Читать книгу Король и Злой Горбун - Владимир Гриньков - Страница 3

Когда Нина Тихоновна наконец поняла, что и мы о месте пребывания ее супруга не имеем ни малейшего представления, ей сделалось плохо. Пришлось вызывать «Скорую». Приехавший врач сделал укол. Женщина пришла в себя, и на ее лице даже вновь проступил румянец, но она все еще была слаба. Оставлять ее одну мы просто не имели права.

– Будешь здесь, – сказал я Демину.

– А ты?

– Я к Касаткину. Будем искать Гончарова.

Во дворе я обнаружил, что уже наступило утро. Касаткин почти наверняка на работе. И я поехал к нему.

Он был по обыкновению тщательно выбрит и выглядел безупречно, только глаза его выдавали – все-таки не спал ночь.

– Тут вот какое дело, – сказал мне Касаткин. – Формально ты вовсе ни при чем. Можно было бы предложить этой женщине самой обратиться в милицию. Ее муж, и наше дело – сторона. Но так нельзя.

Я и не сомневался в этом.

– Все-таки он исчез практически в процессе съемок. И если мы самоустранимся…

– Я и не собирался самоустраняться.

– Это хорошо, – кивнул Касаткин. – В общем, некрасивая история, Женя. Придется как-то выпутываться.

Я его понимал. Люди исчезают тысячами, и никого, кроме близких родственников, это вроде бы не волнует. Но если исчезновение Гончарова какой-нибудь досужий журналист свяжет с нашей программой – шум поднимется большой. Жареный факт. Настоящая сенсация. Кто-нибудь из наших конкурентов непременно захочет подбросить дровишек в разгорающийся костер скандала – и всем нам станет жарко. Вот этого-то Касаткин и не хотел. Я, по чести говоря, тоже, но скандал как таковой меня сейчас не очень-то волновал. Человек исчез! Вот это действительно была неприятность.

– В соседнем кабинете тебя дожидается один человек, – сказал Касаткин. – Поговори с ним.

– Кто такой?

– Он из ФСБ.

Я изумленно воззрился на собеседника. Касаткин сохранял внешнюю невозмутимость, всем своим видом словно говоря мне: а что тут, мол, такого особенного? Как будто я каждый день только и делал, что общался с людьми с Лубянки.

– И о чем я должен с ним говорить?

– Не о чем, – поправил меня Касаткин, – а о ком. О Гончарове.

– Так, значит, Гончаров действительно…

– Это еще ничего не значит, – перебил меня Касаткин. – Просто раз уж выплыло это удостоверение…

– Которое предъявил Гончаров?

– Да, оно самое. И теперь люди из ФСБ хотят знать, откуда оно взялось. Эго ведь не шутки, сам понимаешь.

Еще бы не понимать. Теперь вот за Гончарова возьмется еще и ФСБ. Еще сутки назад я и представить себе не мог, что начнется такая катавасия.

– Хорошо, гражданин начальник, – вздохнул я. – Ведите.

Человек из ФСБ оказался довольно молодым, не намного старше меня. Он говорил тихим голосом и был похож на недавнего выпускника пединститута. Долго расспрашивал меня о Гончарове, о подробностях вчерашней съемки, попросил подарить ему кассету, которую тотчас же спрятал в свой портфель. Касаткин не отлучался ни на минуту. Мне показалось, что он старается все удерживать под контролем. Он вращался в таких сферах, где очень хорошо знают, что такое настоящие интриги. И то, что мне казалось нелепостью и досадным недоразумением, представлялось ему, наверное, совсем иначе. Крах любой карьеры всегда начинается с какой-то мелочи, даже с пустяка. Поэтому обладатель высокого кресла в каждом рядовом случае пытается отыскать скрытый от глаз непосвященных смысл. И даже в истории с Гончаровым, вполне возможно, Касаткин видит угрозу для себя лично. Может, я сговорился с его конкурентами и специально подстроил эту каверзу руководителю одного из главных телевизионных каналов страны. Пока что Касаткин вроде бы и ни при чем, но вот кто-то ушлый повернет обстоятельства дела не так, а этак, и в результате этого кульбита на место Касаткина придет другой человек. А сам Касаткин отправится на досрочную пенсию. Именно так мне представлялся ход его мыслей.

Напоследок мой собеседник из ФСБ поинтересовался, где можно найти Баранова; того самого актера, который единственный только и видел удостоверение в руках Гончарова.

– Баранов-то вам для чего? – не выдержал Касаткин.

– Он должен описать виденное удостоверение. Может быть, оно вовсе и не нашего ведомства.

Собственно говоря, их одно только удостоверение, наверное, и интересовало. Быстро выяснив, что Гончаров – не их человек, они озадачились мыслью о непонятно откуда взявшемся удостоверении. Если оно выплыло здесь, то точно так же может выплыть и в другом месте, и вполне допустимо, что в следующий раз это может случиться при каких-то криминальных обстоятельствах.

Когда эфэсбэшник ушел, я недоуменно пожал плечами.

– Что происходит, Николай Вадимович? Неужели из-за одного только удостоверения они так всполошились?

– А почему бы и нет? – буркнул Касаткин.

Мне показалось, что он чего-то недоговаривает. Но расспрашивать его о чем бы то ни было бесполезно. Это я знал по опыту.

– Женщина пусть подаст заявление в милицию, – сказал Касаткин. – А ты сядь на телефон и обзвони морги и больницы.

Я кивнул и поднялся из-за стола.

– Да, и еще, – вдруг вспомнил Касаткин. – Ты с Огольцовым говорил?

– О чем?

– Там у него какие-то вопросы к тебе.

– Я зайду.

Гена Огольцов – из молодых, да ранних – был генеральным продюсером телеканала. То есть тем самым человеком, который окончательно решал, какие программы для телеканала купить, а какие отфутболить. Еще он заведовал распределением эфирного времени – мог поставить твою программу на хорошее время, а мог и на какие-нибудь четырнадцать часов тридцать минут, когда телевизор по всей стране смотрят три с половиной пенсионерки.

До Огольцова мне сейчас не было никакого дела. У меня Гончаров пропал. Прямо по ходу съемок.

За полтора часа мы со Светланой обзвонили все те печальные места, по которым обычно в первую очередь и пытаются разыскать пропавших. Гончарова нигде не было – ни в моргах, ни в больницах. Его не задерживала милиция, и он не попадал в вытрезвитель. Человек вышел из ресторана и исчез. Испарился. Растворился в воздухе.