Читать книгу Зимняя вишня - Владимир Валуцкий - Страница 3

Работаю я в НИИ, в каком – не имеет значения, в бюро технической информации. Наш институт – в старинном особняке, за узорной оградой. Автобус высаживает меня у Банковского мостика, дальше бегу на своих. Задерживаюсь у стоянки машин – Вадим уже здесь, это его жигуленок, другого такого ржавого и пыльного во всем Ленинграде нет. Ну здравствуй, с добрым утром. Пальцем пишу на пыльном стекле «привет». На работе, может, случая не представится.

Через мраморный вестибюль, по лестнице со скульптурами, через все это праздное великолепие спешу к своему рабочему месту.

В стеклянной выгородке, за которой видна комната с компьютерами, дисплеями, стеллажами для хранения материалов и девушками-операторами, – два стола: мой и Кирилла Ивановича, шефа. Ему около шестидесяти, маленький, подвижный, с острым, любознательным взглядом. Когда я вхожу, его взгляд тотчас ко мне прилипает:

– Опаздываете, сударыня.

– Извините, автобус…

– Я не в осуждение, просто констатирую факт. Это мы, старики, приходим вовремя. А у вас – интенсивная молодая жизнь. Свидания, расставания… Что еще? Расскажите.

А глаза старика так и шарят по мне, будто хотят отыскать что-то новое. Будто не изучил все мои руки-ноги за пять лет.

– Стирка, готовка, Кирилл Иванович, чтение художественной литературы.

– Позвольте не поверить. У хорошенькой молодой женщины не должно быть такой скучной жизни. Кстати, вас уже спрашивали.

На секунду застываю у шкафчика, куда мы вешаем одежду.

– Кто?

– А кто, кто вас интересует? – игривенький голос сзади. – Расскажите.

Возвращаюсь к столу с непроницаемым видом.

– Просто меня интересует, кто меня спрашивал.

– Все тайны, тайны, хорошенькая женщина всегда окружена тайнами! Вадим Михайлович… – маленькая пауза, любознательный укол глаз, – ах нет, он вас вчера спрашивал. Кстати, прекрасный человек, перспективный работник, интересный мужчина. Слушайте, что бы вам с ним не завертеть роман? По-молодому так, красиво, безоглядно!

– Кирилл Иванович, – скучным голосом говорю я.

– Бруевич вас спрашивал. – Взгляд в бумаги, губки поджал. Обиделся. – Вы обещали ему подготовить материалы по типажам. И не подготовили. И за это я вам, сударыня, вынужден, извините, сделать замечание.

Действительно обиделся. И так по сто раз на дню, словно что-то ему должно светить.

В обеденный перерыв пью кофе в буфете. Сижу одна за столиком. Вдруг:

– Можно к вам, Ольга Николаевна?

Вадим стоит с подносом, борщ качается в тарелке. Улыбается. Свежий, выбритый, и так хочется дотронуться до него хоть на мгновение.

– А не боишься – увидят?

– А пусть завидуют, – отвечает и садится со своим борщом.

– Кому?

– Тебе, конечно. Такой мужик рядом сидит. Храбрый.

– Давно ли – храбрый?

– С сегодняшнего дня.

– Это как?

– А так. Надоело все.

– И я?..

– Ты – наоборот…

Он слегка коснулся моей руки, смотрит своим убийственным ласковым взглядом.

– Сердишься, малыш?

– За что? Давно отучил.

Он понимающе кивает:

– Измучил я тебя… И себя тоже. Слушай. Что ты делаешь в выходные?

– Сижу с Антошкой, а что?

– А нельзя его куда-нибудь деть?

– Нельзя. У Лариски Сережка разболелся.

– А муж не может взять? В конце концов, его ребенок.

– Вадим, – говорю я, – извини, но хотелось бы знать, что случилось?

Он продолжает смотреть на меня, ласково, печально и даже как-то обреченно.

– Случилось, малыш. Уже давно. Три года назад.

Помолчал, помешивая ложкой в борще. И я тоже притихла – такого в нашей жизни еще не было.

– Надоело глядеть на часы, прятаться по углам. Врать, спешить. Надо разорвать этот порочный круг, сделать хоть что-нибудь для начала… Представляешь? Мы садимся в мою машину. И чешем. По Выборгскому шоссе. На семидесятом километре – поворот на проселок. Вокруг обступает природа. Теплынь, бабье лето. И вот – дом на берегу озера, с камином, сауной, который целых два дня будет наш и больше ничей. Кроме ветра и птиц… Нравится?

Соврать у меня не хватило духу.

– Нравится… А Антошку нельзя с собой взять? – робко спросила я, хотя непонятно, зачем спросила, знаю ведь ответ.

– Вся ведь суть в том, что мы там будем одни. Одни в целом свете, первый раз в жизни! – увлеченно продолжает он. – Вставать рано, купаться в озере, пить парное молоко. Целоваться без оглядки… Разве мы об этом не мечтали, малыш?

– Мечтали…

– И вот она – мечта! В руке! – Он достает из кармана и показывает мне ключи.

– Товарищ Дашков! Вас Бруевич к телефону, – раздается у входа в буфет противный секретаршин голос. Вадим встает.

Как, оказывается, они просто выглядят, ключи от счастья – обыкновенные, английские, серенькие.

Договорились с Софьей Николаевной, матерью Филиппа, бывшего моего мужа. В такси привезла Антошку на Петроградскую. В старом, еще до революции построенном доме, лифт, как всегда, не работает. Топаем на высокий третий этаж, на Антошке звенит амуниция: ружье, пистолеты, сабля бьет по лестничным перилам. Звоним.

Открывает Софья Николаевна – энергичная, худая, нечесаная, во рту папироска.

– Баба Соня, луки ввелх!

– Здрасьте. Это за все-то заботы? Ах, Антон Филиппыч, неблагодарная вы дрянь, весь в папу. – Она ерошит ему волосы и толкает в зад. – Иди лучше с сестренкой поздоровайся.

Входим в большую, с высокими окнами, комнату, где множество замечательных вещей: Софья Николаевна ни с чем никогда не расстается. Коробочки, картиночки. В вазе с драконами – засушенные бог знает когда розы. В шкатулке на комоде – перламутровые пуговицы, янтарные запонки, хрустальные бусинки – когда-то я могла часами все это перебирать… Видик на резном столике выглядит здесь инопланетянином.

Появляется годовалая дочка Филиппа, ноги в колготках заплетаются, палец во рту.

– Анютка, луки ввелх!

– Засадили бабку чад сторожить, а меня больные ждут. Твой бывший со своей новой тоже дома сидеть не любители.

– Софья Николаевна, я…

– Ладно, без прохиндейства. Извини, не целуюсь, табаком пропахла. Плохо выглядишь.

– Устала…

– Дай пульс. Ерунда. Низкое давление. Принимай ванну с бадузаном и заведи любовника.

– Есть.

– Значит, хорошего заведи.

– Вроде хороший.

– Значит, само пройдет. Красоты и молодости у тебя с запасом. Я Филиппу, когда он на этой дуре женился, говорю: идиот, после Ольки дочь Онассиса – еще куда ни шло, а ты такую бабу на дерьмо променял. Чай пить будешь или бежишь?

– Бегу.

– Тогда подожди. – Софья Николаевна достает из комода конверт. – Он тебе деньги оставил. Элементы, как покойная Дуня говорила.

Толстая пачечка, завернутая в листок какой-то исчирканной формулами рукописи.

– Тут не много?

– Нормально, нормально, он наконец за учебник получил. Куда бежишь?

– В командировку.

– На выходные? Ты, мать, не заливай по привычке! – улыбается, а улыбка у нее вдруг добрая и замечательная. – Теперь заливать ни к чему.