Читать книгу Записки из детского дома. Книга вторая - Владимир Жёлтый - Страница 7

По-простому обставленная, небольшая однокомнатная и уютная квартирка. Из прихожей сделать два шага и окажешься в вытянутой кухоньке. На одной стороне – шкафчики, плита, раковина, холодильник. На другой – стол, прижатый к стене, два стула.

Я сел спиной к окну. За столом, напротив меня – пожилая женщина в невзрачном домашнем халате. Светлое лицо, покрытое морщинками и мелкими пигментными пятнышками, похожими на веснушки.

Дождавшись, когда чуть остынет чай, Нина Ивановна медленно поднесла чашку ко рту, сделала первый глоток, поставила ее обратно на стол и спросила:

– Ну, давай, Володь, с чего бы ты хотел начать, о чем тебе еще поведать? Расскажу всё как есть. Всё, что помню.

– Вы знаете, Нина Ивановна, я тут подумал, что разрозненные истории о ваших ребятах не дают полной картины. Ведь многое повлияло на то, как вы с ними работали, как вы их воспитывали, и почему они до сих пор поддерживают с вами такие теплые отношения. Я думаю, что было бы интересно и полезно узнать вообще в целом, как складывалась ваша жизнь с самого детства, как развивалась ваша личность. Может, ваша история послужит для кого-то вдохновением, для кого-то уроком, а кто-то, возможно, и сравнит различные времена, режимы, методы… Так что давайте-ка начнем по порядку, с самого начала?

– Эх, как… – качнула головой Нина Ивановна и снова сделала глоток чаю. – С самого начала, говоришь… Ну, тогда слушай…

Нина Ивановна только было хотела продолжить что-то говорить, но остановилась, поставила чашку на стол, посмотрела в окно, и взгляд ее застыл так, будто она засмотрелась вдаль, хотя теперь я точно знаю, что смотрела она наоборот – вглубь себя.

После недолгой паузы она начала говорить как будто не мне, а сама с собой, силясь вспомнить детали и с каждым словом всё глубже погружаясь в далекие времена:

– Вот моя бабушка – простолюдинка была. А на ней женился юноша из дворянской семьи, это было аж в 1913 году. Бабушка в молодости была высокая, стройная и, говорят, очень красивая. А он был царским офицером, такой полноватенький, невысокий. В общем, состоялся у них брак. Построили они в селе одноэтажный дом, хороший и крепкий. Этот дом постепенно заполнили семеро детей. Один мальчик, а все остальные – девчонки, и среди них моя будущая мама. Потом, помню, она часто вспоминала, как их приходили раскулачивать. Володь, а что там раскулачивать? Было бы что…

На миг, благодаря ее выразительной манере повествования, я настолько четко представил эти события, будто сам оказался в них.

***

В 1918 году Ленин решительно заявил о борьбе с зажиточными крестьянами. Все, у кого есть скотина, земли и другие богатства, назывались «кулаками». И, соответственно, все богатства эти следовало отобрать и сделать общими для «бедноты» и «середняков».

Богатыми и зажиточными в те времена считались даже те, у кого дома был свой самовар. А в семье, где жила мама Нины Ивановны, кроме самовара, к тому же еще были и три коровы да две лошади. Но самой большой ценностью для девочек были белоснежные холсты, которые они всё детство и юность ткали себе на приданое.

Люди, несущие справедливость народу и пришедшие раскулачивать эту зажиточную семью, чтобы не запачкать сапоги в дворовой грязи, устлали найденными холстами все дорожки, по которым не спеша выносили и выводили нажитые крестьянские «богатства».

Шесть девочек еще долго стояли вдоль уже чужого дома, изо всех сил пытаясь сдерживать слезы.

***

Нина Ивановна остановилась, на минутку задумалась и продолжила:

– Ну вот, отобрали дом, повесили красный флаг и написали у входа большими красными буквами «Сельсовет». А они всей семьей неподалеку от своего бывшего дома вырыли землянку и стали в ней жить.

– Как все несправедливо! – с сочувствием сказал я.

– Володь, а где ты в жизни видел справедливость-то? – добродушно улыбнувшись и качнув головой, спросила она, и я сразу почувствовал себя наивным юнцом, хоть никогда себя таким не считал.

– Это ведь такое редкое явление! – продолжала Нина Ивановна. – Я всю жизнь работаю в самом несправедливом месте на земле, наверное. По крайней мере, для меня детский дом – это настоящий символ несправедливости. За это время я привыкла, что она сплошь и рядом. Это уж мы, люди, все придумали, что справедливость сама по себе где-то должна быть. Нет, за нее надо бороться. Тогда и будет хоть какой-то стимул, жажда к жизни.

«В этой старушке сил и мотивации хватит еще на несколько жизней», – подумал я и, улыбнувшись, молча кивнул головой.

Нина Ивановна продолжила:

– В общем, девчонки тогда постепенно стали замуж выходить. Мама моя была самая младшая, она решила учиться и пошла на курсы фармацевтов. А как война началась, ее тут же распределили работать на поезде. Тогда такой поезд ходил по стране, половина – продуктовый, а половина – госпиталь, там раненых возили. Вот мой будущий отец оказался как раз в этом поезде. Ему было двадцать восемь лет, а матери восемнадцать. А через год родилась я…

Спокойный, но эмоциональный тон повествования Нины Ивановны надолго погрузил меня в самую глубь тех событий.

***

Бывает, что судьбу человека меняет какая-нибудь незначительная деталь. В принципе, это уже известное и привычное для всех дело. А бывает, что незначительная деталь меняет судьбу и характер населения целого города. Случайные неслучайности формируют один городок – военным, другой – студенческим, третий – промышленным, а четвертый – ни туда и ни сюда. О таком и пойдет речь.

Когда маленькой Нине исполнилось три года, ее семья вместе с бабушкой все еще жила в землянке, правда, расширенной. Мама работала в конторе. Отец – на рыбном складе.

Маленькая деталь, которая меняет судьбы людей, в случае с ее отцом оказалась обыкновенной селедкой, которая по приемным документам склада должна была быть… треской. Отец же по другим документам должен был быть простым рабочим человеком, который делает то, что говорят. А говорили ему, что в документах он должен каждый раз «превращать» селедку в треску. И как настоящий, но покорный волшебник, отец «превращал».

В итоге начальника склада за махинации посадили в тюрьму на семнадцать лет, а всех, кто был с этим как-то связан, на небольшой срок посадили как соучастников.

Через пару лет отец маленькой Нины вышел из тюрьмы, но жить ему с судимостью в областном городе запретили. Всей семьей они переехали в соседний провинциальный городок. Как и все остальные судимые люди в то время. Незначительная деталь, меняющая характер населения целого города.

В школьные годы Нина была худенькой, стройной, светловолосой девчонкой. Звонким, громким и выразительным голосом на всех праздниках она читала стихи, а ближе к старшим классам начала посещать театральный кружок. До окончания школы это занятие оставалось самым ее любимым. И поступать она собиралась только в актерское училище. Нина Ивановна сейчас была бы актрисой, но, к сожалению или к счастью, этому помешал Юрка Фадеев из параллельного класса.

Юрка был полным, неказистым парнишкой невысокого роста, с рыжими, постоянно немытыми волосами, с красными прыщиками на лице. Ходил он в потертых брюках и дырявых ботинках. А запах от него всегда был такой, что в толпе ребят Юрку можно было опознать издалека по образовавшейся вокруг пустоте. Оказаться рядом с ним стеснялись все в школе. А Нина стеснялась его больше всех остальных. Так как Юрка при любой удобной возможности стал пытаться донести ее портфель до дома, проводить до класса, пригласить покататься на коньках. В общем, проявлял любые признаки симпатии.

Однажды, сидя в кино с подружками, когда на большом экране возникла сцена романтического поцелуя, Нина с огромной досадой поймала себя на мыслях о Юрке.

«Как же это вот так актеры целуются на весь экран? – задумалась она. – А вдруг мне напарник попадется такой, как Юрка Фадеев? Неужели и с таким придется целоваться?»

До конца фильма Нина просидела в глубокой задумчивости, а из кинозала вышла уже с четким решением, что о театральном училище ей придется забыть.

Сначала она хотела поступать в политехнический институт. И стала бы Нина Ивановна инженером, если бы не молодые лейтенанты. В то время как раз начались большие сокращения из армии, ребята приходили поступать в институты, и только по одним их глазам было заметно такое стремление к учебе, что не успевали они открыть рот для ответа на экзаменационные вопросы, как получали сплошные пятерки.

Нину Иванову с ее четверками по конкурсу не пропустили.

– Значит, пойду работать на завод, разнорабочей! – сообщила девушка маме, вернувшись с экзаменов домой.

Ее мама, еще молодая, но прошедшая войну женщина с жизненным опытом, до последнего старалась уберечь дочь от взрослой жизни. Грустно взглянув на Нину, она покачала головой и стала переубеждать ее:

– Какой еще завод? Какая из тебя разнорабочая? Там тележки возить, тяжести таскать!

– Значит, продавцом пойду! – недолго думая, выпалила Нина.

– Ну, а продавец из тебя какой? Тебя же обманут! Завтра же облапошат! – продолжала отговаривать мама.

Неизвестно, кем бы еще могла стать Нина, если бы вечером того же дня ее мама не включила радио, где прозвучало объявление: «Лица, сдавшие экзамены на „хорошо“, но не прошедшие по конкурсу, приглашаются в педучилище и в медучилище».

Что ж, в театральном – Юрка, в политехническом – солдаты, работать – рано, в медицинском – кровь. Дочка переглянулась с заботливой матерью, и по взгляду они сразу друг друга поняли.

Сама судьба велела идти в педагогическое училище.

Самым интересным, но и самым трудным занятием в педучилище была практика. Молодые девушки, стоя у школьной доски, перед классом в сорок мальчишек и девчонок пытаются вести урок, строго соблюдая план, за которым следят пара-тройка взрослых, опытных методистов и несколько одногруппниц, гурьбой собравшихся на последних партах. При таком внимании и контроле почти все студентки вели уроки на трясущихся ногах, дрожащими голосами, с трудом водя указкой по доске. Но только не молодая и бойкая Нина, которая поборола страх перед людьми еще в театральном кружке.

Однажды, активно жестикулируя, она выразительно и громко пол-урока объясняла правило перемены мест слагаемых. И тут с досадой заметила одного мальчишку. Он сидел в середине класса, уставившись отсутствующим взглядом на доску. Нина спросила, понял ли он что-нибудь. Мальчик молчал. Он ничего не понял. Нина стала объяснять всё снова. Класс заскучал. Мальчик упорно не желал ничего усваивать. Тогда Нина подошла к нему, склонилась над партой и, водя ручкой в тетрадке, стала «разжевывать» элементарное, но такое важное правило математики. Мальчик молчал. Класс начал шуметь. А вскоре дети закричали «Ур-а-а-а!», услышав звонок с урока.

Нина за первую практику получила тройку. По словам методистов, с отстающими надо было заниматься после уроков. От обиды на саму же себя, усвоив урок и проработав ошибки, девушка настолько ответственно стала подходить к практике, что все последующие уроки проводила только на отлично.

Нина была настолько старательна по части практики, что педучилище ей пришлось окончить раньше всех на курсе. И снова благодаря тому же радио. Она услышала объявление, что в области, в сельской местности, не хватает учителей начальных классов, и поэтому старшекурсницы, которые отлично справляются с практикой, имеют возможность до окончания учебы устроиться работать в сельскую школу.

Ее мама в тот момент старалась не обращать внимания на то, что говорит диктор, и делала вид, что занята, перекладывая на кухне и без того чистую посуду. Она напевала что-то себе под нос, а сама краем глаза всё же заметила изменившееся лицо Нины и выражение ее загоревшихся глаз.

– Мама, я поеду работать в село, учителем! – решительно заявила девушка, дослушав новость.

– Так и знала! – сказала мать, поняв, что дальше делать безразличный вид уже не выйдет.

И всё равно через некоторое время снова принялась за уговоры:

– Ну, куда ты опять собралась? Такая молодая! Тебе ведь всего восемнадцать лет!

Но в этот раз ее доводы не сработали.

– Мам, ты сама-то во сколько начала работать в том поезде?! – возмутилась находчивая Нина.

– Да и правда… – опомнилась мать. – И работать начала в восемнадцать, и замуж уже вышла.

– Ну вот! А я и не на военный поезд какой-то собралась, как ты, а всего лишь в школу пойду.

Мать посмотрела на нее уже более спокойно. Дочь совсем взрослая.

– Ладно, дочка, раз есть желание, поезжай, – смирилась она.

И с легкой душой помогла ей собраться в дорогу.

***

Это были русско-татарские выселки. Большущее село, разделенное трассой. С одной стороны жили русские, с другой – татары. С русской стороны – клуб и школа. С татарской стороны – то же самое.

И вот заходит Нина впервые в учительскую в назначенной школе, озирается по сторонам – в помещении настоящая суматоха, на нее и внимания никто не обращает. А еще через пару минут до Нины стали доходить разговоры на татарском языке.

Видимо, перепутали, подумала девушка, назначили в татарскую школу вместо русской. Она тут же направилась к директору. Там секретарь – полная женщина средних лет, перекладывая бумаги из одной стопки в другую, посмотрела на молодую Нину поверх очков и медленно произнесла:

– А его нет. Будет дня через два, – и продолжила перекладывать листы.

Раздосадованная Нина вернулась в учительскую, где не унимался со всех сторон говор. Женщины, видимо, что-то обсуждали:

– Синдә бүген ничә дәрес? – спрашивала одна.

– Их, биш. Әйе, тагын өстәмә дәресләр, дәресләрдән соң, – отвечала с другого конца кабинета вторая.

Нина скромно села на стул. Через некоторое время к ней обратилась женщина:

– Ә син безгә кайдан килде?

– Извините, но я русская, я вас не понимаю, – скромно и тихонько ответила Нина. – Не могли бы вы по-русски?

– А, так ты наша новая практикантка! Извини, да, конечно. Девчонки, говорим по-русски!

Через несколько минут обстановка разрядилась, Нина со всеми познакомилась. И только она начала рассказывать о себе, как дверь открылась и в кабинет вошла нарядно одетая женщина с торжественной улыбкой на лице. Дверь за ней захлопнулась. Еще несколько секунд стояла тишина. И тут она на весь кабинет произносит:

– Ул ясаган миңа тәкъдим!

Про Нину тут же все забыли, как, впрочем, и про русский язык. Помещение снова наполнилось татарским говором.

Всем приезжим практиканткам выделяли совместное жилье – комнатку в домах у местных жителей. Нина оказалась в доме добродушной татарской семьи, состоящей из отца, матери и трех дочерей. С девушками Нина быстро познакомилась и уже к вечеру решила перейти к откровенному разговору.

– Слушайте, я вот думаю… Это всё, конечно, здорово. Только не пойму кое-чего. Вот зачем мы вам нужны, практикантки? Вам и остальным семьям, которые так же приютили кого-то?

– Да тут всё очень просто, – смеясь, ответила старшая сестра. – Пошли – покажу. Только ты уж не обижайся.

Она вывела Нину во двор и указала на кучу бревен, уже успевших замерзнуть.

– Вот ваше приданое, так сказать. Только вчера подвезли.

– Как это понять? – удивилась Нина.

– Вот так. За каждую практикантку на семью выделяют дрова. Чтобы печь топить, баню. Мы как согласились, нам их вчера сразу же и привезли. Правда, мы не подумали, что они в бревнах будут. Отец с утра до ночи работает. А у нас ведь одни девчонки в семье. И ты вот теперь… Как-то придется самим с этим справляться.

– Как понять – справляться? – продолжала недоумевать Нина.

– Ну, как-как… Распилить, расколоть. А куда деваться? Предлагаю завтра и начать… А то совсем скоро зима наступит. Что делать будем?

На следующий день, взяв двуручную пилу, вчетвером попеременно девчонки стали пилить бревна. Знала бы об этом мама Нины, которая постоянно хотела уберечь ее от тяжелого труда и в школу-то отпустившая только потому, что ничего подобного эта работа не предполагала!

К ночи девушки успешно распилили одно бревно на штук пять пеньков, которые предстояло потом еще и расколоть.

В отсутствии директора школы Нину определили работать на втором классе, где было двадцать с лишним ребят: после практики в городской школе численность сельского класса для нее не была проблемой.

Проблема была в другом. Всю первую рабочую неделю Нина боролась с детьми за право называться по имени-отчеству. По несколько раз на день, в начале урока она проговаривала с классом:

– Дети, меня зовут Нина Ивановна! Все запомнили?

Класс хором:

– Да!

– Давайте повторим, как меня зовут?

Класс хором:

– Нина Ивановна!

– Молодцы! Начинаем урок…

Девушка подходила к учительскому столу, раскладывала методички, объявляла тему урока, начинала говорить, но рано или поздно поднималась чья-то рука, и кто-то из детей жалостливо говорил:

– Апа, можно в туалет?

– Опять «апа»… Да сколько же можно? Иди… – махнув с досады рукой, разрешала Нина.

На своем наречии дети упорно продолжали называть ее просто и по-свойски – «тетя».

Прошла первая учебная неделя. В субботу, узнав, что директор вернулся и находится в своем кабинете, Нина, отведя последний урок и проводив детей домой, сразу же отправилась на беседу. В кабинете ее встретил добродушный крупный молодой мужчина с усами.

– Здравствуйте, Тимур Саитович! – скромно поприветствовала она его.

– Здравствуйте! Проходите, Нина Ивановна. Ну, добро пожаловать в нашу школу! Как вам у нас? – улыбаясь, поинтересовался он.

– Извините… Да я вот, собственно, как раз по этому вопросу к вам… Тут, наверное, какая-то ошибка. Я начала у вас работать, но мне кажется, что меня по ошибке в вашу школу направили.

– Это почему?! – все так же улыбаясь, наигранно возмутился мужчина.

– Так ведь… Я же… Ну, я русская, – сказала Нина, запинаясь и боясь, как бы не ляпнуть чего лишнего.

– Так ведь всё верно! Всё так и было задумано.

– Но почему? – удивилась девушка.

– Понимаете, Нина Ивановна, мы столкнулись с некоторой проблемой. Дело в том, что у нас очень много способных детей. Но как только они поступают в какой-нибудь институт, у них возникают проблемы с русским языком. Мы как только не велели учителям, чтоб говорили и преподавали только на русском. Ну и что вы думаете? Я посещал уроки, наблюдал, как это происходит. Как только ребенок что-то не понимает, переспрашивает, учитель тут же переключается на татарский, чтобы легче объяснить. Ну, а до конца урока так и продолжает на татарском. Представляете?

– Еще как представляю, – ответила Нина, вспоминая разговоры в учительской.

– Так вот, мы и пригласили вас, потому что вам-то деваться некуда! Вы будете вынуждены объяснять только на русском!

– Интересная методика… – задумчиво произнесла Нина. – Ну, хорошо. Тогда у меня вот еще какая проблема возникла.

– В чем дело? – насторожился директор.

– Понимаете, – застенчиво начала девушка. – Я пока уроки веду, старшеклассники то и дело вертятся у кабинета, через стекло в дверях заглядывают, смотрят, шумят.

– Это, конечно, нехорошо, – строго заявил мужчина. – Сейчас же проведу с ними беседу. Вы подождите здесь. Наведаюсь к ним в класс.

Он решительно встал и вышел из кабинета, что-то возмущенно бормоча под нос.

Вернулся он быстро, через несколько минут, и его недовольство сменилось на загадочную улыбку.

– Нина Ивановна, – начал он. – А скажите, пожалуйста, вам сколько лет?

– Так восемнадцать же!

– Восемнадцать… А ведь парням столько же, а некоторым и по девятнадцать уже. Чего же вы хотите? Стал я их ругать, высказывать всё, а они смеются и говорят: «Матур апа!» Но вроде как пообещали больше не мешать.

– А что это значит?

– «Матур апа» – это значит «Красивая она», – улыбаясь, пояснил директор.

– Ой! – смущенно воскликнула Нина, встала и вроде как собралась уходить, как тут же кое-что вспомнила, набралась своей привычной смелости и спросила. – Слушайте, так раз уж я для них такая «матур», то, может, они вместо того, чтоб уроки мешать вести, помогут нам дрова распилить, которые за меня выдали?

Тимур Саитович кивнул, удивившись находчивости Нины. А через пару дней в семье, где она поселилась, бревна были распилены, расколоты и аккуратно уложены в сарае.

Так Нина проработала в той школе весь год. Она привыкла к детям, дети привыкли к ней и уже намного реже называли ее «апа». Бревна, которые за нее выдали на семью, грели их всю зиму. По выходным она ездила в город, навестить родителей.

А вначале следующего учебного года в школу пришел новый учитель музыки. Молодой парень. Высокий, широкоплечий, смуглый. До него в школе из мужчин был только директор Тимур Саитович. Поэтому в учительской первые несколько дней весь женский коллектив как-то невольно оцеплял его в плотное кольцо, наперебой задавая любопытные вопросы. Нина к этим беседам никакого интереса не проявляла, изредка стоя в сторонке, а чаще, забегая в учительскую взять журнал, тут же покидала кабинет. Новый учитель непринужденно и полушутя расправлялся со всеми женскими вопросами, а сам всегда краем глаза следил за Ниной.

Как-то раз, наконец-то выловив момент, когда Нина оказалась одна в классе, он вошел и, улыбаясь, без долгих вступлений и приветствий смело и уверенно сказал:

– А я ведь из-за тебя пришел сюда работать.

– Да что ты говоришь? – засмеялась девушка.

– Правду говорю! Мы как-то раз вместе домой на выходные ехали, в одной машине. Ты меня не помнишь, наверное, я сзади сидел. А я вот тебя запомнил. Мы с тобой о педагогике разговаривали.

Действительно, был такой момент, вспомнила Нина. И быстро сообразив, что на этот раз он объявился совсем не затем, чтобы обсуждать педагогику, недолго думая, на зависть всем своим коллегам, ответила взаимностью на его знаки внимания. А еще через пару месяцев и вовсе вышла за этого уверенного, смелого и красивого парня замуж.

Когда об этом событии узнали в школе, старшеклассники, до того момента крутившиеся у кабинета молодой учительницы, от обиды не то что крутиться, даже здороваться перестали с Ниной. А на следующий год пилить бревна никто из них не пришел.

Кто знает, как бы повернулась жизнь Нины Ивановны, если бы не такое чувство, как ревность. Чувство, которое часто вспыхивает буквально на ровном месте из ничего и разгорается в настоящий пожар, сжигающий изнутри.

Держа в руках только что успокоившуюся новорожденную дочку и стоя у окна в роддоме, Нина смотрела вниз, где на снегу было написано: «Спасибо за дочку! Я люблю тебя!» Рядом стоял с цветами и махал рукой ее красавец-муж. От счастья у девушки выступили слезы.

– Ой! Это твой, что ли, муж? – спросила местная деревенская женщина, которая лежала с Ниной в одной палате.

– Мой! – гордо ответила Нина, вытирая слезы радости.

– Как же тебе не повезло, – качая головой, промолвила женщина.

– Это почему же? – возмутилась Нина.

– Да ты посмотри, какой он франт! Красавчик! Не может с таким быть счастья. Будет изменять тебе.

Первые семейные ссоры не заставили себя ждать. Ревновать друг друга по всяким мелочам стали оба молодых супруга. Скандал за скандалом в итоге моментально привел к разводу.

Уволившись из сельской школы, вдвоем с маленькой дочкой Нина вернулась в родной городок, к родителям. Жили они в то время бедно, в небольшом бараке у берега реки. Поначалу Нина сразу же устроилась работать в ближайшую школу. Но долго работать ей там было не суждено. Длинный путь до новой школы проходил рядом с серым кирпичным зданием детского дома.

И в очередной раз, чуть не пройдя мимо, Нина решила все-таки туда заглянуть.

***

– Ну, вот, Володь… Так я и дошла до работы в интернате. Ходила-ходила мимо и решила попробовать устроиться. После пяти лет работы в школах…

Я резко вернулся в реальность. Образ молодой девушки по имени Нина растворился. Передо мной снова сидела пожилая Нина Ивановна Морозова.

– А тут пришел один парень из армии, мой одноклассник, – продолжала она свою историю. – Мы всегда вместе с ним на коньках катались. И снова стали дружить. А потом и замуж я вышла за него, сын от него появился. С ним мы всю жизнь до конца так и прожили. Вот только недавно он ушел из жизни…

За окном уже стемнело, чай в чашке давно остыл.

– Ой, Нина Ивановна, что-то засиделся я. Думаю, поеду домой.

– Да ничего страшного, Володь. У меня же сегодня ночной смены на группе нет, так что мне спешить-то некуда.

– А часто вы сейчас выходите на смены?

– Так, сутки на двое. Вот два дня дома сижу, на следующую ночь выхожу на группу, потом опять два выходных.

– И не тяжело вам?

– Ой, нет… Дома тяжелее сидеть. На работе отдыхаю, с ребятишками общаюсь перед сном. Уснут, сижу до утра, читаю, чай пью, с соседних групп напарница заходит. Мне нравится. А дома-то что? Только вот если кто зайдет, навестит. Дочь с сыном, внуки забегают. Выпускники, бывает. Так что и ты заезжай почаще: времени свободного у меня полно, а историй каких только у меня нет!