Читать книгу Записки из детского дома. Книга вторая - Владимир Жёлтый - Страница 8
Глава 2. Письма в никуда
ОглавлениеОсень была в самом разгаре. То и дело моросил дождик. Повсюду лежали пожелтевшие мокрые листья, которые не успевали убирать обленившиеся дворники нашего маленького городка.
Укрываясь капюшоном и держа за пазухой толстый блокнот с ручкой, я добежал до подъезда, где располагалась квартира Нины Ивановны. После звонка в домофон пришлось подождать пару-тройку минут: чтобы дойти до двери, ей нужно было сделать огромные усилия, превозмогая боль в ногах. В этот момент я всегда чувствовал себя неловко и, как только входил к ней в квартиру, сразу же извинялся, что потревожил.
– Да, ничего, Володь, это ерунда! В детский дом-то еще бегаю, а он, сам знаешь, как от меня далеко. Так что… До дверей дойти – лишний раз разомнусь только, – приговаривала она, направляясь на кухню.
Я проходил к столу, садился у окна, а Нина Ивановна, поджигая газ и ставя на огонь чайник, продолжала:
– Ой, а в молодости, помню, такие ноги были. На лыжах как бегала! С ребятами зимой то и дело…
Через несколько минут сумбурных воспоминаний, когда чай был уже в чашках, она опомнилась и решила уточнить:
– Так, Володь, если я начинаю повторяться, ты сразу говори, а то ведь сколько всего было и кому что рассказывала, уже и не упомню. Давай, скажи, на чем мы там остановились с тобой в прошлый раз?
– Мы подошли к самому главному, – в предвкушении сообщил я. – Как вы впервые пошли работать в интернат.
– Ах, ну да, – ненадолго задумалась она, что-то припоминая, а потом продолжила. – Ну, так вот. Шла я в интернат с такими мыслями, что вот бедные, несчастные там детки, сиротки, да как мне их жалко, что постараюсь очень хорошо к ним относиться, доброжелательно. Шла я в первую очередь к детям-сиротам. Именно к сиротам. Это позже я узнала, что они на самом деле не совсем сироты, а брошенные, при живых родителях. И вроде понятно, но осознать это у меня не сразу получилось. А как получилось? Сейчас расскажу…
***
В конце августа семидесятого года Нина, улыбаясь, в своем лучшем, нарядном платье, в красивых туфлях впервые вошла в трехэтажное здание детского дома.
На входе пожилая вахтерша, не отрываясь от огромной развернутой газеты, буркнула что-то похожее на приветствие и рукой указала в сторону директорского кабинета. До него нужно было пройти несколько мрачных коридоров с деревянными скрипящими полами и обшарпанной краской на стенах.
Одна за другой вдоль стен тянулись узенькие дверки, закрытые на навесные замочки. За вторым коридором следовал просторный зал, в котором, как выяснила потом Нина, проходили линейки и собрания. В этом зале по краям стояли низенькие длинные лавочки. Был здесь и один большой шкаф с огромным амбарным замком.
Плутая по лабиринту из невзрачных стен, девушка вскоре нашла дверь с табличкой «Директор». Кабинет был просторный, разделенный на две половины книжным шкафом, перед которым располагался огромный стол, заваленный книгами и тетрадями. По стенам развешаны полочки, местами уставленные книгами, а местами – небольшими моделями кораблей.
Нину Ивановну встретил Геннадий Петрович Постников – высокий худощавый мужчина лет сорока, с рыжеватыми усами. Говорил он быстро и по-военному бодро, с явным задором, отчего создавалось впечатление – этот человек никогда не унывает.
После недолгих приветствий и знакомства мужчина буквально выскочил из стола, хлопнул в ладоши и сказал:
– Так, значит, вы у нас молодая учительница. Любите детей, значит. Хотите у нас работать.
– Все верно, – кивнула головой девушка.
– Это хорошо. Очень хорошо! Людей у нас как раз не хватает. Так… Тогда так! Идемте-ка, я для вас экскурсию проведу по интернату, пока здесь никого нет, все дети в лагере.
Теперь Нина возвращалась обратно по тем же лабиринтам, но на этот раз еле-еле поспевая за быстрым шагом Постникова, который сыпал разъясняющими комментариями:
– Вот эти комнатки, мы их называем «хозяйками», там хранится всякая всячина. Инвентарь всякий, обувь, кто и одежду там хранит. У каждой группы есть одна такая «хозяйка» и ключ от замочка.
– А вот это что за шкаф с замком? – спросила Нина Ивановна, оказавшись снова в просторном зале.
– Это наш телевизор! – гордо заявил Постников. – Ключ от замка есть только у меня. Только когда я открою, включу, тогда и можно его смотреть. А вообще есть еще кинозал, по субботам дети собираются группами и смотрят фильмы. Там все по-настоящему: экран большой, шторы на окнах. Позже покажу. Так, проходите сюда, – открыл он дверь и пропустил Нину Иванову.
Дверь вела на лестницу, по ней они, почему-то минуя второй, сразу поднялись на третий этаж. Постников снова открыл дверь и жестом пригласил Нину Ивановну пройти. Это была детская палата.
– Ну, а вот здесь ребятки живут наши, это комната мальчиков. Есть еще для девочек, это в другом крыле, их там поменьше. В общем, всего их тридцать восемь человечков.
На вид – казарма. Деревянный некрашеный пол, стены больничного, серого цвета. Нина насчитала двенадцать железных коек с одной стороны и с другой двенадцать, на них – серые одеяла и застиранное постельное белье.
– А почему здесь ни одной тумбочки, ни одного шифоньера? Где же у детей вещи хранятся? – растерянно спросила Нина Ивановна.
– Вещи хранятся отдельно, в кастелянной, у каждого ребенка там своя полка. Ну, и в «хозяйках», я же говорил, вы их уже видели.
– Получается, всего двадцать четыре мальчика здесь и четырнадцать девочек в другом крыле? – подытожила Нина.
– Как понять «всего»? – удивился директор. – Это только первая группа. Думаю, как раз ваша она и будет. Потому сразу сюда и привел.
– Но постойте, я думала к вам учителем устроиться.
– Да-да, будете учителем, – засуетился Постников. – Но чуть позже. Учителя у нас есть, а вот воспитателей не хватает. Побудете пока на группе, а как в школе место освободится, переведем вас. А сейчас как раз с начала учебного года дадим вам группу первоклашек. Прелесть! – подытожил он.
Деваться было некуда. Растерянная Нина подошла к окну, которое выходило во двор интерната. Вдали виднелась река. Во дворе было небольшое футбольное поле с воротами из деревянных перекладин, без сетки. Пара убогих складов или гаражей, больше похожих на сараи. И какая-то непонятная для Нины конструкция, отдаленно похожая на мачту корабля, с флагом наверху.
– А что это за штуковина? – спросила она.
– А! Это моя причуда… – снова с нескрываемой гордостью ответил Постников, глядя в окно. – Мачта. Я бывший моряк. А мы находимся на берегу реки. Как же без этого? Сам лично веду кружок для мальчишек, вяжем узлы морские, рассказываю им про морское дело!
– Интересно, – улыбнулась Нина.
Отвернувшись от окна, она только успела сделать один шаг на выход, как тут же раздался треск ткани.
– Ой! – испуганно воскликнула девушка, заметив, что задела рукавом о торчащий из кровати железный прут.
– Эх, вы бы поаккуратнее, – почесывая затылок, заметил директор. – Я бы советовал вам не наряжаться так уж слишком. Работа, сами увидите, бытовая. Обувь поудобнее, чтобы бегать из крыла девочек в крыло мальчиков. Вещи поневзрачнее, а то где измажетесь, где заденете. Дети вон какие: все шарики с коек поскручивали, одни углы торчат. Замучался чинить.
***
В свой первый рабочий день, по совету Постникова, в серое кирпичное здание интерната вошла в сером и невзрачном платье, в удобной обуви без каблуков и без улыбки на лице молодая воспитательница Нина Ивановна Морозова.
Впервые она увидела их с утра, спящими на железных койках, стоящих чуть ли не вплотную друг к другу. Двадцать четыре мирно спящих маленьких сорванцов-первоклашек – будущих мужей и отцов. И четырнадцать маленьких девочек – будущих жен и матерей. Тридцать восемь человечков, которым предстоял тернистый путь в будущее.
Этот путь начинался каждое утро с построения у своих кроватей, легкой, ободряющей зарядки, водных процедур в общих умывальнях и сборов в школьные классы, которые находились через несколько коридоров в том же здании интерната.
Впереди вставали парами мальчишки – коротко стриженные, худенькие, в школьной форме, похожей на китель из серого плотного сукна, в широких, без стрелок штанах, в тяжеленных ботинках. Позади вставали парами девчонки – не намного длиннее волосы, темно-коричневые платья, черные фартуки и белые воротнички, на ногах – сандалики.
Ровным строем, легким маршем группы отправлялись на занятие по кабинетам. И таким же ровным строем, во главе с воспитательницей возвращались обратно в палаты.
Интернат по своей сути изначально был закрытым учреждением. Учились дети внутри одного здания, мероприятия там же, просмотры кино в своем же мини-кинотеатре, гуляли во дворе. Но постепенно до руководителей и педагогов стала доходить мысль, что детям нужно как-то социализироваться, учиться взаимодействовать с обществом, выходить во внешний мир.
Нина Ивановна как одна из самых молодых и активных воспитательниц очень полюбила походы. То и дело она одевала детей, строила их парами, и вереница ребятишек отправлялась за молодой воспитательницей или в городской кинотеатр, или в парк, или в музей, или на какую-нибудь выставку.
Вскоре жители города все чаще стали натыкаться на странные отряды детей, дружно шагающих во главе с женщинами. Сначала шагали мальчики в сереньких пальтишках. За ними шли девочки в красненьких курточках. Все одного возраста. Все одного роста. Все в одинаковой одежде. Нина Ивановна старалась не обращать внимания на косые взгляды в их сторону и перешептывания прохожих. От тех, кто шептался погромче, можно было отчетливо услышать: «Смотри-ка, инкубатор идет!»
Страна – это единый механизм. Происходящее в одном городе тут же эхом отзывается по всем остальным. Везде, где были детские дома, точно так же началась массовая социализация детей-сирот. Вереницы одинаковых ребятишек выходили в свет из серых кирпичных мрачных зданий, которые по всей стране прозвали инкубаторами.
Тысячи инкубаторов с миллионами маленьких кукушат внутри.
***
С первых двух зарплат Нина Ивановна накопила денег и перед самой зимой купила себе шикарную, очень теплую шубу. Конечно, надеть обновку ей не терпелось, и в ближайшую же смену она отправилась на работу в шубе. Был выходной день, и после обеда она решила еще и прогуляться со своим отрядом в кинотеатр. Наспех собрав ребятишек, с гордостью надев новую шубу, Нина Ивановна с вереницей своих одинаково одетых кукушат отправилась в центр города.
И только на полпути, разгоряченная, не замечая наступавших заморозков, Нина Ивановна с горечью обратила внимание, что детки бегут не так бодро. Съежившись и дрожа от холода, они еле плелись следом за ней. Немедленно одумавшись, сгорая внутри со стыда, она развернула отряд и направила всех обратно в детский дом.
Как назло, им навстречу шла пожилая пара, муж с женой. Они осуждающе осмотрели идущий мимо «инкубатор». А как только Нина Ивановна поравнялась с ними, женщина не выдержала и возмущенно буркнула:
– Смотри-ка чего! Сама разоделась в какую шубу, а дети мерзнут.
Спустя несколько лет с тех пор шуба Нины Ивановны так и оставалась новой. Надевать ее в детский дом она больше не могла, а в другие места ходила очень редко.
***
В первую пару рабочих месяцев Нина Ивановна столкнулась с тем, что у детей время от времени случаются дни рождения. Для нее это оказалось одновременно и радостью, и огромной проблемой. В самом начале кое-как своими силами отметив пару-тройку именин, воспитательница задумалась, соотнесла количество ребят с месяцами в году и тут же отправилась к Постникову.
– Геннадий Петрович, как же быть? – пылко начала она сразу после приветствия. – У меня каждый месяц у детей получается один-два дня рождения выходит! Я попробовала несколько отметить, купила всем шоколадочки, чай попили, поиграли… Но как дальше-то быть? Почти сорок человек! Я не справлюсь на свои средства…
– Да, Нина Ивановна, я все понимаю. Проблема такая есть, – ответил Постников. – Но что поделать с этим? Ума не приложу!
– Но как же так, Геннадий Петрович? Ведь дети… Как без дня рождения… – раздосадовано говорила Нина Ивановна, понимая, что решить эту проблему так сразу будет сложно.
– Позволить себе отмечать дни рождения у нас могут только единицы, кому родственники высылают какие-нибудь деньги. А вы сами понимаете… – Постников не стал договаривать, а как бы прервал сам себя и продолжил. – Вот, кстати, Ксюша Пикалева не в вашей группе?
– В моей.
– Вот ее день рождения вы сможете отмечать всегда и очень даже неплохо.
– Это почему?
– Да потому что, Нина Ивановна, потому что… Вот у вас зарплата сто рублей? А ей отец из тюрьмы на день рождения присылает каждый раз рублей по пятьдесят. Это вы сами представляете, для маленького ребенка – огромные деньги! Вы только на два рубля большой торт купите, а на остальное – и печенья, и конфеты, и чай на всех ребят, – сказал Постников, правда, не особо радостным тоном.
– Это же замечательно! Только вот остальные… – начала Нина Ивановна, но, заметив задумчивый вид Постникова, спросила:
– Как же так получилось? Отец – в тюрьме, и такие деньги…
– Откуда деньги там, я не знаю. Но знаю почему. Этот мужчина поссорился как-то раз со своей женой. Начался скандал, драка. Ну, а потом… Резанул ей ножом по горлу. Мать, истекая кровью, бросилась к колыбели, закрывая дочку, чтоб он ее не тронул, наверное, чтоб не забрал. Мужчина испугался, убежал… Потом его нашли, посадили на пятнадцать лет. А жену его нашли мертвую, дочка рядом кричала в колыбели… Полной кровищи… Жуть…
Нина Ивановна громко сглотнула, в голове возник образ ее воспитанницы, глаза увлажнились. Постников продолжил:
– Вот теперь отец присылает ей деньги, чтобы отмечался у дочки день рождения.
– Извините…
И Нина Ивановна, больше ничего не сказав, вышла за дверь.
Теперь маленькая девочка Ксюша каждый год в свой день рождения сидела во главе стола в нарядном платье, с огромными розовыми бантами, веселая и довольная. В окружении ребят, каждый из которых в глубине души считал это своими именинами.
О настоящей цене этого «праздника» не знал никто.
***
Вернувшись немного обратно, надо сказать, что харизматичную и артистичную Нину Ивановну, бойким голосом объявляющую подъем, построение, постоянно пересчитывающую ребят, запомнили все в первый же день. А вот молодая и неопытная воспитательница, как ни старалась, за день не успела запомнить и половины из толпы одинаково одетых ребят.
Она не запомнила бы их и за неделю, а может, и за месяц, если бы каждый из первоклашек не попытался назвать ее мамой. Нина Ивановна при этом с непривычки смущалась, объясняла, что так называть нельзя, что она, к сожалению, не их мама. А услышав правду, ребенок, как правило, тут же начинал расспрашивать, где же его настоящая мама и кто его папа, да откуда его привезли. И самое главное, когда же за ним приедут.
Тридцать восемь человечков, которым предстоял тернистый путь в будущее, для начала желали узнать о своем прошлом.
Нина Ивановна решила им в этом помочь.
Первое, что приходило на ум, – обратиться к директору. Воспитательница в одну из первых же рабочих смен отправилась к нему. Дверь в кабинет была открыта, Постников сидел за своим огромным столом и читал толстую книгу.
– Геннадий Петрович, здравствуйте!
– Ой! – вздрогнул от неожиданности директор и, оторвавшись от чтения, поднял на нее глаза. – Здравствуйте, Нина Ивановна. Что-то случилось?
– Нет, я к вам по делу. Мне бы личные дела на моих детей, посмотреть хочу, – бойко и решительно заявила девушка.
– Хорошо, только вам зачем?
– Да хотелось бы знать, с кем работаю, у кого какая история. Да и дети интересуются, в конце концов, то и дело спрашивают, откуда они, кто мама, кто папа. А я и сама не знаю, что говорить.
– Ну, это дело хорошее. Только вы с этим поосторожнее, сами понимаете, наверное. Для маленьких не стоит в особые подробности вдаваться.
– Да-да, конечно, – согласилась Нина Ивановна, пока директор открывал один из шкафчиков.
– Т-а-а-к-с… Вот! Вот здесь ваша группа сложена. Возьмите сразу всё, прямо сейчас перетаскайте к себе, чтоб меня не тревожить каждый раз, – сказал он, указывая на несколько стеллажей, уставленных серыми папками-скоросшивателями с надписью «Дело №…».
Недолго думая, Нина Ивановна стопками, одну за другой, быстро перенесла все папки на свой учительский стол, который стоял за небольшим шкафчиком, перед входом в детскую палату мальчиков.
Теперь перед воспитательницей расположились несколько стопок с пыльными папками, забытыми всеми сразу же после первого заполнения. Правда, в некоторых «делах» пару-тройку раз в год совершались записи о посещении ребенка родственниками. Но о большинстве из этих папок должны были вспомнить только лет через десять, перед самым выпуском ребят.
Сидеть и разбирать личные дела, пока маленькие хозяева этих дел останутся без присмотра, было бы довольно безответственной идеей. Поэтому Нина Ивановна, закончив смену и передав «эстафету» своей напарнице, такой же молодой воспитательнице Татьяне Павловне, сама не ушла, как полагалось бы, домой.
Открывая папку за папкой, Нина Ивановна все больше и больше удивлялась. У многих ребят были родители, некоторые совсем рядом, в соседнем городе. Почти у всех были какие-то родственники. Будучи еще совсем наивной девушкой, она совсем не ожидала такое узнать. «Так в чем же дело? Почему они тогда все здесь? Почему родственники не навещают?» – думала она.
– О! Это я! – радостно крикнул за ее спиной маленький Егорка.
Нина Ивановна вздрогнула и отвлеклась от своих размышлений. В ее руках была открыта папка с делом Егорки, озорного, постоянно взъерошенного мальчишки. В папке была его фотография, краткие сведения о дате и месте рождения и в графе о родственниках числился дедушка. Далее – адрес.
– Егорка! – крикнула, подбегая, напарница Нина Ивановны. – А я тебя везде ищу! Какой ты шустрый.
– Я тут, Татьяна Павловна! Просто нам Нина Ивановна всем пообещала рассказать, откуда мы и кто к нам скоро приедет!
– Ах, вон чего! – воскликнула Татьяна Павловна и обратилась к Нине Ивановне. – А я думаю, чего ты домой не уходишь!
И быстро глянув в папку, продолжила:
– Так, и что у нас тут? У Егорки дедушка есть!
– Ну, да… Странно. Есть, – наконец-то проговорила Нина Ивановна.
– Так, ему надо написать! Может, он и не знает, что у него внук здесь!
Егорка тут же запрыгал от радости, вырвался от держащей его за руку воспитательницы и побежал в соседнюю палату с криками:
– А я здесь на зиму не останусь! Меня дедушка скоро заберет!
Две молодые воспитательницы переглянулись и решили действовать. По очереди оставаясь после своих смен, они несколько дней подряд всем родителям и родственникам, где есть хоть какие-то адреса, стали писать письма.
В письмах они всем искренне и добродушно рассказывали, какие замечательные растут у них детки.
Первое ответное письмо не заставило себя долго ждать. Оно было как раз от дедушки Егорки. Нина Ивановна радостно раскрыла конверт и быстро, сначала не вслух, прочитала:
«Здравствуйте, уважаемая Морозова Нина Ивановна!
Без лишних вступлений хочу вам сразу же кое-что пояснить. У меня есть две дочери. Одна из них – нормальная, вторая – совсем непутевая, как я с этим ни боролся. Вот эта непутевая дочь уже одного внука мне подарила. Сам я инвалид второй группы, но, тем не менее, воспитываю этого одного внука.
Сколько у нее еще детей? Может, с десяток по всей стране! Она ведь где только не мотается. Знать я этого больше не хочу. Не пишите мне и не расстраивайте меня, пожалуйста. Потому что взять еще кого-то у меня сил нет.
Надеюсь, вы меня поймете».
Прочитав, она быстро сложила листок и вложила обратно в конверт. Прочесть его Егорке она никак не могла. А он стоял рядом и ждал.
– Ну, что там? Что дедушка пишет? Скоро приедет? А то я устал ждать!
Нина Ивановна еще пару минут молчала, собираясь с мыслями, а потом с трудом ответила:
– Егорка, к сожалению, это не твой дедушка. Мы ошиблись.
Следующие ответы стали приходить один за другим в течение месяца. Некоторые письма были из администраций городов, где сообщалось, что кто-то из родителей в тюрьме, кто-то умер, кто-то лишен родительских прав. На многие письма приходили ответы от чужих людей, проживающих поблизости. Разные люди из разных городов писали много общего и похожего: родители ведут аморальный образ жизни, пьют, гуляют, им не до детей.
Но в ответ на одно из писем все-таки явился как-то раз и сам адресат. Молодая, красивая и ухоженная женщина, резко распахнув двери, буквально ворвалась в интернат. По всей видимости, была она очень-очень зла.
Сразу же на вахте, как только дверь с шумом за ней захлопнулась, она начала кричать, ругаться и требовать директора. Скандалила до тех пор, пока не прибежал Постников, на которого без всяких вступлений и объяснений полилось:
– Да как вы посмели? Да кто вам это позволил? Вы вообще в своем уме?
– Вы успокойтесь, пожалуйста. Скажите, в чем дело-то? – спокойно потребовал директор.
– А то вы не знаете в чем дело? А я вам скажу! – женщина выхватила из сумки конверт и начала им трясти. – Вот! Ваше письмо! Отсюда пришло! Зачем это нужно было делать? Вы не имели права этого делать! Я написала «отказную» от ребенка! А теперь ваше письмо мне всю жизнь сломало!
О сломанной жизни этой женщины удалось разузнать чуть позже из различных обрывков личного дела ее ребенка, из ее гневных выкриков, а затем и из более спокойной беседы в кабинете Постникова.
Оказалось, что письмо Нины Ивановны пришло на адрес старой квартиры, где женщина когда-то проживала будучи студенткой. Почтальона встретила бабушка, живущая по соседству, она и сообщила, что девушка эта давно уже там не живет, но с радостью согласилась отнести письмо на ее новый адрес.
Девушка эта, к тому времени ставшая представительной женщиной, проживала в элитном районе, в богатом доме. Было у нее двое прекрасных детишек и состоятельный муж, к которому это письмо и попало в первую очередь.
Из письма мужчина узнал, что у его дорогой и любимой жены было сомнительное студенческое прошлое, от которого остался ребенок в детском доме, и ребенка этого она ни разу не навещала. Да и вообще никогда мужу о нем ничего не рассказывала.
После разбирательств в кабинете директора, многочисленных извинений с его стороны за своих молодых и неопытных воспитательниц женщина, высказав все, что хотела, вышла в коридор, понурая и более-менее успокоившаяся.
Нина Ивановна, все это время поджидавшая ее там, сразу же подошла и искренне извинилась. Женщина, не обращая на нее внимания, молча шла к выходу из интерната.
– Послушайте, – еще раз обратилась к ней воспитательница после некоторой паузы. – Раз уж вы здесь… Ехали к нам так долго… Ладно, я все понимаю. Ну, не хотите вы его знать и забирать. Но посмотреть-то на него хотя бы разве не хотите? Мальчишка ведь прелесть!
– Да что вы вообще такое говорите!? – возмутилась женщина, ускорив шаг.
– Ну, ведь необязательно даже знакомиться, говорить о чем-то. Давайте вы будете стоять в коридоре, я ему ничего не скажу, что вы мама, просто мимо проведу, а вы посмотрите?
Не сбавляя хода, женщина посмотрела на Нину Ивановну испепеляющим взглядом и со всей злостью, какую только могла вложить в голос, сказала, как отрезала:
– Нет! – и вышла, снова громко хлопнув парадной дверью детского дома.
Ей теперь предстояло налаживать свою сломанную жизнь.
К концу рабочего дня Постников вызвал Нину Ивановну к себе в кабинет.
– Слушайте… Что я хочу вам сказать, – начал он суховатым тоном. – Я вам, когда личные дела отдавал, и подумать не мог, что вы до такого дойдете! Это ж уму непостижимо! Вот вы скажите. Что? Может, война какая-то была? Или какая-то катастрофа? Вы чего кинулись искать их родню-то? Вы поймите наконец: их оставили! Либо в роддоме, в лучшем случае, либо еще где-то. Либо их изъяли из неблагополучных семей, где невозможно жить. Значит, они не нужны там! Вы чего же пишите-то? Кому надо, они приедут. И приезжают. Кому надо, ищут. И находят.
– Я всё поняла, Геннадий Петрович, – ответила Нина Ивановна. – Больше такого не повторится.
Такого больше и не повторилось. Все тридцать восемь писем были написаны и отправлены. Многие из них так и остались без ответа.