Читать книгу Дитер - Владимир Павлович Липатов - Страница 5

С приходом лоцмана я был уже на руле. Отдали швартовые, слева медленно удалялась подсвеченная желтым неоном кромка причала, а справа судно вжималось в сумрак ночи. И все земное прочь – впереди уже выстлалась дорожка фарватера, очерченная разноцветными огоньками буев. Проблесковые, затмевающиеся, часто проблесковые – они двумя линиями уходили в темноту, создавая ощущение беспорядочной какофонии света, и терялись в темноте на самой границе зрения. Ни встречных, ни поперечных, пусто вокруг, только рядом, распушив пенные усы, прыгает на невидимой волне лоцманский катер да на баке в неярком палубном освещении суетятся матросы. В моей ладони тихо щелкает джойстик руля: градус лево – градус право – поворот, градус лево – градус право…

На мостике какая-то гнетущая атмосфера: чай лоцману не подают, с ним не общаются, и он, по прибытии разговорчивый, мается в этом молчании, изредка отдавая команды на руль. Наконец не выдерживает:

– Каптен, вы на прямом курсе до самого приемного буя, и мне практически нечего делать. Дальше на выходе пойдет большая волна и могут возникнуть проблемы с моей пересадкой. Я перескочу здесь на катер, вы не против?

– Конечно… давно пора… – угрюмо цедит Дитер, и это первые слова, обращенные к лоцману после отхода от причала.

«Нехорошая квартирка!» Спасаясь бегством, англичанин метнулся в открытые двери и загремел каблуками по трапу. Уже на палубе лоцманского катера, нервно жестикулируя, он поглядывал на наш мостик и что-то живописал английскому матросу. Катер отвалил от борта стремительно.

Я переключил управление с ручного на автопилот. Вошел боцман, невысокий поляк с рыхлым бабьим лицом и румянцем во всю щеку.

– Каптен, все закреплено по-походному, двери под полубаком и в надстройку задраены. Можно идти отдыхать?

– Иди…

– Может, и я пойду? – Я вопросительно взглянул на тень Дитера.

– Иди… – Он сегодня всех отпускает. – Через полчаса на вахту.

От его разговорчивости за ужином не осталось и следа.

В каюте я прилег на диванчик и вперил взгляд в непроницаемую темноту. Море наваливало уже по полной, и в такт качке, совершая то плавные, то стремительные движения, неподвластное мне тело содрогалось, перекатывалось с боку на бок, елозило по одеялу. Куда лечу я?..

Слух резанула трель телефонного звонка, я поднял трубку и опустил на рычажок – на вахту.

Где-то справа, давая направление в темноте рубки, громко щелкнула капитанская челюсть. Я осторожно продвинулся и, привыкая к темноте, встал за спинкой кресла, над которой возвышались голова и плечи Дитера.

– Хай, каптен! Плохая погода?

– Давно не виделись…

Мы уже миновали Спернхед, повернули, и юго-восточный ветер свободно гнал навстречу тяжелую волну. Видимость – ноль, разгоняя потоки воды, по стеклам окон стремительно летали дворники.

Собираясь уходить, Дитер встал.

– Каптен, где включается палубное освещение? Хочу посмотреть, что творится на палубе.

– Да что смотреть?

Он щелкнул выключателем, и я прильнул к стеклу. В рассеянном свете палубных люстр судно нырнуло в волну и вздрогнуло от удара. Черная стена воды в фосфорно-белом обрамлении вздыбилась, зависла над полубаком и опала, рекой разливаясь по палубе. Там, в носовой части, отчаянно билась распахнутая бронированная дверь, а вода вокруг нее кружила бурунами и лилась внутрь помещения подшкиперской.

– Под полубаком дверь не закрыта – там все затопит!

– Шайзе!..

Дитер с трудом подобрался к окну.

– Каптен, я сбегаю на бак, но надо развернуться по волне и сбросить ход.

– Подожди… сейчас.

При развороте судно на секунды стало бортом к волне и завалилось так, что я, падая навзничь, едва успел вцепиться в основание капитанского кресла. Оскалившись, как щелкунчик, мимо моего лица низко пролетел Дитер и загрохотал костями под бортовой дверью. Развернулись, и стало тихи-тихо – волна уже хлестала в корму.

– Каптен, вы в порядке? Я побежал…

– Беги… – Он с трудом поднялся на ноги. – Спасательный жилет надень!

Я уже не слышал.

Сто метров спринта. Попутная волна на излете стегала под зад, а я асимметричным зигзагом убегал от нее по скользким трюмным крышкам. Уже на месте в круговерти воды мне удалось добраться до злополучной двери и наглухо задраить ее на четыре броняшки. Внутри осталось с десяток тонн, но это было уже не страшно.

Вся операция заняла не более получаса. Вздрагивая от озноба и оставляя за собой мокрый шлейф, я пронесся пустынным коридором в свою каюту, наскоро переоделся в сухое и взбежал по трапу. Дитер уже выключил палубное освещение, плавание стало почти комфортным, так как судно продолжило движение по волне.

– Все в порядке, каптен, идите отдыхать. Сейчас вернемся на прежний курс носом на волну. Утром вам позвонить перед вахтой?

И вдруг случилось неожиданное: Дитер вскочил с кресла и заорал так, что я вздрогнул и вжал голову в плечи: эта скотина виновным в происшествии выставила меня! Чудовищно! Я всего лишь исправил его ошибку, в похвалах не нуждался, но и такой реакции никак не заслужил. Моя рука потянулась к настольному светильнику и нажала кнопку выключателя – на мостике стало совсем темно.

– Что случилось, каптен? Заболели?

Меня бил нервный озноб.

В малых экипажах каждый отвечает за свое заведование, и за свои слова в том числе. В этой ситуации вина двух людей была неоспорима: боцмана, который не задраил двери, но доложил, что все в порядке, и капитана, коему по выходу в море следовало включить освещение и осмотреться, а потом вызвать боцмана и натыкать его мордой в купель. Дитеру ли не знать?.. У меня при таком раскладе этот боцман уже паковал бы чемодан.

Собачий лай перешел в куриное квохтанье, и наконец наступила тишина. Качало. Дитер с опаской, на рысях, проскочил за моей спиной и остановился в дверях наготове.

– Чиф, курс не меняй, малым ходом спускайся по волне на норд. Я утром приду и решу, что делать дальше.

Приступ идиотизма продолжался уже в другой форме.

– Хорошо, но я за шесть часов уйду к Оркнейским островам, а нам надо в Ла-Манш.

– Я сказал – иди на север. – Дверь за ним закрылась, затем вновь приоткрылась: – Чиф! У меня под подушкой всегда лежит акулий нож… – И резко захлопнулась.

Так и сказал: «Шарк найв». Боится, что удавлю в постели? Но мы же – цивилизованные люди! Я налил кофе и завалился в кресло. Ладно, плывем на север.

Судовладельцы в далеких германских офисах всегда отслеживают движение своих судов по АИС и, если ты идешь не туда, тотчас выходят на связь. Вот сейчас запросят капитана, и я сразу на подставе. Скажет, это инициатива старпома, и как оправдаться? Сейчас он по спокойной воде выспится, а утром, когда выпадет мой черед отдыхать, развернется носом на волну и пойдет долбить на Ла-Манш.

Немцы ходят в море штучно, вернее, дохаживают. В основном это старые капитаны без надежд на физическое и часто нравственное выздоровление. Месяцами вращаясь в среде чуждых им людей, они «болеют» по-разному, и им все сходит с рук. Что не позволено русскому, польскому, литовскому капитанам, то позволено немецкому. А это чудо с «акульим ножом» вообще прекрасно!

Вахта долгая. Вспомнился единственный в моей судьбе молодой немецкий капитан. Рыжебородый Ханс с кольцом в носу и заклепанными ушами поначалу вызывал двойственное чувство, но со временем все вошло в норму.

С его стороны осталась маленькая проблема – он никогда не приходил на вахту вовремя, и это напрягало – сутками торчать на мостике хорошо, но не по силам. В первое утро, не дозвонившись, я спустился вниз и робко постучал в дверь капитанской каюты – тишина. Подошел повар Адам, резкий такой.

– Не так надо, чиф. – Он сунул мне в руки швабру. – Беги на мостик и снаружи молоти щеткой по стеклам капитанской спальни, а я буду здесь. – И сразу, без перехода, с ужасными криками забарабанил ногой в Хансову дверь:

– Вставай, курва мать!..

Я помчался на мостик. Обычно такая осада длилась час-полтора, потом звонил повар:

– Стоп, чиф! Он вышел. Без праци не бенде колаци. Приходи завтракать!

Ханс вползал на мостик с милым, как у ребенка, опухшим от сна и пива лицом.

– Хай, чиф! Как ты?

Без тени смущения он беспокоился о моем здоровье, а мне до следующей вахты оставалось всего четыре часа.

– Хай, мастер! А тебе как спалось?

– Вери вел…

И так дважды в сутки. Я уходил отдыхать, а жизнь на судне катилась своим чередом. Капитан тут же, оставив мостик, спускался в кают-компанию и за чашкой кофе зависал в телевизоре, а пароход шел без надзора десять, двадцать, тридцать минут… Кок тревожно поглядывал на пузатого и, ведомый чувством самосохранения, мчался на бак осмотреться – куда едем? Возвращался к своим кастрюлям, видел капитана в той же позиции и спрашивал:

– Каптен, куда плывем, ни с кем не столкнемся?

На что тот неизменно отвечал:

– Навстречу судьбе, брат. Расслабься, от нее не уйдешь.

Расслабляясь на ходу, повар опять бежал на бак. Ханс заканчивал просмотр новостей часам к девяти и, зацепив ящик пива, отправлялся на мостик. Хороший мужик! Я привык, только иногда, засыпая в постели, думал: «Проснусь ли?»

На попутном волнении качало тоже нехило, но качка была плавной, слаломной: мостик со всей мебелью проваливался в водяную яму так стремительно, что задница не успевала и зависала в воздухе, догоняя кресло лишь при взлете на очередной гребень. С пульта, веером разбрасывая кофе, взлетела чашка и, коснувшись груди, грохнулась оземь. Загадал, не глядя: «Вдребезги! А ручечка должна остаться целой!» И не ошибся.

«И-дет бы-чок ка-ча-ется, вз-ды-хает на хо-ду». Нетвердой поступью, цепляясь руками за приборы, я добрался до радиостанции и в поисках нужных частот закрутил колесико настройки. В мутных радиоволнах не слышно было «Радио России», зато Би-Би-Си – пожалуйста! Сейчас там оттягивался Сева Новгородцев, наш человек с простой русской фамилией Левенштейн. Он вообще-то ведет музыкальные передачи, но сегодня с болью в сердце и тоской по Родине жжет соотечественников глаголом… Проехали «поп-звезду». О! А это хто? «Свободная Европа» – рассадник демократии и либеральной мысли. Ужо потешимся! Из нее, как из могильного склепа, – аж мороз по коже! – доносился сиплый вой Анатолия Стреляного. За душу берет, стервец, своими «письмами издалёка», прям за горло хватает железными клещами, падла! Звучит сказ, как в 80-х в родной деревне его обложили агенты КГБ и допрашивали с пристрастием (не выдал!), а после их визита из сарая пропали топор и четыре мешка картошки. Про 90-е молчит, так как в то время уже трудился на ниве «просвещения» русского народа дистанционно. Слушать эти ужасы в темноте мостика, да на ночь глядя, да в шторм – тьфу, прости господи! Выключил шарманку и вернулся в кресло.

Порой, часами вглядываясь в кромешную темноту океана, начинаешь ощущать себя единственным живым существом во Вселенной, а порывы влажного ветра, влетающие в открытые двери, и шум волн лишь усиливают ощущение полной оторванности от мира. В любую погоду, в декорациях легкого ли, спокойного ли моря, звездного тропического неба или отливающих ночной синевой ледяных полей, летишь-летишь, пребывая в мыслях самых фантастических, порой сумасшедших. Тебя здесь нет, только кто-то твоими глазами машинально отслеживает невидимый горизонт, показания приборов, да временами чьи-то руки выправляют курс на автопилоте.

В этом состоянии бывает даже обратная связь. Однажды в таком же «полете» в уши ворвался противный скрип принтера «Инмарсат» – печаталось какое-то сообщение. Ночью идут только экстренные. Я вернулся в реальность, сорвал с бобины кусок бумажной ленты, прочел и больше в эту ночь не «улетал». Текст послания без обратного адреса гласил: «В эту полночь в Дублине умерла Черная Кэрол. Она уже в пути и скоро примет тебя в свои объятья». Это мне?! Что за чертовщина?! В наших сетях никогда не бывает спама! Может быть, это черная метка Дитеру? Накуролесил кобель по молодости, и близок час расплаты.

Часы показывали без четверти три, до Дублина было под тысячу миль, но никуда не денешься, скоро за мной придут. За шиворотом похолодало, я закрыл на ключ обе наружные двери и настежь распахнул ведущую в жилые помещения – так-то всяко теплее. Да, в тот раз мы с Кэрол где-то разминулись…

В шесть утра на смене вахты разошлись с капитаном без слов. Уже лежа в кровати, я ощутил, что судно развернулось носом на волну. «Вот, собака, все пломбы вышибет!» Грохотало и плохо спалось.