояс в снегу, рядом с трактом, по нему же идёт и охрана, держа нас под прицелом автоматов, а вокруг лишь тундра, белая мгла, вой пурги. Для многих из нас этот путь станет последним, станет дорогой в один конец.

Вот словно ветка надломилась – сухо треснул выстрел. Это был конец чьего-то пути, он не выдержал, оказался слаб, и оборвалась жизнь.

Сквозь завывания пурги слышен волчий вой, эти «санитары» идут за нашей колонной, они уже знают, что выстрел – это сигнал к пиршеству. А нас всё ещё много, и эта «похоронная команда» будет идти за нами до конца.

Жизнь – это какая-то страшная машина, мясорубка, не жалеющая ни идиота, ни гения, ни сильного, ни слабого. Слабые, аморфные выживают, приспосабливаясь, проскальзывая сквозь жизненное сито той машины. Сильные не могут проскользнуть, не хотят и потому выходят поломанные, но не сломленные, и только постоянная физическая и душевная боль станет их спутником по жизни.

Откуда я знаю о той жизни, почему я помню о ней, зачем? Ведь это было так давно, совсем в другой жизни, и даже, возможно, не в моей. Я не хочу повторения этого страшного, уже пройденного, но не забытого урока.

Мороз за —60, и я вовсе не замёрз, я просто стал инеем. У меня уже нет рук, нет ног, мысли замёрзли в мозгу. Я сам холод, я стал стеклянным, и даже северное сияние, причудливо играющее в небе, не в силах отогреть меня, оно и само дышит стужей. Последняя, как молния, вспышка мысли: «Я часть космического холода, я космос!»

Я несколько раз тонул не из-за неумения плавать, а только из-за своей излишней самоуверенности. Однажды, не рассчитав прыжок, я врезался головой в дно, на время потеряв сознание, потом помню, как разрывались лёгкие от желания сделать глоток воздуха, я лежал на дне Охотского моря и лучи заходящего солнца били сквозь толщу чистой как слеза воды. Где солнце, там жизнь, и я, потерявший ориентацию, осознав это, по солнечным лучам всплываю к свету, к жизни. Я зачем-то и в тот раз выжил, ещё раз испытав судьбинушку. А в следующий?

Мне сейчас тоже не хватает воздуха, но у меня уже не хватит сил вдохнуть, поднявшись по солнечным лучам, которые становятся всё тоньше, и их становится всё меньше. Когда оборвётся последний тоненький лучик, мне уже будет не нужен воздух, я останусь на дне уже не жизни, а вечности и буду молить бога не о спасении тела, а о спасении душ.