Читать книгу По стопам маргинала. Роман - Владимир Шапиро - Страница 9

И все же Давид не выдержал и однажды сорвался. Пришел позже обычного с работы, за столом были только супруга и гость, Иван Петрович. Грета небрежно кивнула ему головой на приветственный взмах его авоськи с продуктами. «Тсс, – дети спят», – сказала шепотом. Ее небрежный кивок вдруг вызвал раздражение, он бросил сумку на пол и нервно негромко прокричал: «Когда, наконец, закончатся поздние посиделки!» Грета немедленно обиженно возразила: «Позволь, почему при госте? И вообще, собственно, в чем дело? Не скучаем, живем в тесноте, да не в обиде, пока ты вечно на работе. А может, втираешь очки, еще разобраться…»

– Опять за свое, глупая баба, – досадливо произнес Давид и пошел в прихожую повесить сумку на крючок вешалки. Поймав на себе остекленевший взгляд приятельницы, Ваныч торопливо поднялся и направился к выходу. Но проходя мимо хозяина, не сдержался, произнес:

– Однако, что за обращение! – и последовал далее.

Но и эти никакие слова задели самолюбие Давида; он повернулся и сильно толкнул в спину гостя: «Вон отсюда, не приходи к нам!» От неожиданности Ваныч едва удержался от резкого удара, схватился руками за косяк двери и сразу повернулся к обидчику. Зло схватил его за руки и тараном протащил в комнату. У кухонного стола, пытаясь освободиться от борцовского захвата, Давид неловко увернулся и корпусом наклонил его так, что с него с громким стуком посыпалась посуда на пол. В спальне раздались испуганные голоса, затем в проеме двери показался недовольный Фред.

– Звони, сынок, участковому! – прокричала ему не своим голосом мать.

Повторять не пришлось: юноша ловко проскочил мимо сцепившихся мужчин, быстро набрал короткий номер милиции и вызвал срочный наряд на адрес. Немного задержался у телефонного аппарата из-за того, что кстати вспомнил, как в детстве по вине отчима ему доставались не самые лучшие подарки. Он стоял и злорадствовал, что хоть чем-то сумел досадить приемному отцу, да и особой любви между ними никогда не существовало.

Старшему лейтенанту Николаю Сивухе было не впервой разбираться в конфликтах между соседями по разным коммунальным делам, но в данном случае конфликт был иного рода. Поэтому он с особым пристрастием допросил гражданина Ивана Блинова, как лица, не имевшего юридического права вмешиваться в семейные обстоятельства жильцов вверенного ему участка. И конечно протокол, составленный им после объяснений двух сторон, несмотря на защиту Гретой действий Ваныча, был в пользу Давида. Однако, когда пришла очередь подписаться под своими показаниями, никто не тронулся с места.

– Ну что, граждане хорошие, я жду, – удивленно спросил он.

– А вы, как полагаете, кто прав? – ответила вопросом Грета.

– Суд разберется, – коротко ответил участковый уполномоченный.

– Тогда извините, товарищ уполномоченный, сами разберемся. Клянусь честью, такое впервые и повтора не будет. Я постараюсь. Так и доложите начальству. Я к их услугам, если понадобятся разъяснения.

Проводив Николая Сивуху до двери, Грета резко открыла дверь и едва не сбила соседку, стоявшую рядом; тут же энергично извинилась перед Нюшей. Изобразив страдание на морщинистом личике, женщина сжала в благодарности бледные губы трубочкой и выдула из них: «Ничаво, спасибо, не сумлевайтеся. Завсегда держусь подале от ихней двери. Дак все одно норовят зашибить. Благодарствую». Мышиные глазки еще раз внимательно окинули обоих вышедших, прежде чем пожилая соседка ловко юркнула за простенок кухни, где располагалась ее десятиметровая комната. Там в своем дневнике она спешно записала все, что услышала о ссоре в комнате Цимеров. Впоследствии ее «летопись» случайно нашел Иосиф в простенке между входными дверьми подъезда после отъезда сестер на новую квартиру в новом районе столицы.

После драки Давида с Ванычем Грета подала на развод. Муж не стал ждать решения суда: переехал в свою кооперативную квартиру. Его место занял ее гражданский муж, Блинов И. П. Все произошло довольно буднично: дети привыкли к разным гостям в доме после конфликтов родителей. Нередко в связи с ссорами сами уходили к сверстникам во дворе дома или в школе. Со временем у старшего, Фреда, установились добрые отношения с более старшими ребятами двора. Ему разрешили смотреть и ухаживать за птицами, пока голубятники играли в карты, пили вино. Скоро он тоже научился приемам игры, наиболее популярной у авторитетов двора; увлек картами и брата, Роба. Неизвестно, чем бы закончились «университеты» братьев, если бы не их счастливая звезда в образе дяди Самуила, брата отца.

Когда Грету охватила тревога из-за повторного попадания Фреда в детскую комнату милиции по подозрению в налете на винную лавку у Центрального рынка, она позвонила деверю и попросила его уладить дело с милицией. Тот обещал помочь. Он не только вызволил племянника из приемника для несовершеннолетних, но и сумел заинтересовать парня занятием, которое в дальнейшем стало его профессией. Созвонившись с опытным педагогом из Городского дворца пионеров, Еленой Россе, он договорился с ней прослушать племянника и дать заключение о его способностях. Фред сначала не соглашался идти на прослушивание, но дядя обещал и сводил его в Планетарий. После посещения и многих восторгов по этому поводу было получено его согласие. Заслуженный деятель искусств, много лет проработавшая во Дворце, разыграла с Фредом сценку знакомства в переполненном трамвае, поговорила с ним и сделала вывод, что есть смысл поступить в Театральную студию Дворца. И оказалась права. Фред увлекся занятиями в Студии и забыл о встречах с «харизматиками двора», как предрекала дипломированная психолог. Он даже побывал на гастролях Студии в Болгарии и Польше, а потом по конкурсу поступил в Институт театрального искусства, ГИТИС.

Поэтому, когда проблемы с милицией возникли у Роба, мать вновь обратилась к родственнику. Узнав от нее, что и дома паренек представляет себя Тарзаном из популярного в то время американского киносериала, в качестве трофея взятого из фондов фашистской Германии, он стал брать племянника с собой в Дом Кино. Ему, по должности цензора Министерства культуры, предписывалось просматривать новые киноленты, в том числе, зарубежные, с целью дать им экспертную оценку с точки зрения соответствия идеологии и морали советского человека – «строителя коммунизма». Все «остальные атрибуты буржуазной морали, не нужные нам», нещадно вырезались в мусор. Короче, у Роба была прекрасная возможность «увидеть мусор» в его первоначальном виде и сделать свои выводы. Большая привилегия для него, потому что у зрителя Большого экрана страны такой возможности не было. Праздник посещения кинотеатра отравляли частые порывы ленты на экране, после которых было трудно увязать последующие события с предыдущими. Весь кинозал возмущенно кричал: «Механика на мыло!». Потом зрители долго спорили, что могло быть в том «самом интересном» месте, где произошел обрыв киноленты и зажегся в зале свет под крики зрителей.

Хождения на завлекательные вечера Дома Кино отвлекли Роба от озорных дворовых дел. При встрече с приятелями он гордо рассказывал им киносюжеты, о том, кого видел в фойе Дома, с кем из популярных артистов и деятелей киноискусства ему удалось поговорить или даже познакомиться. Будучи общительным по натуре, с годами у него завязались приятельские отношения с определенным кругом людей из Богемы деятелей киноискусства.

Судьба улыбнулась и Вике. После посещения Отчетного концерта Театральной студии Дворца пионеров, в котором Фред играл разные, отнюдь не второстепенные роли в классических и современных спектаклях, она была настолько впечатлена увиденным на сцене, что на другой день попросила старшего брата привести ее в Студию рисования и лепки Дворца. Руководитель Студии нашел у нее художественное дарование и предложил посещать его уроки. Впоследствии работы когда-то драчливой девчонки, пачкавшей стены в школе и дома, выставлялись на Выставках художественного творчества детей и юношества.

Судьба улыбнулась и самой младшей в семье Цимер, Лоре. Насмотревшись по телевизору на Чемпионат Европы по фигурному катанию на льду, она капризно заявила отцу, что тоже хочет быть фигуристкой. Такой же, как те, кто исполняет ногами всякие невообразимые «антраша» на льду. Отказать любимице Давид не мог и не замедлил исполнить ее просьбу. Он стал возить ее на тренировки искусству одиночного катания на льду, а пропущенные часы на работе возмещал вечерами и в воскресные дни. Оба, отец и дочь, мечтали о лаврах чемпионки Европы, но их надеждам не дано было исполниться: на одной из тренировок перед городскими соревнованиями Лора упала и сильно ушибла мышцу ноги. Со временем боль прошла, но остался посттравматический синдром.

«Смену караула» – по циничному выражению Роба в связи со вселением Ваныча – они встретили спокойно. В ребяческом коллективе, как в хоре, у каждого певца была своя ария. Уравновешенный Ваныч умел спокойно выносить партии каждого из них, в каком бы пародийном стиле они ни звучали; не позволял себе ничего лишнего в ответ на едкие приколы, обидное обращение гасил в себе, переводя все в шутку. На каверзный вопрос Фреда о ночных скрипах на кровати родителей глубокомысленно отмалчивался, несмотря на восторженные гримасы Роба, хитроумную улыбку Вики и сдержанный смех Лоры. Это была месть родителям за утрату розовой пелены невинности у высокого голубоглазого красавца-блондина и у Роба, породистого брюнета с шапкой иссиня-черных волос, на голову ниже брата; утонченный спектакль для их младших сестер. Мать благодушно наблюдала, но в конце следовало ее хлесткое резюме:

– Милые мои! Всему свое время. Придет и ваш час рожать детей; только прежде всего научитесь различать хорошее от плохого. Вот когда поймете, что к чему, разберетесь, каков он или она, тогда – вперед. Смело идите на близость, которая называется любовь. Не стесняйтесь, можно все, в постели – тоже. Что естественно, то не позорно. Позорно воровать, а спать вместе мужу и жене, как у нас с Ваней, нормально. Конечно, можно купить новую кровать, чтобы не скрипела. Это не главное, – важно, чтобы рождались дети. Вон, какие красавцы и красавицы выросли, а откуда? Оттуда: в моем животике завелись, а вылезли отсюда, из моей манды. Вот так, сынки.

Грета любила одним бранным словечком ставить на место тех, кто подшучивает, и тех, кто слишком серьезен. Ваныч с трудом сдерживался, чтобы не обнять свою своеобразную подругу, врага условностей. «Ему, скромному инженеру Патентного отдела института ГИПРО, – думал он, – привалило такое счастье встретиться с той, о которой и не мечтал». Тут же давился от смеха, когда супруга характерным движением верхней губы к носу изобразила обиду младшей дочери. Потом с трудом сдержался, когда, вдруг всплеснув руками, словно крыльями, она закудахтала курицей, изобразив его мать. Анна Леопольдовна, пожилая приземистая женщина лет шестидесяти из Марийской глубинки, однажды приехала познакомиться с невесткой. Сын представил их прямо на платформе вокзала. Его мать, увидев Грету, засуетилась, запричитала: «Ой, сыне, с кем спутался». Тем же днем она распрощалась со всеми старомодным поклоном, а возвратившись домой, написала сыну о дурном сне.

Дар Греты комического перевоплощения передался сыновьям. Она однажды срежиссировала им жесты и мимику лица из юмористических сценок между длинным, тощим Патом и полноватым коротышкой Паташонком. Всякий раз потом, если хотела позабавить их, охотно повторяла ужимки французских комиков. Оба сына с удовольствием подыгрывали ей, а со временем сами начали изображать в школе и в пионерском лагере подобные смешные сценки между собой. Одно время за обоими закрепилась кличка – Пат и Паташонок. В связи с удачной игрой Робу прощались его экстравагантные проделки и прямолинейность ответов, которые другим бы не простились.

Братья любили собирать компанию у себя дома, приводили разных сверстников, чтобы развлечься и посмеяться. Однажды Фред представил гостя, студента Высшего художественного училища имени Строганова Георга Галустяна. Это был молчаливый замкнутый юноша, тихо сказавший всем при входе «здрасте» и тут же севший на пол ближе к двери. Фред насмешливо провозгласил над ним:

– Слушай, ребя, вот еще интересный экземпляр. Познакомился с ним в общаге, в день рождения Влада. Представляете, отрываемся по полной программе, а этот оригинал не колбасит и никакая водка не берет. Неприступен, как скала. Занятно, решил познакомить со своими. Как? Зовут его просто Жорж.

Все взгляды с любопытством рассматривали его несколько минут, но новый гость никак не откликнулся на обращенные к нему слова: равнодушно сидел и молчал. Наверное, он бы просто ушел, если бы не Ваныч, который обратил внимание на его длинные тонкие пальцы рук, время от времени сжимавшиеся и разжимавшиеся до хруста.

– Слушай, какая у тебя музыкальная кисть, – пошутил он над ним, – может лучше заняться игрой на инструменте, чем водить по бумаге?

Обычный прикол в компании неожиданно задел самолюбие будущего художника. Он неспешно поднялся и тоном человека, не терпящего нравоучения, громко заявил:

– Хотите докажу: кисть художника сможет такое, что не у всякого музыканта получится. Кто согласен мне позировать?

– А что? Докажи, – озорно сказала Грета, окинув всех победным взглядом, – на что способен ты!

Гость тут же привычно полез в свою видавшую виды спортивную сумку, достал коробку с пастелью и лист ватмана. Закрепил его на дощечку и, спокойно попросив ее не двигаться, начал наносить быстрые мазки. Делал, не отрывая задумчивых глаз от модели; при этом сохранял молчание, несмотря на то, что Грета нередко двигала головой в разговоре с кем-то. Едва он устало откинул руку от ватмана, как рядом оказался Ваныч. Всмотревшись в рисунок, он громко восторженно воскликнул:

– Ба, смотрите! Да это же искусство. Просто здорово! – и показал всем. Рисунок пошел по рукам и каждый выражал такой же восторг. Это был мастерски исполненный поясной эскиз портрета чувственной красивой женщины в профиль. Величавая головка под тяжестью пышного пучка волос на затылке слегка была откинута назад, подчеркивая длину лебединой шеи, которая плавно переходила в выпуклость высокой изящной груди. Она завершала сюжетную линию в незабываемый образ. Он понравился и самой Грете: потом она хранила его вместе с письмами сестры в своем шкафчике. С этого дня Жорж стал своим у Цимеров, но не только из-за удачного рисунка. Он мастерски умел делать по собственным чертежам оригинальные домашние приборы и принадлежности. Например, декоративные светильники, оригинальные сантехнические приспособления, ручки кранов из пластика. Это был неповторимый дизайн, который украшал потом не только комнату Греты, но и коммунальную квартиру. На глазах соседей студент снял и выбросил в помойку засиженные мухами старые металлические светильники из коридора, кухни и ванной, а на их место повесил красивые новые из пластика.

Георга Галустяна, сироту с четырехлетнего возраста после автокатастрофы в горах Армении его отца с матерью, на семейном Совете решили отправить в Москву на воспитание к брату матери. У дяди Ашота не было своих детей с женой Марго и, занимая высокий пост в Министерстве Торговли, он был, по мнению Совета, самой подходящей кандидатурой для этой миссии. Дядя охотно принял предложение, посчитал, племянник украсит жизнь его и жены. Он встретил с подобающей помпой ребенка с сопровождавшими его бабушкой и тетей в аэропорту, затем отвез на служебной машине к себе домой. Пожив три дня, женщины вернулись домой, уверенные в том, что мальчик в надежных руках. Не учли лишь одного: воспитанием будет заниматься не вечно занятый на работе дядя, а его неработающая жена и домохозяйка, моложе мужа на четырнадцать лет.

Тетя Марго вначале с энтузиазмом взялась за воспитание приемного сына, но, обнаружив в ребенке упрямство, быстро охладела к этой непростой миссии. Неполное среднее образование подсказало мачехе самый простой метод добиться послушания – физический. Так учили ее родители: практиковали наказания за провинность. Она ставила мальчика в угол и в такт шлепкам закручивала ему ухо до боли: «Сколько мне еще терпеть непослушного заморыша, когда, наконец, перестанет пачкать стены мазней». Маленький Жорж терпел, не издавал ни звука; отмалчивался, даже когда дядя Ашот, заметив на лице племянника отчуждение, спрашивал с удивлением: «Отчего такой мрачный, зачем так ожесточился?» Не услышав ответа, сам себя успокаивал: «Какое может быть недовольство: дом – полная чаша всего. Только скажи, племяш, и будет тебе птичье молоко на блюдечке. Но учти: – мой дом – епархия жены. Надо ее слушать».

Однако скоро в одном из шкафов его кабинета, на самой нижней полке, стали появляться брошюры и книги по искусству, графике; в том числе, детские, по обучению рисованию. При их появлении дядя Ашот приглашал к себе племянника, рассказывал и давал объяснения, если тот спрашивал. Выпускнику Архитектурного института это было совсем нетрудно, потом он даже оставлял Жоржа в кабинете и уходил по своим делам. Так было до тех пор, пока тетушка Марго не обнаружила пропажу подписного издания книг Стендаля из книжного шкафа. Она обвинила в краже приемного сына. Дядя угрюмо похлопал племянника по плечу и поучительно произнес ему в глаза:

– Знаешь, племяш, воровство – оно для подлых, низких людей. Не поступай так никогда Это – мерзко. Проси у меня все, и я достану тебе, как бы трудно это не было. Клянусь, сделаю все, кроме одного – не дам тебе сбежать к бабушке Куджеран. Знаешь почему? У нее и так, без тебя, много голодных ртов, которые просят есть. Но ты у меня будешь джигитом. Запомни.

Подписка на другой день оказалась на своем месте в книжном стеллаже.

Вика, как никто другой, умела разговорить и выслушать Жоржа. Кокетка увидела в нем родственную душу: она с детства увлекалась рисованием. Отдавая дань тому увлечению, девушка, стремилась извлечь и академических знаний у преданного поклонника. Ее практичный ум подсказывал, это может пригодиться в работе в конструкторском отделе института отца. Однако заливистым смехом отвечала на слишком серьезные его объяснения: умела найти забавный подтекст в них. Поэтому развлекала и привлекала внимание других в комнате. Больше всех любил слушать их Ваныч, который обнаружил в «серебристом голоске» Вики нотки, близкие душе простого человека.

Типичный инженер работал, как все, по принципу: «каков оклад – такова и отдача». Но был очень конструктивен в доставании дефицита в продуктовых магазинах, а также вещей и одежды в универмагах и комиссионных магазинах. С соседями он был вежлив, корректен, избегал всякого рода скандалов, но держался «на расстоянии». Дома пил свое пиво или вино, о чем-то рассуждал сам с собой. Если до него доносился смех Вики, он подходил к уголку «парочки» и садился на пол со своими разговорами. Однажды они вызвали не ту реакцию, которую ожидал:

– Пойми нас тоже, – обиженно пропела Вика, – мы вовсе не неблагодарные, а просто равнодушные. Да, у тебя доброе сердце и мама с тобой другая, не то, что прежде: выдержанная, не срывается, как при отце. Но понимаешь, мы стали черствыми после их скандалов, как черствый хлеб. Все видели своими глазами, переживали за их любовь и страсть. Никто не виноват – это судьба. Но запах родного отца не заменит ничто. Даже деньги.

– Слушай, – запальчиво вмешался Жорж, – я сам испытал на себе, как жить с чужой мачехой. Никогда не вернусь к ней, даже если попросит мой дядя, – очень хороший человек, но под сапогом жены. Некогда ему было защищать меня, потому что всегда пропадал на своей ответственной работе. Спасибо ему за то, что хотя бы вовремя догадался пристроить меня в школу для одаренных детей при Строгановке. Если бы не общага, все равно бы сбежал от них. Сейчас живу в кайф, о прошлом не вспоминаю, как бы ты не пытался напоминать о дяде своими речами. Не интересно, у нас своя Альма-матер, живем ее капризами, но не жалуемся. Вон, Фред, свидетель: в нашем курятнике хватает всяких птиц. Терпим – никуда от них не деться. Они – свои…

– Вот именно, – в разговор нетерпеливо вмешалась Грета, бросая возмущенные взгляды на Ваныча, – прошлой ночью ты спал или прикидывался, не знаю. Не хотел подняться помочь уложить Фреда: он был в таком ужасном виде, бледный, как сама смерть, рубашка, пальто нараспашку, но с гордо поднятой головой. Это – в два часа ночи. Представляете, в раскачку, немного пьян, нашел постель и бум в нее, в чем был. Встала, хотела хотя бы снять с него туфли. Что вы? Ни в какую. Лягнул так, что отскочила. Зову мужа, а он спит, не слышит. Вот как: чужому плевать, только мать все стерпит. Сейчас-то вспомнил?

В подтверждение своих слов, Грета легко соскочила со стула и шатаясь, заплетающимися шажками, принялась изображать походку Фреда ночью. Быстро вошла во вкус и, приблизившись к незадачливому мужу, выхватила из его рук стакан с недопитым вином и провела им перед его носом. В тот же миг со своих мест соскочили Вика с Лорой и, образовав кружок вокруг растерянного отчима, начали с матерью изображать пьяного брата. В финале чокнулись кулачками и с наигранным испугом спросили, нет ли дружинников. Вика, вдруг прижавшись к матери, как к фонарному столбу, пропела сладким голоском: «О, братцы, классно оттянулись сегодня».

Софья Марковна, приятельница и постоянная заказчица у портнихи Греты, между смехом и приступами кашля заученно кричала: «Ой, граждане, держите меня! Цирк, и только, у этих артистов. Можно умереть от смеха. ” При этом сильней прижималась опухшей от рожистого воспаления ногой к худощавой голени Ваныча. А он, будто щенок, которого отчитали за шалость, и не пытался сопротивляться. Сидел без движения, как на суде, ожидая своей участи. Когда улеглось общее возбуждение, Грета умиротворенно заявила:

– Тоже мне – воспитатель. Да, конечно, правильно наставляешь детей скромности и уважению. Даже я стала с тобой сдержанней. Хорошо, избавил от многих хлопот, а дальше что? Надо, да не умеешь, вызвать ответные чувства. Тебя раздражает невежливость Роба, такой нервный. Будет тебе известно, он с рождения такой. Отец постоянно скандалил, ревновал по пустякам. Не стеснялся детей. Изранил душу ребенка, пришлось лечить у психиатра. Одно время Роб так ожесточился, что сбежал из дому с приятелем. Двое суток их искала милиция. Спасибо добрым людям: нашли, накормили и убедили вернуться. А чем питались, так и не сказали. Потом, спасибо скажу дяде Самуилу за то, что пристроил сыночка в Дом Кино, иначе не знаю, что случилось бы: ведь он связался с дворовыми хулиганами, а дома – прямо Робин Гуд.

Она старательно вытерла слезу краем носового платочка, а другим – пот со лба бледного Ваныча, добавила:

– А каков финал? Представить себе трудно, клянусь честью. В настоящее время Роб работает не где-нибудь, а на знаменитой киностудии Мосфильм. Ему без конца звонят оттуда. Судите сами: нужен и просят – значит совсем неплохо у него получается…

Ее речь оборвалась из-за внезапного появления нового гостя. Без стука в комнату вошел деловитого вида молодой человек в беретке, плотно надвинутой на низкий лоб. Серые глазки плутовато осмотрели всех и успокоились, не найдя кого-то.

– А вот, кстати, и Боб, приятель и коллега Роба по работе. Привет, дружище, легок ты на помине. Что нового у вас на Мосфильме?

Но тот не спешил с ответом: стоял и о чем-то думал.

Паузой воспользовался Ваныч, чтобы скрасить неприятное впечатление после спектакля, разыгранного над ним:

– Боб оказывал протекцию Робу во дворе, а вот недавно помог устроиться к нему осветителем в Студию Мосфильма, – с готовностью объяснил он, – обучает ремеслу, как настоящий друг. Как не быть благодарным ему за все хорошее.

Однако Боб, не проронив ни слова в ответ на похвалу, еще раз окинул острым мышиным взглядом компанию и исчез с кислой миной на лице. Вениамин Крысин по кличке Боб, невысокий, рано полысевший блондин, родился в семье слесаря Николая Крысина и крановщицы Клавдии Петровны, работавшей на том же заводе и тоже посменно. Не часто бывая вместе, у главы семьи была возможность провести в жизнь его идею о воспитании детей. Она заключалась в том, что им была предоставлена свобода самим решать свои проблемы до определенного возраста: окончания классов начальной школы. Дальнейшее образование должно было происходить у рабочего станка, где сдельный труд оплачивался лучше, чем у стола с бумагами. Также был стимул для повышения квалификации и освоения профессии. В связи с этой установкой отца, три старшие дочери, одна за другой, пришли к фабричной проходной осваивать специальность «без отрыва от производства». Их младший брат с трудом дотянул до четвертого класса и, связавшись с компанией дворовых авторитетов, несмотря на призывы отца, начал «преуспевать» в их уголовных делах. Таким образом, в свои неполные тринадцать был судим и отсидел год в колонии для несовершеннолетних.

После освобождения жизненный путь Вениамина Крысина сбивался в разные направления, только не к заводской проходной. На временных работах он долго не задерживался, занимался распродажей краденных вещей, которые скупал за дешево у воров, а потом с выгодой продавал на рынке, базарчиках и просто так, где было много людей. Постепенно преуспел в этом бизнесе. Однажды в электричке Боб перепродал старинный дорогой кокошник пассажиру. Сделка устроила обоих, и они разговорились. Узнав, что торговец ищет какую-нибудь работу, которая избавила бы его от общения с милицией по поводу тунеядства, тот предложил обратиться в дирекцию Мосфильма. Там проводился в то время набор для участия в массовых сценах нового художественного кинофильма. Боба заинтересовала так называемая массовка с точки зрения наводчика для совершения квартирных краж у тех, к кому сумел бы влезть в доверие. Он охотно принял предложение, а случайный попутчик даже обещал позвонить знакомому со связями.

При отборе кандидатов Боб вел себя непринужденно, уверенно и был принят в число участников съемки. В процессе общения с персонажами киноленты любознательный наводчик нашел более выгодный, чем кражи, путь для обогащения. Артисты, режиссеры и сценаристы по роду профессии нередко выезжали в заграничные командировки и привозили оттуда дефицитные вещи, в основном, на продажу для пополнения скромного в то время семейного бюджета. Знаток «черного рынка» сразу понял, что попал в нужное место. Он завязал деловые и приятельские отношения с клиентами, вернувшимися оттуда, и перепродавал товар с выгодой для них и для себя. Вскоре Боб получил штатную должность осветителя на Студии. Работа нравилась ему тем, что всякими световыми эффектами можно воздействовать в нужном направлении на психику кинозрителя; по его любимому выражению, «вешать лапшу на уши клиенту и доить». Его просьба дать ему в сменщики старого приятеля была без каких-либо вопросов удовлетворена.

С первым появлением Роба на площадке Студии, где снимался очередной эпизод киноленты, он навсегда забыл, что такое школа. Матери было прямо заявлено: семилетнее образование его вполне устраивает, чтобы приступить к индивидуальному творческому труду на киностудии, как воплощению его детской мечты. Отец пробовал возразить, сослался на пример брата Фреда с аттестатом десятилетки в кармане, а также, что для ВГИКа тоже нужно полное среднее. Однако вызвал только гнев на себя. Супруга затем поставила конец всем сомнениям словами:

– Что ты хочешь, мучитель! Мальчик с детства бредил кино, а какие устраивал сцены с нами. Целый спектакль. Рыдали и смеялись от его фантазий! Кроме тебя. Он вечно занят, работа. Ему всегда есть что сказать. Лучше молчи и не мешай. Увидим, кто еще прав.

Прошло время и подтвердило ее правоту: Роб действительно не только освоил профессию осветителя, но и быстро обучился операторскому искусству. Начинал с работы на должности помощника оператора, но скоро стал делать самостоятельные работы. Время меняло и саму Грету: мятежной душе стал тесен мирок Ваныча, а семейные рамки показались слишком навязчивыми. Особенно ее раздражали его беседы с Викой и Жоржем, сентиментальные разговоры о счастье, как о любви, которую нельзя купить за деньги, сколько бы их не было у богатого жениха.

Она видела, как увлажнялись глаза дочери слезой радости от тех слов. И переживала. В начале Грета старалась высмеять простодушие мужа, вмешивалась и заставляла говорить о другом. Когда же это не действовало, стала устраивать скандалы Ванычу, чтобы не повторял подобные речи. А дочери прямо заявила, еще рано думать о замужестве при таком успехе в среде молодежи из состоятельных семей. В общем, давала понять, что Жорж – вовсе не партия для замужества, а художник, как другие профессии из области культуры, которые не обеспечивают жену и семью всем необходимым.

Однажды произошло то, что никак не входило в ее планы. Вернувшись поздно ночью с дружеской тусовки, Вика неровными шагами поднялась на свой этаж и вздрогнула от неожиданности. На подоконнике лестничной площадки сидел, изогнувшись, Жорж. Как верный пес, он преданно засветился улыбкой, увидев ее, и бросился к ней. Не в силах контролировать тело, отяжелевшее после съеденного и выпитого, она качнулась в сторону и упала бы, если бы не вовремя подставленные руки друга. Он аккуратно и осторожно пододвинул ее к подоконнику, но не отпустил: ощущал, насколько нетвердо она стояла. «Ой, кружится голова», – пролепетала Вика. Тогда Жорж, набравшись храбрости, поднял и посадил ее на деревянную плиту подоконника. Она благодарно вздохнула, а он в ответ начал преданно целовать ее руки. В тот же момент, по какому-то наитию, она безвольно наклонилась к нему и прошептала: «Я – твоя. Бери меня, иначе – возненавижу». Их губы слились в долгом поцелуе, а тела сомкнулись жарко друг в друге. Ложе подоконника показалось им мягче и слаще перины до самого утра.

Последующие события заставили мать предпринять решительные меры. Она сразу заметила резкое изменение в поведении дочери: та грубила, ссылалась на недомогание, головную боль, когда ее звали отвечать на телефонные звонки. Короче, с неохотой принимала и разговаривала с гостями и даже друзьями, но сразу превращалась в веселую и озорную подружку, когда приходил Жорж, затем уходила с ним в палисадник дома для каких-то их разговоров. В дневнике соседки Нюши, найденным Иосифом, была следующая запись, многое сказавшая ему: «Намедни ейна дочка погнала ухажеров, шо дымят сигарой, хошь топор вешай. Угореть можно в коридоре от смрада. Дак поделом им. А Жорика, шо малюет и делает всякое добро обчеству, потчует. И нам значится в прибыль. Не зря сыновья нерусской вражины называют его докой. Спрошу у Аникеича, чтобы это значило?»

Когда Роб, войдя домой, шутливо бросил: «Воркуют, как голубки», – мать сразу поняла, о ком идет речь. Она послала Ваныча привести дочь с Жоржем и как только Вика раздраженно ответила ей: «Счастье – дороже денег», устроила всем скандал. Ванычу пришлось совсем уехать, вернуться в свой подмосковный дом, где проживал до того с семьей брата; с дочерью состоялся у нее серьезный разговор с последствиями. Вика, повзрослевшая и решительная, заявила родительнице, прошли те времен, когда она с сестрой зашивала платьица куклам и подпевала под аккомпанемент ее швейной машинки: «а сюда карманчики, чтоб любили мальчики». Она вполне самостоятельна, чтобы выбирать, с кем ей быть. И постарается избежать тупики в отношениях с мужчинами, в которые не раз попадала мама. Та, еще надеясь переубедить любимую дочь, пошла на хитрость – откровенность во всем!

– Доца, даже если у тебя самый сердечный дружок, не торопись с выводами. Не отказывай тому, кто до него одаривал тебя подарками. Не убудет тебя, если встречаться не с одним поклонником. Запомни, женской ласки хватит на всех, еще останется. Время летит быстро и вот уже нет кого-то, а подарочек-то остался; будет, что вспомнить потом. Помни, услужить даме – честь настоящему мужчине. Принимай таких с достоинством, а безгрошовых гони. Только вонь от них козлиная, любил говорить твой папаша. Да! Хоть и жила с ним в законе, но у меня и при нем были поклонники, богаче и здоровее. Но клянусь честью, если бы не этот кооператив его, терпела бы. Пусть импотента, но свой, родной. Ах, что ни делается – все к лучшему.

Однако, узнав о беременности дочери, Грета собрала семейный совет и потребовала от Вики сделать аборт, либо искать себе новое жилье. Компромисса найти не удалось, молодые объявили о предстоящем браке, в связи с чем занялись поиском арендованной квартиры. В тот же день она прогнала Ваныча и подала на развод.