Читать книгу Королева Бланка - Владимир Москалев - Страница 4

А Тибо Шампанский торопился в Париж, чтобы скорее увидеть Бланку Кастильскую. Увидеть раньше всех, пасть перед ней на колени и спеть новую песню о любви к даме своего сердца!

Давно уже, еще при жизни короля Филиппа, он был пленен ее обаянием и красотой. Прошло совсем немного времени, и он понял, что влюблен. Произошло это на коронации ее мужа, в Реймсе, в августе 1223 года. Такой прекрасной она ему показалась тогда в светло-зеленом платье, усыпанном драгоценностями, и с короной на голове, так чарующе она улыбалась, и столь величавы были ее поступь и жесты, столь пленили взор высокая грудь, алые губы и властный взгляд, что сей же час потерял молодой граф голову от любви. Он был очарован испанкой, повержен ею в прах, чуть не бросился перед ней на колени прямо у ступеней алтаря. Спасибо вовремя удержали друзья – не миновать бы скандала. А она ничего этого не видела в упоении сладостными минутами, когда из принцессы ее возвели в королеву. И лишь днями спустя она с удивлением стала замечать обращенные на нее пылкие взгляды нежданного влюбленного. Поначалу ей это польстило, но взгляды становились все горячее и настойчивее, и она стала их избегать. Придворные дамы искоса и исподлобья недвусмысленно поглядывали на нее, загадочно улыбаясь при этом. Камеристки, раздевавшие королеву перед отходом ко сну, делали ей откровенные намеки, не боясь, что она отругает их за это. И однажды она решила покончить со всем этим, во-первых, чтобы не компрометировать себя, а во-вторых, не находя в душе никакого ответного чувства. Да и возраст напоминал о себе: на тринадцать лет она старше его.

В присутствии всего двора, со свойственной ей прямотой она однажды заявила Тибо, что не желает видеть направленные на нее его долгие взгляды, выражающие, как нетрудно понять, любовное томление. Королева Франции не позволит себе флиртовать при живом муже, пусть этот господин уяснит это для себя. А если он не поймет, она пожалуется королю, и тот прикажет ему удалиться без права отныне появляться при дворе.

Фрейлины, слышавшие эту отповедь, переглянулись. Испанка! Истинная дочь Кастилии! Француженка никогда не посмела бы стыдить кого-либо прилюдно.

Кровь бросилась графу в лицо. Он видел, как все смотрели на него, и от смущения не нашелся что сказать. Он был влюблен, и та, кого он любил, ответила ему оскорблением, да еще и публично. Будь на его месте женщина, она стала бы мстить. Пусть даже королю. Но не таков был Тибо. Сказав, что ее величество, судя по всему, неверно истолковала его взгляды, выражавшие всего лишь глубокое почтение, несчастный влюбленный откланялся и ушел.

Краска стыда долго не сходила с его щек, и он полагал, что это заглушит его страсть, быть может, и вовсе убьет ее, но этого не случилось. Напротив, он совсем обезумел от любви, увидев королеву через день на приеме послов из Германии. А еще спустя несколько дней Тибо, оставшись наедине с Бланкой Кастильской в ее покоях, встав на колени признался ей в любви и, пока она не пришла в себя от неожиданной исповеди, спел одну из своих песен, посвященную ей, даме его сердца. Он был поэт, умел сочинять неплохие стихи, и Бланка, не перебивая, слушала этого Иксиона[4], вздумавшего полюбить жену короля. В эти мгновения ей, по всей вероятности, хотелось видеть поблизости колесо. А Тибо, надо полагать, искренне жалел, что он не царь Давид, а королева не жена одного из его центурионов по имени Вирсавия[5].

– Песня хороша, слов нет, – холодно произнесла Бланка, – но кто позволил вам петь ее мне?

– Любовь к даме моего сердца! – пылко воскликнул Тибо.

– Даму сердца любят на расстоянии, не оставаясь с нею наедине, – последовало возражение. – Во всяком случае, так принято у нас в Кастилии. В нашем королевстве никто не осмелился бы влюбиться в жену государя. Знаете, что за это бывает?

– Но я полюбил вас, мадам, когда вы были еще принцессой. Разве это не оправдывает меня?

– Палач не станет слушать ваших оправданий. Вначале с вас живого сдерут кожу, а потом отрубят голову.

Столь безрадостная перспектива вовсе не охладила пыла безумного влюбленного.

– Это то, чего заслуживает моя любовь? – ответил он. – Так принято у вас в Кастилии?

– За любовь к королеве там вырывают детородные органы, а потом кормят ими преступника, если тот к тому времени не отдаст Богу душу.

– Своеобразно же приветствуется любовь в далекой жаркой Кастилии, – печально промолвил Тибо. – Хорошо, что мы живем во Франции, где не практикуются такие изуверские методы борьбы с любовью.

– Государь подумает над тем, не следует ли и здесь ввести такой обычай.

– Ваши соседи – короли Наварры, Арагона, Барселоны – поступают так же со своими подданными?

– Да, если те позволят себе такую дерзость.

– Влюбиться в женщину?

– В королеву!

– Для меня вы не королева, Бланка, а всего лишь женщина, прекрасней которой нет на свете!

Испанка гордо вскинула голову.

– Я не давала вам повода фамильярничать со мной, граф Шампанский! Как смеете вы обращаться к королеве так, словно вы ее супруг? Запомните, такое право имеет лишь король!

– Позвольте же мне, мадам, сохранить за собой эту маленькую вольность, ведь ничего иного я у вас не прошу. Мое жгучее желание – остаться вашим паладином, готовым по первому зову встать на защиту той, что отняла у него покой и сон. Не отнимайте же у меня сладостных мгновений любоваться вашей красотой, быть рыцарем вашего сердца и слагать стихи, которые я буду посвящать даме моих грез!

Такого рода беседы происходили все чаще, и со временем Бланка Кастильская уже ничему не удивлялась. Кажется, она даже свыклась с таким положением дел. Во всяком случае, Тибо она больше не прогоняла и, как могло показаться со стороны, даже с некоторым удовольствием принимала у себя. Но это еще ни о чем не говорило двору. Камеристки упорно твердили, что никто, кроме мужа, никогда не появлялся в опочивальне королевы. Людовик же, по природе своей неревнивый, и вовсе закрывал глаза на «невинное увлечение» своей супруги. Именно так называли фрейлины любовь Тибо Шампанского к французской королеве.

И никто не догадывался, что Бланка вела тонкую игру. Шампань – сильное графство; граф Тибо – могущественный вассал. Пусть увивается у трона, забавляя королеву своей любовью. Кто поручится, что Тибо не станет мятежником, если оттолкнуть его, лишив своей милости и прогнав с глаз долой? Мало того, он найдет себе союзников, и все это сборище примкнет к врагу, тому же Плантагенету! Вассальную клятву нарушить недолго, это уже никого не останавливало. Так не лучше ли иметь такого соседа в числе друзей, нежели врагов? Король, поразмыслив, одобрил действия супруги и отныне только посмеивался, когда ему пробовали намекнуть на возможность адюльтера со стороны его супруги.

Не замечая ничего этого и уверенный в том, что сумел растопить лед в сердце той, которую страстно любил, Тибо мчался в Париж. В августе он предстал перед дамой своего сердца, взволнованный, запыхавшийся. В глазах его читалось невыразимое счастье от встречи с любимой женщиной. Бланка, увидев его, взмахнула рукой, и вмиг смолкли музыкантши и певицы, развлекавшие ее. Все взоры – на графа Шампанского, который вихрем ворвался в будуар королевы и, встав на одно колено, благоговейно склонился над ее рукой. И тотчас поднялся. Бланка невольно залюбовалась им: высокий, сильный, длинные русые волосы, серые глаза, правильный овал лица и тонкие губы, с которых в очередной раз вот-вот готово было сорваться признание в любви.

Вместе с Тибо в покой ворвались пыль дорог, запахи глубокой осени и носящаяся в воздухе изморось. А от него самого пахло лошадиным потом… и мужчиной – запах, который женщина распознает среди сотен других.

Бланка повернула голову, повела рукой. Присев в реверансах, придворные дамы и камеристки выпорхнули из будуара, оставив их одних. Не ушел один Бильжо – страж. Стоял рядом с лицом Пиррона[6], держа руку на спинке кресла. Об этом человеке следует поговорить особо, но сначала – Тибо. Глазами, излучавшими страсть, он впился в королеву – предмет его любви, даму его сердца. По плечам у нее рассыпаны черные волосы, на губах играет легкая улыбка, взгляд направлен на гостя.

– Граф, отчего вы здесь? – удивилась Бланка. – Почему не с войском короля? Прежде я должна видеть его, а не вас.

– Он уже скоро прибудет, моя королева, – искренне заверил ее возлюбленный. – Я нарочно прибыл раньше, чтобы лицезреть без помехи даму моего сердца и вновь выразить мои чувства к ней. – Бланка поморщилась. – Но поскольку, я вижу, королева Франции уже привыкла к моим словам, то я позволю себе выразить свою любовь к ней в новой песне, которая прилетела в Париж из далекого Лангедока.

И Тибо, взяв лютню, приготовился петь.

– Оставьте, не до песен сейчас, – погасила его улыбку Бланка. – Расскажите лучше о походе. Сколько городов покорил мой супруг? Сколько выиграл сражений? Где он теперь и почему так скоро собирается вернуться?

Тибо отставил лютню в сторону.

– Людовик осадил Авиньон. Осада длится вот уже несколько месяцев, но, по всему видно, город скоро сдастся. Должно быть, уже так и случилось.

– Должно быть? – вперила в него Бланка немигающий взгляд. – Вы, значит, не знаете этого? Вы покинули Лангедок? Бросили короля, оставив его одного сражаться с врагом?

– О, разве король один? У него достаточно сильное войско. Надо полагать, после взятия Авиньона он пойдет на Монпелье.

– А вы?.. – Бланка всеми силами старалась унять закипавшую в ней злость. – Почему вы здесь? Разве долг вассала не в том, чтобы быть там, где сюзерен ведет военные действия?

У Тибо давно был готов ответ.

– Вам ведь известно, мадам, что вассал всего сорок дней в году обязан служить своему сеньору. Так вот, срок вышел. Я имел полное право уехать, поскольку исполнил свой долг. В чем вы можете меня упрекнуть?

– В том, что вы бросили своего короля!

– Никто не обязан служить сверх положенного срока, – возразил Тибо. – Таков закон.

Бланка резко поднялась с места: глаза широко раскрыты, видно, как пульсируют жилы на висках.

– Вы предали короля, граф Шампанский! Вы бежали из-под Авиньона, хотя могли остаться, ведь речь шла об окончательном покорении Лангедока. Однако мало того, что вы покинули поле боя, вы еще потащили с собой Лузиньяна! Он не бросил бы короля в трудную минуту, но вы, зная, что из этого теста легко лепить вафельные трубочки, подговорили его!

– Я действовал в соответствии с правом, меня не в чем упрекнуть. Любой закон оправдает нас с Лузиньяном.

– Только не мой! – отрезала Бланка. Потом произнесла, сузив глаза и сжав ладони в кулаки: – С вами был еще герцог Бретонский Пьер Моклерк…

– Вам и это известно? – исподлобья поглядел на нее Тибо, стараясь избежать встречного взгляда.

– Недурная троица, – зловеще промолвила королева и вновь села. Надо успокоиться. Нельзя ссориться с Шампанью. Плантагенет только того и ждет, чтобы заполучить себе новых союзников: этого «вафельного» и Тибо. Моклерк, почуяв запах денег, бросится за ними следом… Погоди, Бланка, не спеши. Не руби сгоряча, хоть и кровь ударила в голову. Как бы не наломать дров. Прежде всего, взять себя в руки. Вот так! Теперь расправить брови. Наконец выдавить из себя легкую улыбку. Ну, ты же сможешь! Вспомни, как говорил отец: «Не тот правитель, кто сидит на троне, а тот, кто в седле. Не тот, кто предается разгулу и веселью, а тот, кто держит в своих руках соседа, войско, конницу и флот». И еще: «Женщины послужили причиной множества бедствий для правителей государств».

Людовик постоянно в походах – то на альбигойцев, то на англичан. Некому ему помочь, кроме нескольких верных соратников, среди которых умный Герен, правда, уже старый. Но есть еще жена, и она родом из Кастилии. Быть верной помощницей мужу – ее долг, что бы он там ни замышлял. Но она твердо знает – ничего такого, что было бы противно его чести и растущему государству, которое оставил им обоим король Филипп.

– Что ж, – уже мягче проговорила Бланка, – будем ждать дальнейших событий. Гонец привезет известия. Они приходят ко мне каждые десять дней.

Новость пришла в конце августа: Монпелье открыл ворота, признав власть французского короля. Войско направилось к Безье – городу, в котором семнадцать лет назад Симон де Монфор устроил почти поголовную резню мирных жителей. Наученные горьким опытом, безьерцы и не думали сопротивляться. Далее – Каркассон. Жители этого города оказались не глупее собратьев. Вывод напрашивался простой: южане поняли наконец, что король – суверен Франции. Его верховная власть распространяется и на графство Тулузское. Большая разница в сравнении с обычным феодальным войском.

В октябре король решил осаждать Тулузу, но внезапная болезнь перечеркнула его планы.