Читать книгу Идеальный гражданин - Владимир Ратников - Страница 5

Блаженны изгнанные за правду,

ибо их есть Царствие небесное.

Евангелие от Матфея, 5:10

В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом (УПК), избрание и продление меры пресечения, во время предварительного расследования осуществляет суд по месту нахождения органа, осуществляющего следствие. Учитывая, что в отношении меня следствие вело ГСУ СК РФ, избрать мне меру пресечения должен был, печально известный , Басманный суд.

В суд меня повезли где-то в обед. Перед тем как посадить в автомобиль меня ненадолго посадили в тесную камеру для ожидания, в которой находилась одна лишь скамейка. Разумеется, каждый раз на выходе из камеры меня тщательно обыскивали. В камере я сидел недолго, ожидая очередного решения каких то бюрократических вопросов.

Через пару минут дверь отворилась, сотрудники стали расспрашивать относительно моей учебы в Институте прокуратуры, работал ли я в правоохранительных органах или служил ли я в Росгвардии. На что я ответил, что в органах не служил и в Институте прокуратуры учился как обычный гражданский студент. Эти вопросы задавали так, как по закону нельзя содержать бывших сотрудников с обычными уголовниками. После этого меня вывели в гараж ИВС и еще раз обыскали.

– Какая у тебя статья? – спросил меня сотрудник перед тем как посадить в автомобиль.

– 282. – ответил я.

– Это что?

– Экстремизм.

– Сойдет.

У меня еще неоднократно будут в дальнейшем интересоваться, что означает статья 282. В сравнении с простыми, общеуголовными статьями, привлекаемые по 282 попадаются относительно редко, из-за этого мало кто понимает сразу, в чем меня обвиняют.

Меня завели в автомобиль для перевозки заключенных – автозак. Это была специально оборудованная «Газель», без окон в кузове. В нем было несколько отделений. Меня завели в одно из них («стакан») не снимая наручников. Это было тесное помещение размером менее одного квадратного метра, с малюсеньким сиденьем. Никакого искусственного освещения в нем не было, из-за тесноты человек страдающий клаустрофобией серьезно занервничал бы. Я чувствовал себя нормально, но было скучно. Пока мы ехали, я не знал, сколько времени, где мы едем. Я ожидал, что заключенных перевозят в тех же автозаках, что и административно задержанных, то есть достаточно просторных, с окнами. Но оказалось все намного хуже.

Мы ехали не слишком долго. Когда приехали, меня вывели во внутренний дворик суда. Помимо того, что я сам был в наручниках, ко мне прикрепили вторые наручники конвоир, чтобы я не мог отойти от него. Я поражался, как же они перестраховываются!

Помимо меня и конвоя, из автомобиля вывели еще одного мужчину, также в наручниках. Ему было лет 40, он был перепуган не на шутку, одет в деловой костюм, в руках у него было несколько пакетов. Нас завели в здание суда. Раньше думал, что до заседания заключенные ждут суда в автозаке. Как оказалось, в подвале суда были специальные помещения – боксы, где временно находились заключенные, ожидая заседания. Кроме того там же располагалась комната отдыха для конвоя, туалетные комнаты. В один из боксов заперли меня и того мужчину в костюме. Бокс это крохотное помещение, где более менее нормально могли себя чувствовать два человека. В этом боксе, как и во всех остальных, ничего кроме деревянной скамейки не было. При необходимости попасть в туалет, надо было постучать в дверь и позвать сотрудника, хотя те сами узнавали у нас, нужно ли нам в отхожее место. Туда водили без наручников, но держа руки за спиной. Дверь в туалете держали открытой, чтобы стоящий рядом сотрудник полиции мог знать, чем заключенный там занимается. Перед помещением в бокс проводили легкий обыск, скорее даже просто формально.

Решил пообщаться с человеком в костюме.

– Какая статья? – спросил я.

– Превышение. – неохотно ответил он. Было очевидно его волнение.

– Превышение чего? Обороны? – уточнил я, так как статей начинающихся с такого слова в УК было несколько.

– Превышение полномочий. – сказал он, не смотря на меня и судорожно дергая ногами.

– А где ты работал то? – мне стало интересно, судя по всему, он чиновник, возможно сотрудник органов.

На мой вопрос он отвечать не стал, махнув рукой. Говорить он судя по всему не хотел, поэтому я не стал продолжать диалог.

Через время заглянул полицейский, он должен был узнать номер статьи моего соседа. Тот не знал номера, никаких документов, где мог бы значиться номер его статьи у него не оказалось. Отсюда я сделал вывод, что, скорее всего не из правоохранительных органов. Скоро его вывели из бокса, и я остался в одиночестве.

Мне казалось, что я ждал очень долго. Думал о своем деле, о реакции на него, о грядущей революции, о чем вещала надпись на стене «революция будет 05.11.17». Видимо в этом боксе побывали активисты «Артподготовки». Вообще в подобных помещениях стены почти всегда исписаны, в основном люди пишут свои ФИО, клички, сроки, статьи.

Пришла моя очередь на судебное заседание. Вначале мы прошли одной лестнице, служебной, затем перешли на лестницу общего пользования. Когда то меня уже судили в Басманном суде по административной статье.

Возле зала уже стояли мои родные, близкие и соратники. Я поздоровался со всеми. Было радостно видеть их. Наверное, самая главная поддержка, которую могут оказать узнику, это хождение на суды. Тогда человек действительно понимает, что он не один, что его не бросили. На воле, я сам не раз ходил на суды к незаконно преследуемым, чтобы выразить поддержку. А на суды к Александру (Белову) Поткину еще и руководил организованным хождением.

Перед тем как начать заседание и впустить зрителей, в зал завели меня одного и посадили в клетку, после чего освободили от наручников.

Клетки в судах это отдельная тема, которая волновала меня еще на воле. Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) признал незаконным содержание обвиняемых в клетках во время судебного заседания. Действительно такое ограничение прав чрезмерно и нецелесообразно. Почему человек, который еще не признан виновным, должен находиться в клетке как уже признанный преступник? Таким образом, его уже делают виновным в глазах суда и общества. Конечно, можно сослаться на необходимость обеспечения безопасности участников процесса, но разве с такой задачей не справится конвой и судебные приставы? Все равно никакого оружия у заключенных не может оказаться, после такого огромного числа тщательных досмотров. Вероятность сбежать из зала суда также стремится к нулю. Совет министров совета Европы поручил РФ устранить данное нарушение. Во всех цивилизованных странах подсудимые сидят за столом, в зале суда, как и полагается человеку, который еще не признан виновным, в некоторых странах, например в Швеции, на подсудимых даже не надевают наручники. Да даже в СССР подсудимые сидели за невысокой перегородкой, клетка была построена в зале суда специально для Чекатило и затем какие-то воспаленные умы в Минюсте посчитали опыт удачным и внедрили клетки повсеместно. Еще можно поспорить насчет помещения в клетку обвиняемых в насильственных преступлениях, но почему находиться в клетке должны обвиняемые в экономических и политических преступлениях? Особенно смешно, когда в клетку заводят стариков, женщин, инвалидов. Власти действительно считают, что могут убедить народ, что эти категории заключенных могут представлять опасность? К счастью на 2019 год уже во власти заговорили о необходимости демонтажа клеток, но пока дошло лишь до промежуточного варианта в виде установки вместо клеток так называемых «аквариумов» то есть закрытых помещений, огороженных толстым стеклом. Это конечно не клетки, нет такого отрицательного психологического воздействия, но все равно полумера, и то, мало где это сделано.

В зале уже сидел мой адвокат по договору – Юрий. Мы поздоровались, он извинился, что не смог приехать ко мне раньше ввел меня в курс дела. Ознакомившись с материалами дела, он обнаружил там показания двоих человек: Спорыхина и Долгова, что за Долгов я не знал, но, по словам Юрия, они дали вполне нейтральные показания. Показаний Баграмяна отчего то не было. Никаких оснований заключения меня под стражу не было, кроме липовых справок Аванесяна. Согласно справкам я якобы сообщал другим соратникам о желании в случае уголовного преследования уехать в Белоруссию, там приобрести билеты международных авиакомпаний и улететь в страны ЕС, предположительно в страны Прибалтики или ФРГ. Это были ничем не подтвержденные выдумки центра «Э». Вторая справка говорила о том, что я, якобы размещал в группе «Автономные НМ (эшник тут сделал опечатку) Москвы) пост «Мы не угрожаем, а предупреждаем» с фотографией судьи Зельдиной и надписью «Продажная судья». В связи с этим к ней с 2016 по 2018 год применялись меры безопасности.

Информацию в справках также ничем не подтверждали, к примеру тем, что пост якобы выложен с моего IP-адреса и подобным. Пост я действительно не размещал, хотя знал о чем речь. В отличие от информации из первой, этот факт имел место, но автором его был Баграмян. Он это сделал по своей инициативе, никаких угроз там не было, лишь обвинение судьи в коррупции, и по моему мнению весьма обоснованные. Можно ли назвать судью честной которая вынесла мне обвинительный приговор по сфальсифицированному, политическому делу и при этом, назначив всего лишь обязательные работы детям руководства «Лукойла», которые пьяные разъезжали на дорогом внедорожнике по встречной полосе, тротуарам, скрываясь от полицейских, оскорбляя представителей власти и все это размещали в Сети Интернет?. Общество требовало их посадки, но судя по всему у Зельдиной был свой корыстный интерес. И разве можно на основании таких рассуждений применять к судье меры безопасности и основывать на этом требования заключения под стражу? Было ясно, зачем к ходатайству следствия прикрепили эту справку. Это оказывало психологическое воздействие на суд, мол, отпустим Комарницкого, он и вам будет угрожать.

Адвокат сказал, что будет из-за всех сил бороться, чтобы меня не заключали под стражу. Но если это произойдет то он поговорил с Быстровым и они определили, что меня отправят в спецблок «Матросской тишины», там сидят в основном по политике и экономике, поэтому спецблок посвободнее от блатных понятий. Даже если меня и заключат под стражу, то решение будем обжаловать в Мосгорсуде, уверял Юрий.

Через несколько минут пришел Быстров и представительница Генеральной прокуратуры, которая должна была поддержать ходатайство следствия, при условии его «законности» разумеется.

Еще через пару минут впустили зрителей, и в скором времени вышла судья Графова, женщина лет 45-ти. Судебное заседание началось. После опроса меня по моим личностным данным, выступил Быстров, зачитывая ходатайство о заключении под стражу. Когда он его читал, то постоянно сбивался, заикался, говорил почти шепотом. Возникало такое чувство, что это не меня, а хотят посадить за решетку. Свое ходатайство он аргументировал стандартными формулировками, мол, есть основания предполагать, что находясь на свободе я скроюсь от следствия, продолжу преступную деятельность, буду угрожать участникам процесса, уничтожу доказательства по делу. В качестве оснований для таких подозрений он назвал обсуждаемые мной с Юрием справки центра «Э», тот факт, что в отношении меня уже рассматривается другое уголовное дело, а также то, что я неоднократно привлекался к административной ответственности. В общем, то кроме этого фактических оснований для заключения меня под стражу не было. В принципе в моем случае оснований еще много, в сравнении с аналогичными случаями. Как правило, если речь идет о москвичах, таких оснований вообще не называют, отделываясь одними своими предположениями, чего по закону не имеют права делать. В результате сотни людей находятся под стражей, без каких либо оснований. Все усложняется тем, что на практике те, кто находится под стражей, вероятнее всего автоматически получат реальный срок лишения свободы.

Позицию следователя поддержал представитель Генпрокуратуры, что совсем неудивительно. При избрании меры пресечения, сотрудники прокуратуры играют роль статистов, они постоянно меняются от заседания к заседанию, не говорят ничего отличающегося от позиции следователя. Хотя в моем случае представитель прокуратуры умудрилась и оговориться, что я судим за экстремистские преступления и привлекался к административной ответственности за экстремистские правонарушения, что с юридической точки зрения было неверно.

После слово дали мне. Многие говорили мне, что я умею выступать, и, скорее всего, ораторство действительно мне давалось. Отчасти это были природные способности, отчасти сказывался опыт выступлений во время учебы, ну и конечно свою роль сыграла общественная деятельность. Я говорил как обычно, аргументированно опираясь на закон, судебную практику, с эмоциями и жестами. Выступать я любил всегда.

Я просил суд оставить меня на свободе, опираясь на то, что никаких фактических данных, для заключения меня под стражу, следствие не представило. В том числе ничем не подтверждались липовые справки Аванесяна. Говорил и о том, что я не совершал никаких действий, свидетельствующих о моем желании скрыться от следствия, вроде покупки билетов международной или междугородной перевозки или продажи собственности. То, что я не собирался скрываться, свидетельствовало так же то, что я постоянно проживаю в Москве, в собственной квартире. Учусь в Университете.

Затронул я и ляп в речи представителя прокуратуры, заявив, что вопреки ее словам я считаюсь несудимым за возбуждение ненависти, так как приговор не вступил в силу, ведь еще не было апелляции (до которой, правда, оставалось меньше недели). К административной ответственности именно за экстремистские правонарушения я не привлекался. Да, действительно я в течение года до суда привлекался к ответственности за якобы мелкое хулиганство и участие в несанкционированном митинге, и эти преследования фактически носили политический характер, но в соответствии с законом данные правонарушения не относятся к экстремизму. Поэтому данный довод прокуратуры, о том, что на свободе я могу продолжать преступную деятельность, не состоятелен. К сожалению, я не успел затронуть чисто политическую суть вопроса, думая, что мне предоставят возможность выступить еще во время заседания, но это оказалось не так.

Потом выступил мой адвокат. Я уже многое сказал, поэтому некоторые вещи Юрию пришлось повторять, но и от себя он добавлял вполне обоснованные вещи. Вообще Юрий действительно хороший адвокат, несмотря на то, что он не столь распиарен, мне казалось, что он куда профессиональнее, чем какие-нибудь именитые адвокаты вроде Павды или Резника. Юрий приложил к делу ходатайства моих соседей в котором они положительно характеризовали меня и просили не отправлять в СИЗО. На аргументы о том, что я уже нахожусь под следствием, а потому, мол, буду продолжать заниматься преступной деятельностью, он обоснованно ответил, что факт расследования в отношении меня скорее говорит обратное. Если я тогда, находясь под подпиской о невыезде, не пытался нарушить эту меру пресечения, то отчего следствие считает, что я нарушу ее теперь?

Справки Аванесяна Юрий назвал липовыми, ничем не подтвержденными и противоречащими действительности.

– Владимир, скажите, у Вас есть заграничный паспорт? – спросил он меня.

– Нет, нету. – ответил я как есть.

– Таким образом, – обратился Юрий к судье, – каким образом следствие представляет себе, чтобы мой подзащитный мог купить билеты в страны ЕС, не имея заграничного паспорта.

– Что касается угроз в адрес федерального судьи якобы со стороны моего подзащитного, то вероятно в таком случае имело место изменение прежней меры пресечения, ведь угрозы судье это грубейшее нарушение, однако за два года нахождения моего подзащитного под подпиской о невыезде, ни разу не было заявлено ходатайство об ужесточении меры пресечения. – Так опроверг Юрий справку центра «Э» об угрозах судье.

В отличие от меня, настаивающего на избрании подписки о невыезде, Юрий ходатайствовал об избрании меры пресечения в виде домашнего ареста, хотя и признал, что даже для такой меры нету никаких веских оснований. По словам Юрия, это было компромиссом между интересами следствия и моими интересами. Это ходатайство я поддержал, рассчитывая, что в дальнейшем можно будет сменить домашний арест на подписку о невыезде.

Следствие и прокуратура естественно возражали против ходатайств защиты. Судья изучила материалы дела и удалилась в совещательную комнату для принятия решения. На время составления решения всех вывели из зала, а меня вернули в бокс в подвале суда. Обратно меня вернули минут через 30-40. Когда я слушал решение суда, я рассчитывал, что с точки зрения закона, нет никаких оснований отправлять меня в СИЗО, но я жил в РФ и прекрасно знал какое здесь правосудие, а вернее то, что его тут нет.

Суд полностью встал на сторону следствия, признав их доводы обоснованными. Меня арестовали на два месяца, то есть до конца августа 2018 года. Я не сильно расстроился, так как был наслышан о репутации Басманного суда и надеялся на отмену решения в Мосгорсуде. Мне вручили решение. Интересным правилом было то, что при передаче в клетку чего угодно, эту вещь необходимо отдавать в руки конвоиров, которые, проверив, что мне не передают ничего незаконного, отдают это мне, даже если это решение суда, которое готовит секретарь. Это очередная мера предосторожности, которая способствует скорее нарушению прав обвиняемого, чем достижение целей безопасности.

В данной мне анкете я отметил, что желаю подавать апелляцию, пользоваться услугами моего защитника, лично участвовать в рассмотрении апелляционной жалобы. Вообще эта анкета чистая формальность, которая нужна, чтобы суд, более менее, представлял намерения обвиняемого. Если бы я указал, что хочу обжаловать решение, а потом не подал бы апелляции, то для меня не было бы никаких последствий, и наоборот, напиши я, что не хочу обжаловать решение, ничего не мешало мне, потом изменить это намеренье.

Перед уходом я послушал как судья хамит то своему секретарю, то моему адвокату. После этого я осознал, что она оказалась похожей на жабу.

Меня отвели в бокс и через некоторое время повели в Газель, после чего повезли обратно на Петровку. Обратно я ехал уже без того задержанного сотрудника. Скорее всего, его не стали заключать под стражу.

По поведению в суде при избрании меры пресечения также можно сформулировать несколько советов:

В Уголовно-процессуальном кодексе сказано, что для заключения под стражу, как и для назначения иной меры пресечения, требуются фактические данные о том, что обвиняемый имеет возможность:

– скрыться от суда и следствия;

– продолжить заниматься преступной деятельностью;

– уничтожить доказательства, угрожать участникам уголовного судопроизводства или иным способом препятствовать достижению истины по уголовному делу.

Есть также некоторые формальные основания, вроде вовремя предъявленного обвинения, возбуждение дела уполномоченным органом, и подобное. Будьте уверены, такие формальности система почти всегда обращает внимание, при этом нагло игнорируя действительно важные основания, о которых сказано выше.

Для заключения под стражу необходимо, чтобы максимальный срок лишения свободы, предусмотренный за данные преступления, превышал 3 года. Заключение под стражу может быть применено к обвиняемым в совершении преступлений за которые предусмотрено менее 3 лет если их личность не установлена, они скрылись от следствия, не имеют постоянного места жительства в РФ или нарушили ранее примененную меру пресечения.

По закону заключение под стражу это самая строгая мера пресечения, которая может быть назначена в исключительных случаях, когда невозможно избрать более мягкую меру пресечения. При этом один лишь срок наказания не является достаточным основанием для заключения под стражу, это лишь условие при котором вообще можно обсуждать данный вопрос. При этом, как я сказал ранее, нельзя обосновывать заключение под стражу одними лишь предположениями следствия. Бремя доказывания необходимости избрания той или иной меры пресечения лежит на том, кто предложил данную меру. При избрании меры пресечения действует принцип презумпции невиновности в соответствии, с которым сомнения трактуются в пользу обвиняемого. Работает также и принцип бремени опровержения доводов защиты, в соответствии с которым если доводы защиты не были опровергнуты стороной обвинения, то они считаются принятыми.

Но все это в теории. На практике, в антирусском (антинародном) государстве все происходит иначе. Здесь будут плевать на презумпцию невиновности, тут нет никакой состязательности процесса, в большинстве своем, следователь и представитель прокуратуры не будут с вами спорить, суд просто с вероятностью 90% встанет на их сторону. Причем эту цифру я взял не из головы. По статистике 90% ходатайств следствия об избрании меры пресечения удовлетворяются. Все это несоответствие между тем как есть на практике, и как написано в законе будет действовать как при избрании меры пресечения, так и при рассмотрении дела по существу. Поэтому будьте готовы к тому, что обосновывать заключение под стражу будут чисто предположениями следствия, без фактических оснований. Ваши аргументы даже не подумают оспорить. Однако это вовсе не означает, что надо сдаться и сидеть, сложа руки. Необходимо бороться, чтобы максимизировать шансы соскочить с заключения под стражу. Это важно не только потому, что никому не хочется ждать суда в СИЗО, но и на практике шансы отделаться наказанием, не связанным с лишением свободы в разы выше у тех, кто до суда находился на свободе. К тому же борьба в суде это тоже определенный метод сопротивления тирании. Чем более несправедливый суд, тем менее легитимным признается режим. А чтобы вскрыть несправедливость суда требуется регулярно и аргументированно доказывать свою точку зрения. Поэтому старайтесь всегда как можно больше выступать в суде, от этого вы ничего не потеряете, как минимум, даже если суд не встанет на вашу сторону, вы потренируетесь в ораторском мастерстве, да и сможете с чистой совестью сказать, что вы сделали все, что могли. Вообще бытует вполне обоснованное мнение, что суды гораздо больше учитывают то, что говорит подсудимый, чем его адвокат. Действительно, можно нанять самого лучшего адвоката, который логично распишет вашу позицию, но все понимают, что это его работа, а в стране, где господствует правовой произвол, аргументация оплачиваемого юриста стоит для судьи далеко не на первом месте, сколь бы не обоснованными были его доводы. Чтобы судье допустить нарушение закона, путем вынесения неправосудного решения, он должен вступить в конфликт со своей совестью. Этот конфликт гораздо проще решается, когда перед судом стоит неприятный, отталкивающий тип, не способный и двух слов связать. Когда же на скамье подсудимых находится приличный, опрятный человек, аргументированно отстаивающий свою позицию, идти на сделку с совестью гораздо сложнее. Если каждый несправедливо преследуемый будет бороться до конца, то однажды рухнет эта система судебного произвола и равнодушия, а если нет, то народ сам ее разрушит. А для того, чтобы это произошло, необходимо вызывать симпатию у людей и ненависть к лживой системе. Поэтому и важно каждый раз выступать в суде.

Теперь более конкретно. Запрет на незаконное лишение свободы содержится в Конституции РФ, Всемирной декларации прав человека, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, конкретные основания для заключения под стражу и сама эта процедура регламентирована в Уголовно-процессуальном кодексе. Положения УПК раскрывает судебная практика, в первую очередь постановление пленума Верховного суда РФ от 19.12.2013 «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога». Положения европейской конвенции раскрывают конкретные решения Европейского суда. Среди таковых можно назвать «Мишкеткуль против России», «Долгов против России». В принципе можно назвать еще несколько решений ЕСПЧ, постановлений Конституционного суда, конкретных решений российских судов, но суд может расценить это как попытку «налить лишней воды». Поэтому лучше говорить больше по факту, не затягивая заседание большим числом юридических отсылок. Так какие же конкретные фактические данные стоит приводить в качестве аргументов о том, что вас не надо отправлять в СИЗО? Их следует разделить на те факты которые свидетельствуют в вашу пользу и те, которые свидетельствуют против вас. Соответственно данные первого вида вы должны указывать, а в случае отсутствия данных первого вида указывать на это. Если же данные второго вида имеются, то на их наличие указывать не надо, это задача обвинения, и вы не должны им помогать.

Данные, которые свидетельствуют в вашу пользу:

– наличие постоянного места работы, учебы;

– положительная характеристика с места работы, учебы, жительства;

– наличие постоянной регистрации в регионе, в котором проходит следствие;

– изъятие у вас доказательств по делу;

– занятие выборной должности;

– наличие высшего образования, ученой степени, наград;

– сбор подписей в вашу поддержку;

– поручительство лица пользующегося уважением в обществе;

– наличие болезней;

– наличие жилья в собственности в регионе производства следствия или жилья находящегося в вашем найме;

– наличие детей, жены, престарелых родителей, особенно если они находятся у вас на иждивении;

– признание вины, раскаяние, способствование в раскрытии преступления.

Сразу оговорюсь насчет последнего пункта, если вы не виноваты, не надо брать на себя вины в надежде выйти из заключения. Свою невиновность надо доказывать до последнего. Далеко не факт, что признав вину, вы не сядете и напротив, вы можете избежать посадки, не признав вины. Поэтому последний пункт необходимо использовать только тогда, когда ваша вина очевидна, а на вас уже имеется достаточное число доказательств.

Теперь данные, отсутствие которых свидетельствует в вашу пользу:

– учет в психо-неврологическом (ПНД) или наркологическом (НД) диспансерах;

– судимость, ведущееся в отношении вас уголовное дело. Привлечение вас к административной ответственности. Тут сразу подчеркну, что обвинение может незаконно приводить в качестве аргумента, что вы проходите, как обвиняемы по другому уголовному делу, или когда то давно привлекались к административной ответственности. Запомните, пока в отношении вас приговор не вступил в законную силу, вы считаетесь невиновным, а привлеченным к административной ответственности вы считаетесь только течении года с момента исполнения административного наказания, именно этим вы должны отвечать на некорректные аргументы обвинения. Но если вы никогда не привлекались у уголовной или административной ответственности обязательно заявите об этом.

– постоянное проживание в другом регионе страны;

– наличие гражданства, вида на жительство иностранного государства;

– наличие имущества, источника дохода за рубежом;

– приобретение в последнее время билетов международной или междугородной перевозки;

– продажа дорогостоящей собственности в последнее время;

– наличие заграничного паспорта, визы иностранных государств, приобретение таковых;

– наличие крупных финансовых возможностей;

– способность с помощью своего положения влиять на участников процесса (например, занятие высокой должности в госаппарате);

– факты угрозы свидетелям и иным участникам процесса, уничтожение доказательств, попыток скрыться от следствия;

– наличие связей с криминальной средой.

Это далеко не все основания, которые вы можете использовать в качестве аргумента, при возможности можно придумать еще, брать примеры из судебной практики. Напоминаю, что аргументы первой группы надо все озвучивать, при их наличии. Аргументы второй группы называть необходимо при их отсутствии, при их наличии о них нужно молчать.

Даже если один из доводов, казалось бы, не применим к вам, постарайтесь подумать, можно ли его все равно оспорить. Например, если вас обвиняют в совершении экстремистского преступления, а вы привлекались к административной или уголовной ответственности за неэкстремистские правонарушения, то обязательно заявите, что этот факт не может свидетельствовать о возможности вас продолжать преступную деятельность. Или если вы не имеете постоянного места жительства в регионе, где проходит судебное разбирательство, заявите, что ваши родственники могут оплатить вам съемную квартиру в этом регионе, даже если это не так, все равно заявите об этом. Ваша задача не попасть в СИЗО, а уж находясь на воле проблему с жильем можно будет как-то решить.

Главное, это побольше размышлять, как можно улучшить свои позиции в суде.       Постарайтесь сами создавать позитивные основания, если их нет, к примеру,       попросите ваших близких собрать положительные характеристики на вас у ваших соседей, начальства или взять у врача справки о ваших болезнях. Старайтесь опровергнуть каждый аргумент обвинения, требуйте, чтобы они подтверждали свои доводы, хоть суды обычно и не разрешают задавать обвинению вопросы.

По закону каждый раз необходимо обсуждать возможность избрания более мягкой меры пресечения. На практике это выглядит так, что следствие говорит одну фразу – «применение иной, более мягкой меры пресечения не сможет выполнить задачи, поставленные перед ней УПК», причин этого объяснять не будут. Но вы все равно должны настаивать на своем. В целом домашний арест очень часто действительно может выполнить свои функции. С электронным браслетом возможность сбежать стремится к нулю, следствие может не соглашаться с этим, но тогда оно должно хотя бы попробовать доказать, почему лицо может скрыться, находясь в электронном браслете. Например, можно заявить, что у обвиняемого есть знакомые способные перепрограммировать браслет. Но поскольку состязательности в российских судах нет, то никто заниматься спорами с вами не будет. Но бороться все равно надо.

Старайтесь говорить каждый раз, когда у вас есть возможность. Ведите себя вежливо. Не надо читать по бумажке. Все должно идти от вас. Можете заранее накидать текст речи и выучить его, но лучше вместо этого накидать тезисы и опираться на них, так как в попытках выучить текст слово в слово, легко растеряться, когда начинаешь отклоняться от текста.

Конечно, не забывайте заявить о своих идеях, так как суд это отличная трибуна для пропаганды. Поэтому старайтесь через товарищей и родственников в суд приходить, как можно делать так, чтобы в суд приходило как можно больше зрителей и в том числе журналистов. Как я говорил ранее – система не любит огласки своих преступлений.

Примерно таковы советы по поведению при избрании меры пресечения. Конечно, их соблюдение далеко не гарантирует, что вас выпустят, но их выполнение максимизирует ваши шансы. Вы будете уверены, что сделали все, что могли, ваши родные и близкие будут гордиться тем, как вы грамотный и упорный человек, а общество проникнется к вам симпатией, а к государственной машине ненавистью, за то, что оно преследует такого человека.