Читать книгу Идеальный гражданин - Владимир Ратников - Страница 3

Никогда не жалуйся на время

ибо ты для того и рожден,

чтобы сделать его лучше

И. А. Ильин, русский философ

После обыска меня, как и положено по закону, везли на допрос в Следственный комитет. Я ехал с двумя сотрудниками в штатском, скорее всего они были из УЗКС ФСБ. Одни из них был тот самый сотрудник, радостно искавший символику в моей квартире. На заднем сиденье лежала подушка в цветах имперского флага, которую они присвоили себе во время одного из обысков. Ехать с этими двумя до Следственного комитета было крайне неприятно, особенно мерзким был характер того молодого. Он постоянно интересовался, что я думаю о том или ином националисте. Я быстро понял, что у человека нет абсолютно ничего святого. Стоило мне положительно отозваться о каком либо деятеле, как он стремился опошлить его репутацию клеветническими слухами. «Базылев? Да он же с проститутками развлекался! Белов? Он же мошенник! Тесак (Марцинкевич)? Это же еврей!». Примерно так это выглядело. Все это он твердил с потрясающим цинизмом. Как эти люди могут тыкать нам в лицо такой ложью о нас, не обращая внимания на гораздо более серьезные преступления первых лиц РФ. О чем я ему и указал, сказав, что даже если и предположить, что распространяемые им слухи это правда, то это не стоит ни в каком сравнении с Чайкой, создавшим целую криминальную империю, Бастрыкиным, втирающим нам про патриотизм и угрозу Запада, имея при этом вид на жительство в Чехии, стране члене НАТО. Ну и апогеем всего этого я назвал убийцу русских солдат (а возможно не только солдат) «Героя России» Рамзана Кадырова. На это молодой сотрудник мог лишь скромно ответить, что эти люди ему не нравятся, при этом, так и не дав ответа почему. Тогда почему они заводят дела на нас, а не в отношении этих реальных преступников?

Самым мерзким было предложение этого сотрудника, чтобы я из СИЗО публично оскорбил Кадырова.

– А Вы сами смогли бы так сделать? – ответил на это я.

– Я? Нет не смог. – сказал он.

– Ну и не надо тогда предлагать того, что сам не сможешь сделать. Что именно мне говорить я решу сам, без посторонних советов. – закончил я эту тему.

Не обошлось и без традиционных вопросов, почему я не еду жить в страны, где я считаю, что хорошо живется. Этот вопрос я всегда считал глупым. Почему это я должен куда то уезжать, если я люблю свою страну, в которой мои предки жили веками? Хотя возможно, люди, которые задают такие вопросы, просто придерживаются принципа «Родина там, где мне хорошо», не совместимого, однако, с патриотизмом. К тому же зачем мне уезжать туда, где и так уже и без меня все нормально? Что мне там делать?

К счастью обошлось без вопросов «Сколько тебе платят за твою деятельность?». Судя по всему, специализирующиеся на борьбе с инакомыслием, уже давно поняли, что народ встает на путь борьбы с режимом вовсе не из-за материальной выгоды.

В скором времени мы, наконец то доехали до главного здания Следственного комитета в Техническом переулке. В здании кипела активная стройка.

– Пока, Герой, – то ли с иронией, то ли с добрым юмором попрощались со мной сотрудники, которые привезли меня. Такое обращение было следствием того, что ранее я заявил им, что считаю всех, кто ведет борьбу с этим режимом героями. Как известно герои – это люди со сломанной судьбой. Люди не почитают тех, кто тихо, мирно и с комфортом прожил свою жизнь. Большинство героев это те, кто жертвовал своей жизнью и свободой, чтобы за это войти в историю.

У здания СК меня передали Аванесяну из ГУПЭ. С ним мы и поднялись на пятый этаж в кабинет к Быстрову. Там меня уже ждали, помимо Быстрова несколько сотрудников из различных силовых структур. Необходимо было оформить ряд документов, постановление о возбуждении уголовного дела в отношении меня.

Для допроса, по закону, необходимо присутствие адвоката. Конечно в теории можно и без него, но тогда если я в дальнейшем откажусь от показаний, данных без адвоката, то результаты допроса будут признаны недопустимыми. Поэтому большинство следователей предпочитают дождаться адвоката, даже если это займет уйму времени. Мой адвокат не мог подъехать в тот день по семейным обстоятельствам, поэтому мы ждали государственного защитника.

Следователь Быстров, судя по всему, осознавал то, насколько грязную работу он выполняет. Единственный раз, когда он прямо проявил неуважение, был момент , когда я в разговоре с другим сотрудником, заявил примерно то, что я невиновен, «ЧБ» действовал в рамках закона, а мое преследование это политические репрессии. В разговор вмешался Быстров «Ну ты что хочешь сказать, что ты весь такой хороший и тебя несправедливо притесняют?» – с возмущением произнес он. «Да. Именно так» – быстро и твердо ответил я. После этого Быстров все время пытался льстить мне, «играть хорошего копа». Судя по всему, глубоко в душе его мучила совесть, он понимал, что поступает неправильно. Пока мы ждали адвоката, он предлагал мне чай и кофе, постоянно, когда стакан с кофе заканчивался, он спрашивал, не хочу ли я еще. Предлагал даже поспать на диване. Аванесян тоже решил показаться хорошим, поэтому сходил в столовую и за свои деньги купил мне поесть.

Но как были сотрудники, которых еще мучили остатки совести, так были и те, кто внушил себе, что действительно мы преступники, заслуживающие наказания. Такие сотрудники относились к нам с диким цинизмом, совесть у них давно приказала долго жить. Таким был тот молодой парень, с которым я ехал в Следственный комитет, таким был и находящийся в кабинете крупный, седой сотрудник лет 55. Именно тот, который столь активно разбрасывал вещи по моему дому, в поисках улик. Он вел себя громко и вызывающе. Когда по телевизору показывали новость о грядущей декриминализации 282 статьи, депутат от ЛДПР Шергунов, в интервью говорил вполне правильные вещи, что слова человека можно трактовать с разных позиций, из-за чего сложно понять, где есть разжигание ненависти, а где нет. Тот самый сотрудник начал возмущаться:

– Что значит сложно понять? Есть эксперты, которые точно дадут ответ!.

Его лицемерие меня поразило. Я сказал, как есть о том, что все эти эксперты делают такие субъективные выводы, которые им скажет следствие, а докопаться и найти экстремизм можно при желании вообще в чем угодно. Этот сотрудник не нашел что мне ответить, но в диалог вошел другой, сидящий в углу кабинета:

– На самом деле это не так, никто не решится дать ложную экспертизу. Все знают об уголовной ответственности, об ущербе для репутации, поэтому почти всегда эксперты проводят непредвзятое исследование – сказал он.

Этот сотрудник говорил уже не так вызывающе и уверенно. Было очевидно, что он сам в это не верит, а лишь пробует внушить себе мысль, будто делает правильное дело.

– Да все понимают, что все эти выводы экспертов высосаны из пальца, об этом скажет не то, что независимая экспертиза, а просто любой здравомыслящий, сторонний наблюдатель. – ответил я.

Этого сотрудника я знал. Ему было лет тридцать. В социальной сети «Вконтакте» его звали «Рома Корень». Однажды он прикинулся обычным человеком, разделяющим наши идеи. Он написал на наш организационный аккаунт, сказал, что хочет посетить рейд проекта «Цитадель». Мы добавили его в чат оповещений и позвали на рейд. Во время рейда он стоял в сторонке и молчал. Когда после рейда ему написали сообщение о его впечатлениях от рейда, он ответил так «Было здорово». Но я ожидал что-то вроде «Белого вагона». Для справки «Белый вагон» это когда народ спускается в метро или едет в электричке и избивает приезжих. Из-за того, что человек не может выйти из вагона между остановками, а также позвать полицейского, нападающие могут спокойно избивать жертву до следующей остановки. Естественно человеку ответили, что мы такими вещами не занимаемся.

Несколько позже, когда мы готовили несанкционированную акцию по поводу выборов в Госдуму в сентябре 2016, мы по неопытности позвали на нее всех людей из чатов, в том числе «Рому Корня». Несмотря на то, что оповещение приходило через шифровальную программу Privnote, об акции стало известно органам. К счастью, благодаря своевременным действиям, каратели смогли задержать лишь меня одного. Чуть позже мы чистили чаты и удаляли оттуда неактивных людей, в том числе и «Рому». Уже спустя продолжительное время мы случайно нашли публикацию какого-то активиста, который рассказал о различных внедренных сотрудниках в ряды оппозиции. Среди них был и «Рома», оказавшийся капитаном ЦПЭ. По описанию он позиционировал себя как «мирного человека, который просто хочет со всеми дружить». Тогда нам всем и стало понятно, как органы узнали про акцию.

И вот он сидел возле меня, человек ,«который просто хочет со всеми дружить». В принципе он вполне подходил под эту характеристику. Он и еще один такой же молодой сотрудник, дружески расспрашивали меня о различных движениях и личностях правой и в целом оппозиционной среды. Конечно, их не интересовали, какие то тайные вещи, которых они не знают, иначе я не стал бы отвечать. Они просто расспрашивали мое оценочное мнение, считаю ли я человека достойным или нет. Интересны были им и мои мотивы, побудившие меня к борьбе. «Рома Корень» решил в свою очередь и сам поделиться своим мнением обо мне и «ЧБ».

– На самом деле хочу сказать, вы действительно показывали высокий уровень, например проект «Цитадель», вся эта борьба с незаконной торговлей, это действительно достойно уважения. Но вы со временем перешли черту и стали действовать слишком жестко. Этот ваш «Манифест» уже выходил за рамки закона.– говорил он.

Я хорошо помнил «Манифест», его осторожные и обтекаемые формулировки, поэтому сказал, что ничего нарушающего закон там быть не могло.

– Нет, там любой эксперт найдет экстремизм, вы должны были действовать более мирно. – настаивал он.

– Но вообще добился ты конечно многого. Мы знаем, что многие более опытные и старшие соратники советуются с тобой, прислушиваются к твоему мнению.

Говорил он все это довольно искренне, я даже подумал, что он по настоящему симпатизирует нашей идее. Мне показалось, что в этих людях как будто существует раздвоение личности. Одна личность заставляет работать в карательных органах, внедряться к нам, составлять рапорта, устраивать слежку. Другая личность понимает правоту национального движения, сопереживают ему. Кто-то из них пытается оправдаться тем, что идеи у нас правильные, но оппозиционная борьба, якобы идет во вред стране, вот если бы мы сотрудничали с властью то это, мол, было бы другое дело. Поэтому многие сотрудники лестно отзывались о проекте «Цитадель», в рамках которого производилось взаимодействие с полицией. Не уж то, они не понимали, что причина проблем нашего народа это действующий режим? При Путине абсолютно невозможно никакое русское национальное государство. Тот же проект «Цитадель» это вовсе не помощь государству, а лишь орудие пропаганды для дальнейшей оппозиционной борьбы. Мы организовывали рейды не для того, чтобы депортировать пару мигрантов и выгнать с точек несколько нелегальных торговцев, ведь взамен их власти завезут еще миллион таких же, отдадут им на откуп огромные рынки. Мы проводили рейды в первую очередь, чтобы показать актуальность проблемы, чтобы продемонстрировать людям, что именно мы, абсолютно бескорыстно боремся с этой бедой, пока исполнительная власть ей потворствует. Русский национализм абсолютно не совместим с режимом Владимира Путина.

Тем временем, следователь оформил протокол задержания и вручил постановление о возбуждении уголовного дела. Как оказалось мне вменили целых ШЕСТЬ статей УК РФ. В скором времени подъехал адвокат, нерусская женщина, предположительно калмычка, с довольно сложной фамилией. Следователь оставил нас наедине. Я сразу сказал, что у меня уже есть адвокат. Поэтому ее роль чисто формальная. Мы еще немного пообщались. Она, как оказалось, защищала Разумова, которого обвиняли в вербовке людей в «Правый сектор». Сказала, что у нас похожие ситуации, он также юрист. Рассказывала, что он признал вину, но выбрал суд присяжных, о чем будто-бы пожалел. Как я понял потому, что присяжные не признал его заслуживающим снисхождения. Я тогда плохо знал о Разумове и не мог скептически воспринять сказанное, как я потом узнал, Быстров как раз и вел его дело. Также адвокат дала пару банальных советов, вроде того, что надо апеллировать к отсутствию умысла. Когда мы поговорили, следователь вернулся, чисто формально уведомил меня о возможности заключить досудебное соглашение о сотрудничестве. «Тебе, как юристу, должно быть интересно почитать на досуге» – сказал следователь, вручив выдержки из УПК насчет досудебного соглашения о сотрудничестве. Я отказался от дачи показаний до встречи со своим адвокатом. Поэтому работа адвоката по назначению была окончена подписание ею протокола допроса. Когда адвокат ушла, мы стали ждать пока приедет конвой и увезет меня в ИВС. Ждать пришлось довольно долго.

Во время ожидания следователь повел меня в туалет, и подышать свежим воздухом на балконе, предварительно попросив не прыгать.

Идя по коридорам СК, я заприметил сидящую возле кабинета женщину лет 45, переднеазиатской внешности. Она странно посмотрела на меня, несмотря на то, что я абсолютно точно ее не знал. Стоя на балконе, следователь задавал мне крайне глупые вопросы. «Почему не открыл дверь сразу, почему телефон почистил?» – говорил он. «А Вы думаете, я буду помогать Вам меня посадить?» – отвечал я. Парадоксально, что он, как и другие сотрудники, злился на то, что я потер телефон, при этом уверяя, что они все равно смогут восстановить информацию. «Ну, удачи вам» – сказал я на это.

Вернувшись в кабинет, я продолжил пить кофе, попутно общаясь с Быстровым. Я шутил, смеялся над его шутками, совершенно не собираясь давать ему какую-либо информацию, например не отвечал на вопрос, кто оплачивал поездку представителей «ЧБ» в Германию и давали ли немцы нам деньги. Вообще вопросы финансирования всегда особо волновали органы.

Неожиданно, через дверной проем, я увидел Едина Баграмяна, заходившего в соседний кабинет. «Там Баграмян?» – задал я следователю риторический вопрос, на который он утвердительно кивнул. Естественно никаких подробностей о том, что происходит с Баграмяном и с Макаровым, мне не сообщили, лишь краем уха я услышал, что у Макарова нашли около десятка ножей. И разумеется, нам не позволили находится рядом, чтобы разговаривать. Это стандартная тактика следствия, лишать нас информации и изолировать друг от друга, чтобы мы не смогли продумать тактику защиты, находились в подавленном состоянии неведения. Тогда до меня дошло, что эта женщина сидит в коридоре, это была Наталья Единовна Баграмян, мать Едина. Крайне истеричная женщина, безумно любящая своего сына. Помню, как она откопала телефон моей матери и слезно умоляла заставить меня удалить пост, о том, что Едина с позором выгнали из «ЧБ». Я также разговаривал с ней по телефону. Как она обещала, что ее сын исправится, извинится перед нами, лишь бы мы удалили пост. Я тогда пошел ей навстречу и сильно об этом пожалел. Интересно как она смогла добиться, чтобы ее пустили в Следственный комитет. Меня также мучал вопрос, понимает ли Баграмян, что сливая нас, он топит и себя и отказывается давать на нас показания или же он, как давно хотел, сотрудничает со следствием? Я справедливо склонялся ко второму варианту.

Из разговора со следователем я понимал, что он прекрасно знает об обстоятельствах, оправдывающих нас, но нагло игнорировал их во время следствия. Например, он знал, что Спорыхин, по личным обстоятельствам, покинул «ЧБ», что в 2015-ом я добровольно написал в Прокуратуру обращение, с просьбой проверить наш лозунг «Россия для русских – Европа для белых», тем самым подтверждая отсутствие у меня умысла на возбуждение ненависти или вражды. Быстрову было на это плевать. Ему дали указание и он его послушно исполнял. Он был типичным сотрудником правоохранительных органов путинской России, которым все равно плевать на закон, мораль, справедливость, будущее русской нации. У них на уме лишь карьерный рост, теплое насиженное место, точно так же как и в советское время.

«Рома Корень» к тому времени уже уехал, попрощавшись со мной крепким рукопожатием и пожелав удачи. Со мной, кроме следователя, остался общаться молодой сотрудник УЗКС ФСБ. Он все пытался понять мою мотивацию. «Ты ведь понимаешь, что сейчас поедешь в тюрьму?» – спросил он. «Ну, я делаю что должен, а будь что будет. Что значит жизнь отдельно взятого человека в сравнении с жизнью целого народа? Если надо, то я готов ко всему». – ответил я.

Пока я ждал конвоя, было время рассмотреть кабинет следователя. В шкафу стояли грамоты «Старшему следователю по особо важным делам И.Э Быстрову за успехи в службе». Заодно я узнал, к какому подразделению принадлежит Быстров. Нашим делом занималось Управление по расследованию преступлений связанных с применением запрещенных средств и методов войны. На стене висела доска, на которой были нанесены следующие надписи: «ЧБ – 5М», «МД – 9М», Королев – 18М, ИГИЛ (запрещена в РФ) – 30М. Я сразу догадался, что это были сроки следствия по уголовным делам в отношении соответственно нас, «Мизантропик дивижн, Королева и Исламского государства (запрещена в РФ). Непонятно было только что за Королев? Никола Королев? Но ведь он уже давно осужден, или на него возбудили еще какое-нибудь дело? Следователь отвечать на этот вопрос не стал.

И вот, под вечер, Быстрову надоело ждать. Он позвонил на Петровку и поинтересовался, где конвой? Ему был дан ответ, что конвои сейчас заняты, однако как оказалось, отвезти меня могут и сотрудники УЗКС ФСБ. Перед отъездом я поинтересовался у Быстрова, не посадят ли меня в одиночную камеру на Петровке. У меня ранее уже был опыт нахождения в одиночестве в отделениях полиции. Это было крайне неприятное времяпрепровождения, я был готов сидеть с кем угодно, хоть с мигрантом, хоть с алкашом, главное не одному. Люди бывают разные, кто-то рад был бы посидеть один, поразмышлять, обдумать ситуацию, но не я. Для меня нахождение в одиночестве это уход в себя, который в подобной ситуации привел бы к унынию и пессимизму, тогда как общение позволяло не обращать внимание на проблемы. А в тот момент у меня были очень большие проблемы. Следователь успокоил меня, пояснив, что меня вряд ли посадят в одиночную камеру.

Через несколько минут эфэсбэшники готовы были вести меня в ИВС. Я попрощался со следователем и меня вывел на улицу тот молодой сотрудник УЗКС и другой каратель – Афонин, глупый накаченный мужик лет 55. Пока мы ждали автомобиль у КПП СК, я стоял с Афониным , тот, как и все остальные пытался понять мою мотивацию, периодически сравнивая меня с декабристами.

– А ты о родных не думаешь? – поинтересовался он.

– Думаю, – ответил я, – Для меня родные это все 120 миллионов русских людей, и именно об их счастье я думаю в первую очередь.

Через несколько минут подъехал автомобиль и трое сотрудников ФСБ повезли меня в ИВС. Я в последний раз вживую увидел центральные улицы моего города через окно автомобиля. Приехав на территорию ГУВД Москвы, ждать пока будут оформлены документы пришлось, наверное, около часа, все время я провел в автомобиле. В дальнейшем мне еще много времени придется провести вот в таких ожиданиях непонятно чего. Вероятно тому виной тотальная лень сотрудников органов. Заодно я мог рассмотреть впечатляющие масштабы Петровки,38 со стороны внутреннего двора.

Когда, наконец-то, все договоренности по поводу моего размещения в ИВС были достигнуты, меня провели во внутрь. В помещение для обыска, меня заперли в клетке. Афонин помог полицейским с несколькими документами, связанными с моим поступлением в ИВС, затем попрощался со мной, пожелав мне удачи, и уехал. С этого момента началось мое нахождение в ИВС.

Что я чувствовал в тот день? Поначалу злость, вспышку адреналина, которая затем вновь и вновь вспыхивала в конкретные моменты, вроде того, когда мне не разрешили оставить записку родителям. Однако в целом, я испытал тогда, наверное, все чувства. Обиду, что задержание прошло так рано, а я столько всего не успел сделать, да и вообще сам факт, что оно произошло, хотя я уже давно предполагал, что такой вариант вероятен и морально был к нему готов. Испытывал решимость, так как ощущал себя подлинным революционером, против которого режим бросил такие средства. Было и любопытство, что будет дальше, как люди отреагируют на мой арест, в чем суть обвинений. Но не было какого-то страха, отчаяния, ощущения, что все потеряно, какое очень часто испытывают простые уголовники. Является ли причиной этого моя храбрость или нет, это решать не мне, но я точно осознавал, что я не сделал ничего плохого, что я верю в свою правоту, а от моей посадки правящий режим легитимнее не станет и народ как выходил на улицы, так и будет выходить. Этот предавало мне уверенность и бодрость духа.

Несмотря на свой вспыльчивый характер, я напрямую почти конфликтовал с силовиками в тот день. В основном я общался спокойно, перемежая это шутками. Создавать для себя негатив нужды не было, каратели и так знают, как я к ним отношусь. Хотя я иногда вежливо напоминал им об этом, без агрессии употребляя фразы вроде «вы работаете на плохих парней». Я не мог показать им свое волнение, они должны были знать, что я твердо стою на своем.

Давать показания лучше всего на суде, причем в самом конце, после исследования всех доказательств. Таким образом, вы будите полностью знать, что известно обвинению и что они могут использовать в качестве доказательств – сюрпризов для вас не будет, вы сможете дать наиболее выверенные показания, будете знать позицию ваших подельников, а они, соответственно будут знать вашу.

Некоторые считают, что лучше давать показания до суда, после ознакомления с материалами дела. Это конечно лучше, чем давать показания во время следствия, вы уже знаете, что известно системе. Однако при таком раскладе вы будите давать показания в отсутствии подельников, в отличие от дачи показаний в суде. Как не согласовывай показания с подельниками, всегда найдутся какие-нибудь нечаянные, несущественные противоречия, которые обвинение обязательно будет трактовать против вас. Бывали даже такие случаи, когда особо хитрые следователи показывают обвиняемому фальшивые показания его подельника, утверждая, что тот все рассказал, внося разброд и вынуждая обвиняемого давать показания в ответ. Потом эти липовые показания выкидываются, следователь приходит к другому обвиняемому и показывает уже настоящие, обличающие его показания. Вскрыть такой обман не так просто. На суде же такие манипуляции исключены. Поэтому необходимо заранее договориться с подельниками о моменте дачи показаний, чтобы на враньё следователя отвечать, что вы знаете, что подельник не мог давать показаний.

К тому же к суду часть статей и доказательств могут не дойти по разным причинам, поэтому высказываться по ним не будет нужды.

Единственным плюсом дачи показаний после ознакомления является необходимость для следователя срочно возобновлять расследование, чего они очень не любят.

Есть также и минусы, от данного адвоката. Он все равно приведен к вам следствием, он зависит от них. Наивно думать, что следователь предоставит вам адвоката, способного вам реально помочь. Все что вы расскажите такому адвокату, будет известно и следствию плюс такие адвокаты обычно не обладают высоким профессионализмом, они привыкли не работать, отделываясь лишь формальным присутствием, ведь их успех в деле, в большинстве случаев, не зависит от их гонорара. Поэтому лучший вариант это пользоваться услугами своего платного адвоката.

Всегда лучше заранее обеспокоится поиском адвоката, еще до возбуждения дела, если же дело уже возбуждено, то необходимо связаться с родственниками, чтобы они занялись поиском адвоката. Денежный вопрос не должен вас волновать, свобода не стоит никаких денег. Оказавшись на воле, благодаря хорошему адвокату, вы сможете заработать куда больше денег, чем находясь за решеткой, то есть вложения в защитника в коне конов окупятся. Можно также обратится за помощью в правозащитные организации. Если они и не предоставят вам бесплатного адвоката, то хотя бы помогут найти более качественного защитника, за меньшие средства, к тому же могут помочь правовой консультацией, информационной поддержкой.

Итак, возвращаясь к допросу. ВСЕГДА (!!!) надо соглашаться давать показания, только посоветовавшись со своим защитником. Он профессионал и посоветует, что и как сказать на допросе. Да и вообще, при первом допросе человек, как правило, растерян, сложно адекватно оценить ситуацию, в результате можно наговорить много лишнего. Уже позже, собравшись с мыслями, вспомнив важные подробности, можно многое обдумать. Плюс уже при избрании меры пресечения вы сможете ознакомиться с материалами, которые следствие предоставляет в основание своего ходатайства. Полистав их, вы сможете примерно понять осведомленность следствия и доказательственную базу против вас, от чего уже можно будет отталкиваться на допросе.

Не стоит недооценивать первый допрос. Если вы уже дали показания в присутствии адвоката, вы конечно сможете потом дать другие показания, но суд будет иметь полное право обосновывать приговор вашими первоначальными показаниями. Причем противоречие в показаниях только усугубит проблему. Суд посчитает это за попытку ввести его в заблуждение и уйти от ответственности. Некоторые «гении», меняющие показания, любят говорить в суде, мол, показания они дали в присутствии адвоката по назначению, под давлением следствия. Естественно никакой силы этот довод не имеет. В соответствии с законом, для суда не имеет значение, защищает ли вас платный адвокат или адвокат по назначению, у суда нет никаких оснований априори не доверять назначенному адвокату, даже если все понимают, что на практике такие защитники могут на многое закрывать глаза. Если же на вас оказывалось давление то об этом надо обязательно упомянуть в протоколе допроса, там есть специальная строка для ваших замечаний. Если вы этого не сделаете, а лишь заявите о давлении потом, никто вам не поверит. Такие заявления будут выглядеть в глазах суда как наглая ложь и попытка переобуться. Судей очень злит такое поведение.

На практике все мы знаем, что силовики могут, наплевав на закон, применить к вам физическую силу, вынуждая сознаться. Ни в коем случае нельзя на это поддаваться, лучше потерпеть несколько часов, чем потом терпеть несколько лет за решеткой. Помните, если они используют такие методы, значит им очень нужны ваши показания, потому что без них на вас ничего или почти ничего нет. О любом физическом насилии необходимо указывать в протоколе допроса, требовать снятия побоев. Если вы вытерпите, то факт физического насилия обернется в вашу пользу. Попадаются и такие случаи, когда люди дают признательные показания, или даже берут на себя вину за то, чего не совершали, под угрозой возбуждения дела против их родных или близких. Поддаваться на угрозы следствия это величайшая глупость. Если бы они могли посадить вместе с вами родных и близких, это бы уже было сделано, наивно рассчитывать на то, что они будут благородно соблюдать свое слово. Никогда и ни за что нельзя брать вину за то, что не совершал. Если вы отступите, то уже постфактум будете об этом очень жалеть.

Если бы силовики знали что такое честь, то вы бы не сидели на допросе в качестве обвиняемого. Если после того как вы признали вину, органы не стали трогать ваших близких, то не из-за того, что выполнили свое обещание. Просто они никак не могли причинить им вреда.

Уж тем более не надо верить на уговоры, что если вы сдадите кого им нужно то вас отпустят. Это еще более наивно. Будьте уверены, если в отношении вас нету никаких доказательств, с вами ничего не смогут сделать. Если же у системы есть возможность вас посадить, то они сделают это, просто дождавшись, когда посадят тех на кого вы дали показания. Вашей посадке будет способствовать и то, что те, кого вы сдали, обязательно в ответ сдадут и вас. Возможно, вам дадут меньший срок, но выйти сухим из воды не получится.

Более того, как ни странно, если вас вынуждают дать показания и остаться в качестве свидетеля, это хуже, чем если вы даете показания в качестве обвиняемого. Если вы обвиняемый то можете заключить соглашение о досудебном сотрудничестве, скрепленное подписью прокурора.

Выполнив это соглашения, вам могут дать не более половины от максимального срока. Кроме того как обвиняемый вы сможете знакомиться с материалами дела, отказаться от дачи показаний. Тогда как будучи свидетелем у вас не будет ни прав, ни гарантий, одни обязанности. Люди, которые надеются сдать товарищей и выйти сухими из воды, на деле оказываются в положении туалетной бумаги для следователя. Эти люди теряют уважение своих товарищей, народа, Бога, даже силовики испытывают к ним презрение. А самое главное, что такие люди теряют уважение самих к себе. Их как предателей будут судить трижды: на суде тирании, суде народа и божьем суде. Если уж человек выбрал путь борьбы с системой угнетателей, то он должен быть готов, что сядет в тюрьму, вопрос лишь в том, как он будет сидеть? Как герой и человек чести или как предатель и трус? Причем разница не только в терминах. Человек, который давал показания под диктовку следствия, будет сидеть в «шерсти» т.е. самой низшей тюремной иерархии, можно сказать неприкасаемые для других заключенных. Также не надо надеяться на статус так называемого тайного свидетеля. Как бы следствие вас не засекретило, по содержанию ваших показаний ваша личность и так станет известна, и вы будите с позором раскрыты. Поэтому, подводя итог, надо запомнить, что честь и порядочность это основа ваших действий во время следствий, которая в итоге будет вознаграждена. Умейте сказать нет, противостоять давлению. Это пригодится не только при задержании, но и по жизни.

Не стоит забывать и о том, что если вы сообщили информацию во время «беседы» с силовиками без занесения в протокол допроса, это еще не означает, что ее не смогут использовать против вас. Конечно, то что вы сообщите вне допроса, к делу не прикрепишь, но эти данные смогут подсказать следствию, в каком направлении стоит «копать». Поэтому старайтесь следить за языком, не раскрывать следствию ту информацию, которая может им помочь, например о личных данных тех, кто проходит или может пройти по делу. В тоже время сами внимательно слушайте то, что говорят силовики, внимательно читайте документы, ищите то за что можно зацепиться, выстраивая линию защиты.

Держать вас без решения суда имеют право не более 48 часов, поэтому если эта норма нарушается, то требуйте вашего освобождения, если же вас таки вывезли в суд по истечении этого срока, то обязательно заявите об этом на заседании.

Запомните, что у вас есть право на телефонный звонок. Если вам его не предоставляют, то также настойчиво требуйте, обязательно указав это в протоколе задержания. Воспользовавшись правом телефонного звонка, позвоните вашим близким, рассказав им о задержании и попросив прислать адвоката. При этом номера телефонов вам никто предоставлять не обязан. Выучите наизусть номера телефонов близких вам людей. Лучшую тактику защиты вы уже проработаете с адвокатом, но, на мой взгляд, если привлекаетесь за ваши взгляды, за публичную деятельность то тактика «я к оппозиции отношение не имею, просто случайно тут оказался» – вовсе не лучший вариант. Таким образом, вы лишаете себя поддержки гражданского общества, еще больше настроите против себя суд и следствие, которым очень не нравится, когда их пытаются нагло обмануть. Всегда лучше стараться говорить правду. «Да я оппозиционер, я выражаю свое мнение, но не считаю его противозаконным».

Хотя, конечно, каждое уголовное дело индивидуально и возможно вы с адвокатом придете к выводу, что лучше придерживаться иной тактики, и окажетесь правы. Главное поступать в соответствии с разумом и совестью.

И последнее. Возможно, кто-то задастся вопросом: Как психологически вести себя у следователя? Надо ли громко говорить в лицо следователю и оперативникам, что о них думаешь или вести себя с ними мирно и вежливо? Если есть возможность то надо сочетать оба варианта, вежливо и культурно общаться (естественно без слива важной информации), шутить и иногда спокойно, с улыбкой на лице напоминать им о том, какое зло они совершают, без прямых грубостей. Так вы сохраните свое лицо и сформируете о себе достойное впечатление. Если вас не бьют, не оскорбляют, то не надо повышать голос, вести себя чересчур импульсивно (как, к сожалению, я сам очень часто поступаю). Такое поведение допустимо, когда может помочь разрешить конфликт, в случае же допроса от того кричите вы на карателя или нет, напрямую ничего не зависит. Лучше поберечь нервы, не создавая ненужного негатива.

Следуя этим советам, вы сохраните чистую совесть и сделаете свой вклад в благоприятное разрешение вашего уголовного дела.