Читать книгу Возрождение церковной жизни в Сибири. По страницам дневников архимандрита Серафима (Александра Егоровича Брыксина), в схиме Иринея - Гульшат Назифовна Суханова, Елена Васильевна Казанцева, Владимир Николаевич Васильев - Страница 16

Весна 1950‑го года у нас была ещё скучнее, потому что брат старший – Анатолий – женился и отделился. А мать как‑то зимой упала, зашибла голову. И вот систематические боли головы заставили её лечь в больницу. Итак, она – в больнице, – уточняет о. Серафим.

А мы копаем землю в огороде, садим картошку. Всё делаем сами.

А кто же эти «сами»? Да вот кто: главный я – Саша, мне 19 лет. Сестра Валя – 21 год, брат Виктор – 17 лет, сестра Нина – 15 лет, брат Леня – 12 лет и Юрик, самый младший братишка, 9 лет.

Главным называю себя, потому что как‑то всё время случалось так, что мне доверяли во всем управлении домом. И это лишь благодаря тому, что я был очень внимателен к жизни, хозяйственен по дому и, к тому же, требователен как к себе, так и к младшим своим братьям.

Как‑то в один прекрасный солнечный день мы втроём возвращаемся с поля: я, Валя и Витя. По дороге разговариваем. Как там наша мама? И она даже не знает о том, что мы уже семнадцать ведер картошки посадили без неё. Вот, она обрадуется, если мы ей скажем завтра о нашей удачной посадке.

Настал следующий день – канун дня св. Николая-летнего. 18 мая. Бабушка наша и сестра Нина пошли в больницу проведывать маму. Да и как её не проведать? Я вот только несколько дней назад сам к ней ходил. Видел её. Она вышла в больничном платье. У неё бледное, болезненное лицо, и такая ласковая-ласковая. Вздыхает и говорит:

– Мне здесь так уже надоело, что не могу больше. Буду проситься, чтобы выписали. Так надоело. Да и голова, чувствуется, уже с меньшей болью. Нет, на днях обязательно буду дома. Ведь душа разрывается. Такое время, такие дни золотые (так она часто выражалась). И вдруг даром пропадают дни. Нет, обязательно выпишусь. Скучаю по дому.

Ведь в доме – хозяйство. Хоть и небольшое, но всё‑таки брошено на произвол. А там ребятки ходят в школу. Надо одеть, накормить, постирать.

Да мало ли чего другого для матери требуется по поводу воспитания детей своих. Одно слово «мать» что значит?

Мать. Это такое дорогое, это такое неоценимое слово. Мать. Чего она не сделает для своего ребёнка? Ночами не спит, родная. Если ребёнок болен, не отдыхает. Склонив голову над его колыбелью, напевает ему сладкие и ласковые песенки. И он в ответ вторит ей своим непонятным детским лепетом. Есть ли на свете что‑либо дороже слова «мать»?

Я со слезами на глазах могу говорить только о тебе, дорогая мамочка. Сколько ты с нами пережила невзгод, холода, голода. Не один раз ты отчаивалась в жизни, не один раз судьба тебя ставила на край гибели. И ты все перенесла. Тебе невидимо Господь помогал, хоть ты и плохо знала своего Творца. Ты вся была отдана для нас, для нашего воспитания. Ты, не знавшая радостей жизни, наша дорогая мамочка, все ещё хочешь жить. И жить для нас, для своих деток. Да и может ли кто описать любовь материнского сердца к своим детям?

Вот перед глазами у неё я, которого она любила и стремилась выучить грамоте.

Да, а разве они – Валя, Нина, Толя – не дороги её материнскому сердцу?

Вот и Витя – вылитый отец, как не раз она говорила.

А эти два малых – Лёня и Юрик – беспредельные её любимцы, которых она стремится теперь увидеть, обласкать, утешить, наварить им горячего супа, выстирать рубашки, натопить тепло в комнате, уложить спать и любоваться детьми.

Утром не успеют ещё ударить в окно лучи солнечного света, милая наша мама уже на ногах. Мама дорогая! Как скучно без тебя. Приди скорее в свой дом, обогрей нас теплым и радостным присутствием своим. Расскажи нам о папке, которого мало мы помним. Спой для нас свою любимую песенку, которую ты часто напевала со слезами:

Вы не вейтесь,

Чайки, над морем,

Вам негде,

Бедняжечки, сесть.5

А вот стихотворение, которое ты нам и читала, и напевала:

Вечер был, мерцали звёзды,

А на дворе мороз трещал.

Шёл по улице малютка,

Посинел и весь дрожал.

Шла старушка той дорожкой,

Увидала сироту,

Приютила, обогрела

И поесть дала ему.

Положила спать в постельку.

– Как тепло! – промолвил он.

Закрыл глазки, улыбнулся

И заснул спокойным сном.

Бог и птичку в поле кормит,

И кропит росой цветок.

Бесприютную сиротку

Также не оставит Бог.6

Помню я эти дорогие слова моей мамы. И дороги они тем, что пропеты они были пророчески для нашей будущности.

Между прочим, мы все ждём маму домой. Ждём с нетерпением, – волнуется рассказчик.

Мы от неё не отвыкли, нет, и расставаться не хотим. Не хотим даже и думать о том, что она сляжет во гроб.

О, это ужасная мысль! Это – кошмар! Это трагедия – расстаться с самым близким и любимым для тебя человеком. Нет, нет, мы хотим жить ещё вместе! Мы ещё так мало прожили на свете. Наш жизненный путь ещё так жалок. Мы ещё птенцы, живущие в тёплом гнездышке, которых надо кормить из клюва, как скворчиков.

И, представьте себе, вдруг умирает их мать, вдруг её убивают. Птенцы, бесспорно, пропадают, погибают.

…Утро. Восходит солнце, птицы щебечут, порхают и летают. Воздух наполнен запахом дыма, несущегося от горевшей породы на терриконике осинниковской шахты. Город просыпается. Пора и нам, но не хочется, обычно в эту пору у нас самый сладкий сон. Немножко, правда, понежились по‑детски и встали. Кто за что принялся.

А сестренка Нина сегодня идёт к маме в больницу в притулившийся в распадках между холмов, под которыми угольные залежи, посёлок под названием «Бис». Мама-то, кажется, выписаться сегодня обещалась. Ах, братцы, милые сестрицы, ума не хватает говорить дальше.

Бежит вот она, Нинка‑то сестра, и дурным голосом кричит:

– Мамка умерла!

И больше уже ничего не может сказать, да и надо ли больше этого говорить? Всем всё понятно и ясно.

Полный переполох и сплошной вопль. Старший брат бежит в больничный городок. Кто‑то за Валей, старшей сестрой, на работу побежал сообщить горькую весть. А мы – дома. Боже мой! Господи! Эта чаша непосильной скорби свалила нас всех с ног.

День рыдаем, второй, третий. Народу – масса. Сколько родных съехалось.

И вот перед нами – гроб. Лежит она, милая, дорогая, любимая и неизменная нашему сердцу. Закрыла свои ласковые и всегда поразительные добрые глаза, сложила свои ручки и лежит, словно спит. А здесь над её прахом причитания:

– Милая мамочка! На кого же ты нас оставила, на кого бросила? Закрыла ты свои глазки, затворила уста и не хочешь сказать слова своим детям, которые окружили тебя, которые ждут от тебя словечка! Ты уходишь от нас навсегда. Так не оставляй же нас здесь сирых и одиноких, возьми нас с собой, ибо нет теперь жизни, нет счастья без тебя. Открой глаза, поднимись и скажи нам слово наставления, как нам жить.

И много-много ещё причитаний и рыданий слышалось над гробом любимой матери. Не один раз Валя падала в обморок, кровь из носа ударяла и лилась ручьем при последнем целовании праха.

Застучал молоток по гробовой крышке, последняя горсть земли брошена на могилу. И вот вместо нашей мамочки выросли холмик земли да крест. Будут теперь носиться над могилой чёрные тучи, бури, ночью прокатится гром. Да гроза прошумит над холодной могилой. Да зимние вьюги будут петь свои заунывные песни.

Пройдут года, зарастет любимая могила бурьяном, никто туда не придет, не склонит колена, не обнимет крест, не проронит слезинку. И букеты цветов не будут украшать этот маленький холмик земли.

Никто не пропоёт «Вечную память» и «Со святыми упокой». Разве только пенье соловья нарушит тишину, царившую над могилой.

И эта участь, этот удел – для каждого из нас, живущих здесь, на бренной земле. Жизнь – это море, волнующееся ветрами бурь и непогод. А смерть любимого для твоего сердца человека – это венок, сплетенный из терния и возложенный на твою голову, который со страданием ты несёшь почти на протяжении всей жизни.

Да и редко можно встретить человека без скорбей. Вот и к нам пришла смерть, окружила мраком, дунула в наши детские и безвинные души своим холодом и хотела столкнуть в бездну погибели.

Но нет, промысел Божий судил иначе. Мы все, по Его милости, приняли Святое Крещение.

И, как поётся в одном из духовных стихов, – написанных, вероятнее всего, по мотивам схиигумена Саввы (Остапенко):

Как надо мною совершили

Обряд крещения святой,

Тогда на грудь мне положили

Мой милый крестик золотой.

Он с той поры мне стал защитой.

Он с той поры всегда со мной.

И на груди моей сокрытый

Всегда блистает крестик мой.

Как спутник жизни непременный

Не расставайся ты со мной.

Ты будешь мне помощник верный.

Хранитель и защитник мой.

Всегда мой крестик надеваю,

Чтоб сохранить от бед себя.

И с тёплой верою желаю

Ему молиться за меня.

Грудь от страдания теснится,

И льются слёзы из очей,

Душа к Всевышнему стремится.

И я целую крестик мой.

Конечно, слёзы льются из глаз моих. Но мы теперь в себе находим силы переносить эти страдания в груди. И только потому, что живём надеждою на милосердие Божие. И всю свою молодую жизнь вручаем Ему.

Ему вручу своё желанье,

Всю жизнь и молодость мою,

Чтоб сохранил от нареканья

Он душу чистую мою.

Когда же дни мои прервутся,

Придёт час смерти роковой,

Тогда навек глаза сомкнутся,

И тут пусть блещет крестик мой.

Вот из таких‑то самых чистых и лучших чувств человеческого сердца сплетается венец непоколебимой веры во всемогущество и милосердие Божие, – подытоживает о. Серафим.

5

Песня «Не вейтеся, чайки, над морем» повествует о событиях Богдатского сражения: 1919 год. Восемь казачьих полков и 2000 японских солдат под командованием атамана Семёнова ведут бои с красными партизанскими отрядами.

6

Журнал «Звёздочка» 1843. № 9, под заглавием «Молитва» – Альманах для детей. СПб., 1845. В ряде сб. под загл.: «Бог не оставляет сирот».