Читать книгу Возрождение церковной жизни в Сибири. По страницам дневников архимандрита Серафима (Александра Егоровича Брыксина), в схиме Иринея - Гульшат Назифовна Суханова, Елена Васильевна Казанцева, Владимир Николаевич Васильев - Страница 10

Сидим как‑то дома, а тётка Косованиха бежит, да с новостью, – делится с нами наиболее яркими событиями о. Серафим.

А почему она плачет? Не знаю. А-а-а, вон оно что: война. – Какая? – С немцами же.

Тут и мама наша заплакала. А к чему я буду плакать, ведь уже не маленький? А мне было около десяти лет. Ну, что ж, война так война, и я тогда пойду с папкой. Но получилось наоборот: меня отдали в школу.

В 1941 году иду в первый класс школы. Потом во второй я пошёл.

Тут‑то и пришла очередь папу забирать в армию. Думали, что не возьмут, потому что у папки пальца одного не было на правой руке, а остальные плохо гнулись в суставах. Но нет – взяли. А как же, ведь всех взяли. Ведь он будет стрелять или помогать где‑нибудь? Да он и помогал, как мы узнали из писем. Он, оказывается, и там какую‑то должность занимал. Писарем служил.

А мы остались без отца. Не знаю, хорошо ли кому без папки, но мне было не совсем, потому что мамка всегда стала плакать, скучать. А мне из‑за этого не хотелось играть. А во‑вторых, я стал взрослым мальчиком, учеником второго класса «б».

Я учился хорошо. Помню, мне дали премию.

Но в третий класс меня не отдали учиться, потому что надеть мне уже было нечего, есть нечего. Вот я и сидел дома. Ух, даже вспоминать не хочется. Одно горе сменялось другим. Бедная моя мамочка, она не знала никакого утешения.

В одном месте у деда оборвался туесок с мёдом, – рассказывает о. Серафим о запомнившемся.

И мёд большим блином растёкся по полу, вся детвора (и даже взрослые) собирали ладошками и ели.

И моя мама просит: идите ещё поешьте – один раз в жизни наелись сполна.

Матушка Надежда (в миру Нина Брыксина) дополняет воспоминания о. Серафима:

– Иногда пили солёную воду, чтоб есть не хотелось, – делится она пережитым.

– Батюшка хлеб по карточкам делил на всех и ещё крошки добавлял каждому. Спичек не было, отправляли к соседям за горящими углями.

Один идёт со школы с первой смены – другой уже сидит у окна, ждёт, чуть не плачет. Быстро валенки забирает – и бегом в школу.

Тут о. Серафим продолжает свой рассказ.

– Убили папку на войне. Вот он, первый удар на голову: папка уехал на фронт и погиб (скорее всего, в 1942 году), но весть долго шла.

Второй удар: моего старшего брата арестовали и дали год тюремного заключения. А за что? Эх, да стыдно говорить. Взял на работе, в паровозном депо, кусочек свинца для грузила на удочку. А тут его – цап. И годик, будь миленький, отбывай. Осудили и увезли. Бедная мамочка. Она не переставала плакать.

Каково нам, а? Эх, хочется самому плакать, но разве заплачешь, когда ум ещё детский?

Только мама за нас плачет.

Горе, нищета, голод, тоска. Всё это давит тебя. И так давит, что нет никакой возможности от всего освободиться. А мы‑то – детвора. Шесть человек, один одного меньше. Вот и выкручивайся из такого положения, когда судьба тебя так придавила к стенке, что только держись. Удар за ударом бьёт тебя по голове, наверное, не лучше, чем «катюша» на передовой.

Брат, освободившись из тюрьмы, добровольцем ушёл на фронт. И, раненый, пишет из военного госпиталя. Пишет нам, что едва ли жив будет в этой кошмарной войне. И дома есть кое‑что прибавить.

Там – война, которую навязал немец. А здесь – голод. Умерла моя сестрёнка младшая Галина – некрещёная. Вот он, голод, и ко второй сестрёнке подкрался.

Пришла наша бабуся, плачет и говорит:

– Что вы смотрите, ведь она – уже живой труп. Шейте ей платье на смерть.

А из чего шить? Мать сшила. Уже и прощаться приходили из своих, но Бог миловал. Бога мы никогда в то время не вспоминали, мы Его не знали, да и знать, признаться к нашему стыду, не хотели. А Он, Милосердный, смотрит на нас, подавая Свою могучую руку. Он пришёл, нет, не Он, а, наверное, ангел. И отогнал смерть. Он, наверное, смилостивился над моей бедной мамочкой и сказал:

– Хватит её наказывать, она и без того наказана.

А то ведь может не выдержать человеческое сердце. А ведь Господь всегда по мерам сил даёт. Ну, а у мамы столь было много сил, поэтому, наверное, она всё это вынесла. Нет, ещё не перенесла, а переживала. Да мы ведь все должны переживать. Всем дан свой крест. Даже я имел счастье нести, хоть и маленький, но всё‑таки крестик. Шёл 1943 год.