Читать книгу Урфин. Книга первая. Захват - Владимир Машошин - Страница 5

Будто спрятанные от людских глаз в центре пролетарского района обособились больничные корпуса.

Добротные здания старой постройки соединяются: между вторым этажом гинекологии и онкологии висит надземный переход, главный корпус к тем же отделениям тянет подземные туннели.

Трёхэтажный роддом благоразумно отбросил связи с больными и стоит отдельно, а чуть дальше среди густой зелени скрыт морг.

Местами переходящий в кирпичную стену, кованый двухметровый забор окружает больничный двор. На территории пышно зеленеют кусты и деревья, лучиками тянутся асфальтовые дорожки, здесь течёт особая жизнь.

Огороженный комплекс называется больничным городком.

Сюда не стремятся добровольно, а привозит скорая помощь, везут родственники или сами больные, потеряв надежду на чудо, ковыляют до приёмного покоя. Тут редко увидишь улыбку, лица озабоченные нередко испуганные. Болезнь, выползая наружу, загоняет людей в больничные палаты. Стены пахнут хлорамином, вдоль коридоров струится тревожный шёпот, шуршат белые халаты.

Будто онемевшие плакальщицы, четыре мрачных здания выглядывают из-за ограды. Словно предупреждают – невольным узником городка может оказаться любой.

Стараясь отвлечься от лечебных будней, больные гуляют по серым дорожкам, взгляд радуется цветущему виду деревьев, сами собой складываются планы на будущее… лишь бы случайно не упереться в приземистое одноэтажное здание – больничный морг. При виде мертвецкой смолкают голоса, отводятся взгляды, и пациенты торопливо уходят.

Чтобы истребить унылость, год назад, корпуса покрасили яркими красками. Не помогло.

Теперь больничный городок выглядел хуже, чем раньше, словно убийца нацепил клоунский наряд и зазывает прохожих. Хорошо, что краска посерела, кое-где облупилась, пара лет и комплекс вернётся к прежнему виду.

Впрочем, старожилы уверяют, будто корпуса от самой постройки выглядели мрачно, а некоторых даже сводили с ума.

Любой человек, оказавшийся внутри, испытывал тревогу, начинал хандрить, особо впечатлительные жаловались на ужасные видения.

Медицинские работники тоже нередко испытывали непонятный страх, больничная атмосфера угнетала, частые увольнения – обычное дело.

Старики верят, что все беды из-за строителей.

Городок строили заключенные и ещё живы те, кто помнит о случившейся трагедии.

Подсобник Кирюха, заросший вечно пьяный старикашка, клянётся, будто знает всю историю. Кирюха уверяет, что несчастье произошло тогда, когда он, будучи молодым парнем, работал электриком.

Так ли это точно неизвестно, но рассказ подсобника полон стольких деталей и таких мелких подробностей, что похож на правду.

***

Наступил 1961 год, строительство больничного комплекса только началось.

Заключенных пригоняли из ближайших лагерей, весь день кипела работа, а к вечеру колонны возвращались в зону.

Примерно тогда с далекого севера, прислали уже немолодого начальника стройки – Ухватова Сергея Кирилловича. Ходили слухи, что когда-то он руководил особым лагерем, а после закрытия, из-за крутости нрава, кочевал по стране.

Коренастый широколицый начальник развил бурную деятельность.

Не считая заключённых людьми, он истребил поблажки. Не выполнил дневную норму? Лишаешься пайка. Нарушил правила? Садись в карцер… имелись и другие способы устрашения.

«Зэк – враг, а врагов следует уничтожать…» – часто напоминал Сергей Кириллович.

Хват, так начальника прозвали заключённые, развернулся широко.

С опережением графика велась стройка, его квартира блестела после нового ремонта, тюремные рабы: сверлили, строгали, точили нужные вещи.

Частенько Сергей Кириллович на стройке появлялся неожиданно, под его жёстким взглядом невольники вздрагивали, и всегда находились виноватые.

Иногда начальник привозил дочь – Любовь Сергеевну, стройную девицу лет шестнадцати с каштановыми волосами и надменным взглядом. Отец водил девушку по стройке, она смотрела во все глаза, заключённые строились, рапортовали: за что осуждены и сколько осталось. Морща носик от грубых запахов, Люба держалась важно.

Узники подобострастно улыбались, но за спиной начальника сверкали злобные взгляды.

Хват жесток, стоит ему только заподозрить враждебность и зэку жить останется недолго. Тяжёлая работа быстро загоняет в могилу.

Отчасти по причине жестокости, а отчасти по производственной необходимости, бывшего начальника особлага «Горный», переводили с места на место. Всё-таки Сергей Кириллович ценный работник, старый партиец, верный коммунист. Такими кадрами не разбрасываются, конечно, случались перегибы, однако, где бы Ухватов ни оказался, поставленные партией планы выполнялись и перевыполнялись.

Зэки контингент трудный и потому глаза начальства на многое закрывались, жестокость неизбежна, когда обостренно классовое чувство.

Прибыл Сергей Кириллович среди зимы, когда закладывались фундаменты и рылись подземные переходы. Неизвестно почему, но русские строители предпочитают зимой работать на улице, а летом задыхаться в помещениях.

Через шесть месяцев ударного труда, бетонные коробки зданий поднялись, и работа кипела внутри.

Жарким июльским днём, желая застать отца, Люба пришла на стройку. Её волосы каштановым водопадом омывали плечи, ситцевое платье подчёркивало привлекательность молодого тела, гордо блестел над грудью комсомольский значок.

Водимая отцом она много раз бродила между куч строительного хлама, отмеченные номерами рабочие неизменно улыбались, звенящей струной тянулись солдаты охраны.

Тайком Люба представляла себя графиней, вот она шествует, блистая красотой и молодостью, а вокруг расступаются многочисленные холопы. Недостойные мысли для комсомолки, но что делать, если они приходят? Вспоминались романы о смелых рыцарях, придворных интригах, возникали образы роскошных красавиц томящихся от любви…

Люба никогда не задумывалась, что испытывали согнувшиеся под гнётом бесправия грязные люди. Да и возможно ли, чтобы подобные существа чувствовали? Они лишь пешки, серая массовка её театра воображения.

Возле главного корпуса Люба остановилась, обычно вход охранял солдат, но охранник ушёл.

«Видимо, с отцом внутри».

Её стройные ножки, увенчанные серыми сандалиями, весело затопали по ступенькам, на крыльце Люба оглянулась. Солнце слепит, дышится легко, щекочет ноздри запах травы и мокрой глины, мирно щебечут птички.

Вдалеке, словно стайка муравьёв, чёрная группа людей тащила длинную балку, под тяжестью ноши фигуры согнулись, мелко переступали ноги. Справа взревел экскаватор, Люба вздрогнула.

Из недр здания пахнуло цементом и опилками, Люба брезгливо сморщила носик и шагнула внутрь…

Хватились Любы тем же вечером, когда она не вернулась домой. Первым делом обошли знакомых подруг, посетили места, где Люба могла появиться, безрезультатно, после обеда её никто не видел.

Поиски велись пять дней.

Мать Любы, Ольга Викторовна, маленькая черноволосая женщина, бессмысленно глядя сквозь стену, целыми днями сидела и раскачивалась, пальцы схватили тронутые сединой волосы, заплаканное лицо постарело. Дочь единственный ребёнок, больше детей она не могла иметь, и теперь, когда девочка выросла, Любаши не стало. Материнское сердце рвалось на части, Ольга Викторовна отказывалась верить, рвался наружу глухой протяжный вой, невыносимая боль терзала душу.

Сергей Кириллович ходил мрачный, лицо посерело, взгляд подозрительно рыскал кругом. Отец делал что мог: допрашивал солдат, прочесал объекты, разослал ориентировки и уж конечно, поднял на ноги милицию. Без толку, дочь пропала. Поначалу верил – найдётся! Однако дни шли, а вместе с ними, словно чёрный мартовский снег, таяла надежда увидеть дочь живой.

Возможно, тогда ему припомнился старик-бунтарь, что мог «видеть». Сейчас пригодился бы его талант, и, вероятно теперь, Сергей Кириллович многое бы простил, на многое бы закрыл глаза, только бы Любаша вернулась, но старик канул в безымянной могиле. К горлу подкатывал тугой ком, глаза блестели влагой.

Недоброжелатели шептались, будто не выдержав мук, Хват пошёл к ведьме. На окраине города одиноко торчал покосившейся домик, там, среди дикой бедности, жила ведунья. Одним взглядом бабка могла навести порчу, так, что даже бравые атеисты и красноармейцы обходили её лачугу стороной. Поговаривали, что измученный горем отец, туда отправился тайком.

Так оно или нет, никто не знает.

Но на шестой день Сергей Кириллович сам нашёл дочь.

Начальник, словно ураган, влетел в конвойную комнату, подхватил четырёх бойцов, они заняли кузов грузовика, машина спешно тронулась.

Возле стройки грузовик остановился, Сергей Кириллович спрыгнул.

Угрюмый отец торопливо шёл к главному корпусу, одним прыжком взлетел на крыльцо, солдаты еле поспевали.

Спускаясь в подвал, сапоги затопали по ступенькам, припорошенная пылью на полу валялась кувалда, Сергей Кириллович подхватил инструмент, конвойные переглянулись.

Многочисленные шаги подхватывались эхом и гулко разбегались под землей. Тусклые лампочки не находя сил бороться с темнотой, лишь порождали причудливые тени.

Сергей Кириллович замедлил шаг, его левая рука поднялась, правая крепче стиснула кувалду, он прислушался.

Дальше, словно опасаясь разбудить дикого зверя, крались осторожно.

Внезапно, из темноты выплыла стена, туннель закончился, Сергей Кириллович растерянно оглянулся, потом его взгляд вновь упёрся в тупик.

– Нееет!! – глаза страшно выпучились, лицо побагровело.

Конвойные вздрогнули, дула автоматов поднялись.

– Будь ты проклята! – завопил Сергей Кириллович.

Кувалда взлетела, увесистый набалдашник глухо ударил стену, посыпалась штукатурка. Рука замахивалась, стальной прямоугольник крушил бетон, разлеталась пыль, на стенах оставались серые безобразные выбоины. Грудь начальника лихорадочно вздымалась, губы сыпали проклятья, бешеный взор блуждал.

Солдаты отступили назад и молча наблюдали.

– Будь… – с треском пробив стену, кувалда застряла.

Кусок стены оказался муляжом, за фанерной перегородкой скрывался проход.

Нога начальника усиленная тяжелым кирзовым сапогом врезалась в перегородку, фанера отошла. Он пнул сильнее, кувалда пробила ещё одну дыру, начальник пинал, бил рукой и кувалдой, словно брызги, разлетались фанерные щепки. Перегородка вылетела, Сергей Кириллович устремился вперёд.

Проход заполняла непроницаемая тьма, брызгая искрами, чиркнула зажигалка, огонёк вспыхнул и осветил цементные стены. Под сапогами хрустит строительный мусор, вокруг пламени кружится пыльный туман.

Коридор уходил глубоко во тьму, метров через пятнадцать Сергей Кириллович заметил белое пятно двери.

Он потянул ручку, заперто.

Пламя зажигалки взлетело над головой, Ухватов огляделся, из кучи мусора торчал кусок арматуры.

– Посвети, – приказал начальник и отдал зажигалку солдату.

Кувалда упала, дрожащие руки, разваливая пыльную кучу, торопливо вытащили арматурный обрубок.

Железка вонзилась в дверную щель, Сергей Кириллович надавил, дерево затрещало, но дверь выдержала.

Он навалился всем весом, замок с треском вывернулся, дверные петли скрипнули.

Взору открылась пустая комната, на полу свалена куча тряпья, угол занимает ведро, в нос ударил едкий запах экскрементов.

– Что это?!!

– Как?!

– Мы же сто раз проверяли?? – шептались конвойные.

Удивлённый шепот метался по пустой комнате, вдоль стен плясали неровные отсветы пламени.

Из-под тряпичной кучи раздался стон, куча шевельнулась.

Начальник и солдаты замерли.

Из груды тряпок вынырнула белая рука, грязная телогрейка съехала, открылось голое женское тело.

Слабый мерцающий свет выхватил обнажённую девушку. Заплывшие глаза превратились в щёлки, разбитые губы припухли, густо покрывали кожу ссадины и синяки. Темнеющие широкими кружками сосков, белые груди покрыты круглыми язвами, кое-где виднеются следы от зубов.

Девушка застонала, её ладошка прикрыла глаза, колени согнулись, широко раздвинулись ноги.

Челюсть Сергея Кирилловича отвисла, брови взлетели верх, глаза округлились, руки затряслись. Люба, его маленькая Любаша, смысл и радость всей жизни, лежит на цементном полу истерзанная, но живая! Живая!!

Он метнулся к дочери.

Солдат выронил зажигалку, металл звякнул, пламя потухло, непроницаемая тьма ослепила.

– Свет! – нечеловеческим голосом, заорал Сергей Кириллович.

Конвойные засуетились, прозвучало ругательство, лязгнул автомат, веером рассыпались искры.

Огонь вспыхнул, вдоль стен вновь заплясали тени.

Накрыв дочь телогрейкой, Сергей Кириллович сгреб её в охапку, его губы поминутно целовали каштановые волосы. Стоя на коленях, он прижимал девочку к груди, Люба стонала.

Солдаты переглянулись, один выскочил из комнаты и, по коридору, гулко застучал сапогами.

Остальные молча вышли и прикрыли дверь, вспыхнула спичка, зарделся огонёк сигареты, затем ещё один…

Прошёл месяц.

Врачи сделали, что могли, Люба шла на поправку.

Следствие выявило троих виновных – зэки похитили девушку и периодически насиловали.

Виновники получили высшую меру наказания – расстрел.

Когда первая радость прошла, Сергей Кириллович вновь помрачнел. Словно грозовая туча, готовая метнуть молнию, он ходил в угрюмой задумчивости. Низко опущенная бульдожья голова нередко вскидывалась, пытаясь прочитать мысли, суровый взгляд пытал окружающих.

Расследование закончено, виновники найдены и сурово наказаны, но Сергей Кириллович не верил, что виноваты лишь трое.

Каждый день объект посещала сотня человек, только главный корпус обслуживался тридцатью зэками! Как могли они не видеть, не знать?

Сергей Кириллович замечал насмешливые взгляды, за его спиной раздавался презрительный шёпот, несчастный отец хмурился и скрипел зубами. Иногда, пытаясь заметить обидчиков, он резко оборачивался… кто?!!

Прорастало ужасное осознание, что большинство, этих нелюдей, терзало его девочку. Сергей Кириллович приходил в бешенство, изматывал заключенных работой, оглушал карцером, сковывал наручниками, ничего не помогало.

Уединённо, между первым и четвёртым корпусом, располагалось приземистое одноэтажно здание, по проекту – больничный морг, однако строение временно использовалось как склад ГСМ. В конце сентября на склад привезли большую партию горюче-смазочных материалов, разгружали приезжие и, как водится, без всякой сортировки забили хранилище под завязку.

Керосиновые бочки заложены ёмкостями с краской, тут же, беспорядочной горой навалены баки заполненные соляркой, рядом нагромождены вёдра солидола и масляные канистры, горюче-смазочному лабазу требовалась сортировка.

Для работы Сергей Кириллович выбрал тех самых строителей, что отличились на отделке главного корпуса, не забыл он добавить и нескольких посторонних, чьи насмешливые взгляды успел поймать. Всего сорок шесть человек.

Ранним осенним утром, сопровождаемая двумя автоматчиками, колонна подошла к будущему моргу.

Свежий ветерок кружил жёлтые листочки, чистый прохладный воздух бодрил.

Заключённые, подгоняемые конвоем, вошли внутрь, от резкого запаха у многих прослезились глаза. Складская утроба наполнилась матерными проклятьями, загрохотало ведро, крыша вздрогнула под напором дружного гогота.

Кутаясь в тонкие шинели, автоматчики сторожили вход.

Будто из-под земли появился сам Сергей Кириллович, набежал как осенняя непогода и приказал следовать к третьему корпусу.

Один солдатик козырнул и побежал выполнять, второй не двигался.

Встретив сопротивление, начальник поглядел мрачно.

– Выполнять!

– Разрешите обратиться? – солдат глядел решительно.

– Разрешаю.

– Не могу выполнить приказ!

Сергей Кириллович вопросительно приподнял брови.

– Не могу оставить конвоируемых лиц! – отчеканил солдат.

Из складского проёма, чуть пригнувшись, выпорхнул худенький зэк, не разгибаясь, подбежал ближе и остановился.

– Тебе чего? – спросил Сергей Кириллович.

– Темно, нам бы свету, гражданин начальник.

– Иди, сейчас всё будет.

Зэк побежал обратно, а Сергей Кириллович на солдатика перевёл тяжёлый взор.

– Ответь мне, я могу выполнять обязанности конвойного?

– Так точно, можете!

– Ну, так вот, я заступаю на твоё место, а ты, бегом выполнять приказ, вернёшься, доложишь!

Паренёк потупился, его глаза тревожно забегали, пальцы судорожно сжали автомат.

– Беегом марш!! – взревел Сергей Кириллович.

Солдатик вздрогнул, козырнул и, удаляясь, затопал сапогами.

Оставшись один, Сергей Кириллович приблизился к складской двери, внутри мелькали фигуры, нестройными волнами гудели голоса.

Начальник задумчиво погладил крепкий дверной косяк, его пальцы коснулись распахнутого висячего замка, вдруг, Сергей Кириллович резко захлопнул дверь, запорная дуга скользнула в проушины, замок щёлкнул.

– Будет вам свет! Всё вам будет!..

Его глаза лихорадочно заблестели, рот судорожно оскалился, над выключателем навис скрюченный палец.

Еле заметное движение выключателя и внутри бухнуло, сразу несколько человек испуганно вскрикнули, из-под двери потянуло гарью.

Жалобным хором нарастали нестройные крики, запертая дверь вздрогнула, зазвенело разбитое стекло, из окна жирным столбом повалил чёрный дым. Среди мажущего копотью облака мелькали руки, пальцы отчаянно хватали решётку.

Будто ангел смерти, Сергей Кириллович торжественно отошёл и молча наблюдал.

– А-а-а!.. – вопило несколько голосов.

– Пожар!!

– Помогите!..

Дымный столб ширился, копоть густо поднималась вверх, в оконном проёме вместо рук показались языки пламени. Когда жадное пламя коснулось живых людей, человеческие вопли обернулись животным визгом.

– Откройте!.. Да что же вы?! Нелюди! Фашисты!..

Потемневшие глаза Сергея Кирилловича отражали огненные всполохи, усмешка кривила губы.

Оранжевые языки вырвались из складских недр, огонь лизнул крышу, вопли стихли, нарастало гудение пламени.

Отовсюду бежали люди, словно развороченный муравейник, стройка ожила, человеческие фигуры метались со смыслом и без, лишь начальник сохранял спокойствие.

Пожар оказался такой силы, что даже бетонные стены оплавились.

Приехавшие пожарные ничего, кроме оплавленных стен, спасти не сумели, тела сорока шести заключённых почти полностью сгорели, жалкие останки похоронили в братской могиле…

Здесь, Кирюха добавлял рассказ о своём героическом поведении на пожаре, как рискуя жизнью, чуть было не спас заключённого. Вдохновлённый собственным повествованием, подсобник подворачивал рукав и демонстрировал шрам. Уставившись мутным взглядом на собеседника, подвыпивший старикашка доказывал, что результат экспертизы – его заслуга. Как опытный электрик он сразу сказал: «Пожар возник из-за неисправной проводки».

Однако, сказать по правде, именно эта часть рассказа самая сомнительная…

Следствие быстро установило, что по служебной необходимости конвойные были отправлены на другой объект. Оставшись один, Сергей Кириллович, во избежание побега заключённых, предпочёл запереть склад, пожар возник в результате короткого замыкания.

Конечно, начальник получил выговор даже строгий, но виновным его не признали, смерть зэков объяснили несчастным случаем.

После расследования Сергей Кириллович снова поднял голову, его взгляд обрёл прежнюю уверенность, а на губах нет-нет да мелькала довольная улыбка.

Только долго торжествовать ему не пришлось, через пару месяцев, после злосчастного пожара, Сергей Кириллович исчез.

Первое время надеялись что объявится, подали в розыск, опросили служащих, допросили заключённых – бесполезно, пропал Хват, будто вовсе не существовал.

Официальная версия перебрала множество вариантов и остановилась на том что, не выдержав личной трагедии, а так же массовой гибели людей, начальник строительства помешался. Вероятно, покинул город, возможно, потерял память или оказался пациентом дурдома. Увы, запросы, разосланные по психиатрическим клиникам, ничего не дали, равно как и объявление во всесоюзный розыск. Исчез суровый командир, словно в воду канул.

Лишь спустя несколько лет, пронёсся по зоне слух, будто то ли в морге, то ли в подвале больницы, прежнего начальника замуровали живьём. Некий Краб с подельниками заманил Сергея Кирилловича, оглушил и забетонировал. Таким образом, уголовник отомстил за родного брата, что оказался среди сорока шести погибших.

Так оно или нет, трудно сказать, но слухи дошли до начальства.

Для проверки сплетен нужно было сломать часть действующей больницы, готовых взять ответственность не нашлось, потому, судьба Сергея Кирилловича осталась неизвестной.

А больничный комплекс приобрёл дурную славу.

Под крышей лечебных отделений происходят странные вещи, корпуса выглядят мрачно, тоскливая обречённость распространяется далеко.

Кто знает, быть может весь город, пропитался вечным проклятьем замученных душ? Никто не сравнивал числа преступлений до и после строительства, да и можно ли сравнивать разные времена и эпохи? Однако статистика утверждает, что жители города злее, чем в других местах, ссор тут происходит больше, а самым опасным считается рабочий район, где старой занозой чернеет больничный городок.

Скорее всего, именно об этом говорил загадочный старик, когда уверял Булата, что над городом повисла тьма.