Читать книгу Судьба на роду начертана - Владимир Волкович - Страница 10

За окном вагона проплывали печальные пейзажи. Едва припорошенные снегом почерневшие развалины домов, обезлюдевшие городки и деревни, черные остовы сгоревшей техники, повсюду следы пожарищ и недавних боев.

Борис задумчиво глядел в окно. Уже третьи сутки двигался эшелон к фронту. Вернее, шло с десяток эшелонов, растянувшихся на много километров. Столько понадобилось для транспортировки дивизии. Борис все еще переживал разлуку с Алей, в ушах звучал ее мелодичный голос, руки ощущали атласную гладкость кожи.

Волновала неизвестность впереди – фронт, о котором он был уже столько наслышан. Фронт представлялся ему чем-то изначально героическим, где каждый может совершить подвиг. Так рассказывали ветераны, которых много было в дивизии, после ранения люди снова возвращались в строй. Но и то, что на фронте тесно переплетаются между собой смерть и грязь, высокое и низкое, героическое и подлое, тоже рассказывали…

Под монотонный стук колес Борис задремал, потом улегся на полку и проспал до утра, до той поры, пока не прозвучала команда: «Подъем».

Поезд стоял на каком-то полустанке. Около разбитого здания вокзала собрались офицеры, ощущалась та тревожная суета, которая предшествует большому движению.

«Похоже, приехали», – подумал Борис.

Через час колонна бойцов уже шагала по схваченной утренним морозцем полевой дороге.

К вечеру достигли переднего края. Дивизия сменила какую-то часть, сильно потрепанную в последних боях. Ребята из пополнения успели переброситься несколькими словами с усталыми, почерневшими от непрерывных боев бойцами, и часть отвели во второй эшелон дивизии.

Каждый взвод разведроты придали трем батальонам полка для усиления, предстояло наступление. Разведчики заняли просторные, хорошо оборудованные землянки около командного пункта полка.

На следующий день Бориса и еще нескольких разведчиков вызвал в землянку командира взвода. Лейтенант Никифоров в телогрейке и кубанке, сдвинутой на затылок, сидел над картой, что-то отмечая на ней карандашом. Наконец, когда все собрались, он оторвался от карты и как-то буднично произнес:

– Нам поручено взять «языка».

Для разведчиков это была опасная, но привычная работа. Лейтенант рассказал, как будет проводиться операция. Расчет строился на внезапности: снять часовых, проникнуть в блиндаж и захватить немца, желательно офицера. Потом немедленно отойти к своим. Вести «языка» будут двое, остальные две пары разведчиков по очереди обеспечивают прикрытие. Всего в операции участвует шесть человек. Возглавлять группу поручили старшему сержанту Горбанько, опытному, закаленному в боях разведчику.

Спустя три часа группа собралась в траншее и по команде бесшумно растворилась в темноте. Стояла безлунная, безветренная ночь. Слегка подмораживало, изредка взлетали ракеты, разрывали темноту пулеметные и автоматные очереди.

К первой траншее группа подобралась незамеченной. Некоторое время выжидали, но в траншее так никто и не появился. Горбанько шепотом сказал:

– Фрицевское начальство по блиндажам греется, а здесь только часовых можно встретить, много ли от них толку как от «языков». Продвинемся глубже в оборону немца.

Разведчики осторожно поползли вперед, пока не наткнулись на землянку. Около нее ходил часовой. Один из разведчиков обнаружил провода, и Горбанько подумал: «Значит, штабная». Жестами показал, что именно здесь будут брать «языка».

По сигналу двое солдат сняли часового, а Борис и еще один разведчик, включив фонарики, ворвались в землянку. Короткая схватка, четверо фашистов упали под пулями. Борис навалился на офицера, но тот изворачивался и не давался. Вбежавший в землянку Горбанько ребром ладони ударил немца по шее, тот сразу сник. Старший сержант засунул ему в рот кляп, а Борис с появившимся в землянке бойцом дали несколько очередей по оставшимся в живых фашистам, которые не могли прийти в себя от ужаса. Все произошло в считанные секунды.

Спохватились фашисты быстро и открыли беспорядочную стрельбу вслед разведчикам, но группы прикрытия, удачно сменяя друг друга, ударили по немецким траншеям из автоматов и, пользуясь замешательством, догнали товарищей. Один из разведчиков был ранен, и его пришлось нести. Борису, как физически более сильному, поручили тащить «языка».

Пленный немецкий офицер дал важные сведения, так необходимые командованию перед наступлением. Разведчиков представили к наградам, Борис получил свою первую награду – орден Красной Звезды.

В середине февраля внезапно началась оттепель с обильными снегопадами и ветрами. Не успевшие промерзнуть болота наполнились водой, образовав целые озера, которые с трудом можно было преодолеть. Скрывшиеся под талым снегом и водой тропинки и дороги задерживали продвижение вперед. Бойцы не имели возможности просушить обмундирование и обогреться. Кухни опаздывали, и вместо горячей пищи частенько приходилось довольствоваться сухим пайком.

Дивизия, преодолевая яростное сопротивление немцев, медленно продвигалась вперед, переходя к обороне в тех местах, где противник был особенно упорен.

Весной наступило затишье. У Бориса появилось время для того, чтобы писать Але подробные письма. Он переживал вместе с женой беременность, вчитывался в ее рассказы о шевелении ребеночка и они вызывали у него какое-то удивление и такую сладость и нежность в груди, словно он уже держал на руках свою кровиночку.

В преддверии лета начали готовиться к широкому наступлению. Нашим войскам предстояло сокрушить мощный оборонительный рубеж на пути в Прибалтику под названием «Пантера». Немцы готовились стоять насмерть, ведь с потерей Прибалтики они теряли и источники сырья и продовольствия, а для Красной армии открывался прямой путь в Восточную Пруссию и выход к Балтийскому морю.

Наступление намечалось на двенадцатое июля, но уже десятого войска заняли исходное положение. Утром взвод разведчиков, где Борис командовал отделением, придали штурмовой роте для проведения разведки боем. Рота выбила противника из траншей и захватила пленных, которые показали, что получен приказ отойти на запасной тыловой рубеж. Этим решило воспользоваться командование и ввело в прорыв штурмовые батальоны. В течение суток оборонительный рубеж противника был прорван, и подразделения вклинились в оборону врага на сорок километров, очистив от фашистов триста населенных пунктов.

Части дивизии безостановочно двигались вперед, преследуя отступающего противника. Проселочные дороги, по которым двигались войска, тянулись через лес, идти было тяжело, все медленнее шагали бойцы, темные пятна пота проступали на давно не стиранных гимнастерках. Необходим был отдых, но командование требовало быстрее выйти к реке Великая и захватить мост. Пока основные части дивизии двигались к мосту, решено было перебросить к нему взвод разведки для захвата и предотвращения взрыва.

Разведчиков посадили на танки, и те рванули вперед. Охрана моста не успела опомниться, когда из леса стремительно вырвались «тридцатьчетверки» с десантом разведчиков на броне. Танки прорвались к мосту, и бойцы, спрыгнув с них, пошли врукопашную. Высокая и сильная фигура Бориса, который где автоматными очередями, а где и мощными кулаками прокладывал путь отделению, служила ориентиром для бойцов.

Через несколько минут все было кончено, на мосту и вокруг него в беспорядке валялись трупы фашистов. Вскоре по мосту устремились на ту сторону реки подошедшие штурмовые батальоны.

За этот бой Борис был награжден орденом Красного Знамени.

Дивизия с боями прорывала вторую линию немецкой обороны, здесь было построено множество ДОТов и ДЗОТов, минных полей. На подходе к этой линии надо было под огнем гитлеровцев преодолевать болота и озера. Враг непрерывно вел артиллерийский огонь и атаковал. Развернулись затяжные кровопролитные бои, наши подразделения несли большие потери. В батальоне, которому был придан взвод разведки, убило командира, из офицеров почти никого не осталось. Командование прислало из штаба нового комбата. Им оказался бывший командир роты Бориса во время комплектации дивизии на Урале.

Два дня назад Борис вынес из-под огня раненого взводного – лейтенанта Никифорова, а когда вернулся, ротой командовать было уже некому. Тогда-то и принял Борис на себя командование ротой. Командир батальона собрал двух оставшихся в живых разведчиков, которых хорошо знал: старшего сержанта Горбанько и ефрейтора Бориса Шаталова. Командиром одной роты он назначил Горбанько, а второй – оставил Бориса.

– Слушай боевую задачу: нужно оседлать перекресток дорог и удержать его до подхода основных сил. – Голос командира был сиплым и прерывался кашлем, накануне он простыл лежа под огнем немецких гаубиц в болоте. – Оседлать и удержать – это очень важно для дивизии. Начало общего наступления дивизии в шесть ноль-ноль. К этому времени развилка должна быть в наших руках. Ясна задача?

Задача-то ясна, но как ее выполнить. В роте Бориса оставалось два десятка бойцов, в роте Горбанько – немногим больше. Сложность заключалась еще и в том, что на пути к развилке противник хорошо укрепился, и пройти напрямую было сложно. Решили одной ротой обойти укрепленный район и ударить по врагу с фланга.

А Борис повел бойцов прямо. Идти среди огромного массива сплошных болот было трудно, тропинка то появлялась, то исчезала. Приходилось передвигаться, рискуя в любой момент провалиться в трясину. Кроме этого, необходимо было соблюдать скрытность, чтобы незаметно выйти в заданную точку. Рота блестяще совершила марш, не встретив сопротивления, она добралась до развилки дорог и заняла на ней круговую оборону.

Ровно в шесть, как и намечалось, началось наступление дивизии. Фашисты не выдержали и побежали, и тут на их пути оказался заслон на развилке. Немцы обрушили на бойцов всю свою огневую мощь, понимая, что если они не пробьются через заслон, то будут уничтожены наступающими войсками. И тут в самый критический момент, когда уже половина личного состава роты Бориса была выведена из строя, к ним пробилась рота старшего сержанта Горбанько, проделав узкий проход во вражеской обороне. Немцам так и не удалось сбросить бойцов с развилки дорог. А вскоре подоспели наступающие части дивизии.

Командир дивизии кричал в трубку комбату:

– Молодцы, передайте мою благодарность всему личному составу, а командирам рот, в особенности. – И зачем-то переспросил: – Значит, роту к развилке вывел и командовал ею в бою ефрейтор? Ну и ну, такое мне еще встречать не приходилось. Но молодчина какой! Честное слово, молодчина!

Через пару дней в дивизию прибыл командующий армией. Командир дивизии доложил ему о Борисе, и генерал захотел с ним встретиться. Бориса вызвали в штаб дивизии. Генералу представили вконец смущенного девятнадцатилетнего парня. Он расспрашивал Бориса о службе, о семье, уточнял детали минувшего боя. Потом подозвал к себе одного из офицеров штаба и отдал какое-то распоряжение. Затем объявил, что за успешное выполнение боевой задачи, проявленный при этом героизм и воинское мастерство, ефрейтор Борис Шаталов награждается Орденом Славы второй степени и ему присваивается воинское звание – лейтенант. Генерал тут же прикрепил на грудь Бориса орден и вручил офицерские погоны.

Потом, провожая взглядом удаляющегося парня, с восхищением произнес:

– Замечательный человек, хороший командир из него выйдет.

Известие о рождении дочери Борис встретил в госпитале.

Наши войска, прорвав оборону на узком, пятикилометровом участке, уже двигались вглубь территории противника, имея цель ликвидировать курляндскую группировку.

А через два дня гитлеровцы ввели в бой на этом участке танковую дивизию. Трое суток не прекращался тяжелый бой. Горела земля, немцы пытались смять и уничтожить наши части. В роте, которой уже командовал Борис, осталось меньше трети личного состава. Вот перед позициями показались вражеские танки, за ними двигалась пехота. Наша артиллерия открыла огонь, но танки продолжали двигаться вперед. Борис понял, что позицию удержать не удастся, даже если погибнут все. В это время поступил приказ отойти за реку.

Борис отдал приказ бойцам отходить. А сам остался прикрывать отход. Он лег за пулемет и его точные очереди косили наступающих солдат противника. Но вот танки приблизились, и Борис побежал по траншее, которая упиралась одним своим краем в лесную опушку. Он выскочил из траншеи и уже вбежал в лес, когда шальной осколок ударил его в шею. Борис упал и потерял сознание. Очнулся он, когда уже была ночь. Гимнастерка залита кровью, шею невозможно повернуть. Борис достал из сумки перевязочный пакет и попробовал им заткнуть рану, но от сильной боли вновь потерял сознание. Только через сутки бойцы его роты проникли на нейтральную территорию, где оказался Борис, и вынесли командира. Он потерял много крови и получил заражение.

Началась гангрена. Его спасло чудо: молоденькая врачиха, недавно пришедшая после мединститута, сделала блокаду появившимся уже в войсках пенициллином и этим спасла Борису жизнь.

Два месяца провел Борис в госпитале. Девушка-врач бывала у него каждую свободную минуту, и все к этому привыкли, даже начальство не реагировало. Лена, так звали девушку, знала, что у Бориса жена на Урале и что дочка родилась. Но это ее нисколько не смущало. На войне жизнь младших командиров недолгая, и надо жить и любить сегодня, завтра может и вовсе не наступить.

До выписки оставалось недели две, и Борис перешел уже в разряд ходячих больных. Почти каждый вечер после ужина он прогуливался с Леной по аллее парка, примыкавшего к больничному корпусу. Вот и сегодня они пошли прогуляться по первой пороше.

Чистый воздух вливался в пропитанные лекарствами легкие и вместе с ним вливались бодрость и энергия в молодое, сильное тело, которому нипочем ранения.

– Не спеши, – Лена взяла Бориса под руку, погладив зачем-то рукав его шинели, наброшенной поверх больничного халата. – Расскажи лучше, как тебе видится жизнь после войны.

– Жизнь будет совсем другая, – проговорил Борис и замолчал. Он и не представлял, какою должна стать жизнь после войны, из его девятнадцати лет – три с половиной пришлись на войну.

Лена хотя и была старше его на пять лет, но и она не могла себе представить ту новую, неизвестную жизнь.

– Я думаю, что люди будут любить и беречь друг друга, – произнесла она выстраданную, видимо, в мыслях фразу.

– Да, наверное.

Они уже дошли до скамейки в конце аллеи, туда, где ветви деревьев сплетали свои густые лапы, создавая таинственный шатер.

– Посидим? – Лена потянула Бориса на покрытую мелкой снежной крупой скамейку.

Борис смахнул снег полой шинели, они уселись, тесно прижавшись друг к другу.

Сколько времени прошло неизвестно, Лена зябко поежилась и положила голову Борису на плечо. Потом спросила:

– Руки замерзли, можно, я у тебя погрею? – И, не дожидаясь ответа, сунула свою руку в распахнутый ворот его шинели.

Борис чувствовал, что Лена тянется к нему, это его приятно тревожило и волновало. Он обнял девушку за плечи. Она подняла голову от его плеча, прижалась щекой к его щеке, и он ощутил на своих губах ее теплые губы.

К ночи похолодало, и Борис с Леной заторопились к больничному корпусу. Они вошли в здание с черного хода, от двери которого у Лены оказался ключ. Она жила в маленькой комнатке, в блоке для служащих госпиталя. На развилке у длинного коридора постояли, целуя друг друга и все более разгораясь. Лена расстегнула шинель Бориса, распахнула больничный халат и обхватила руками его такое манящее, сильное тело. А Борис под теплой курткой Лены нащупал ее грудь и уже не захотел выпускать ее из своей ладони. Вместо того чтобы разойтись, они направились в коморку Лены, стараясь осторожно ступать по дощатому полу. Сердце Бориса взволнованно билось, уже почти год он не встречался с женщиной. Его молодое тело, отдохнувшее за время нахождения в госпитале от тягот и тревог войны (в окопах-то было не до женщин) требовало ласки, и томление, охватившее его, затмило все доводы разума. Тихонько войдя в комнату, они бросились в объятья друг друга, словно это был последний миг, дарованный им судьбой перед тем, как навсегда расстаться. Губы их слились, руки порхали, гладя и лаская тела и стаскивая мешающую одежду. Они почти не разговаривали, да и зачем нужны были слова, каждый знал мысли и желания другого, и рвался, и трепетал от прикосновений, и хотел быть ближе, ближе…

Они рухнули на железную односпальную больничную кровать, и она отчаянно заскрипела, не выдержав урагана страстей…

Холодный зимний рассвет нехотя вполз в окно, осветив разбросанную по полу одежду и обнаженные тела мужчины и женщины, забывшихся в коротком сне.

На попутной полуторке Борис возвращался в свою дивизию. Последние две недели промелькнули с быстротой молнии. С Леной они вели себя на людях подчеркнуто официально, но встречаясь вечером, не могли оторваться и насытиться друг другом, как изголодавшиеся хищники. Из госпиталя Борис отправил Але всего два письма: он не хотел беспокоить ее тем, что тяжело ранен, да и первые недели был лежачим и не мог писать. Однако и потом, когда он уже вставал, тоже не писал, но уже по другой причине. Аля – родная и любимая, была далеко, а Лена – такая желанная и манящая рядом, только протяни руку. И он протянул ее. И что же теперь?

Борис копался в себе, пытался что-то анализировать, чем-то оправдать такую бешеную, неуправляемую страсть. Но находил только какие-то жалкие причины, которые вызывали лишь досаду на себя.

Утром Борис попрощался с Леной. Он успокоился, страсть улеглась, они насладились друг другом за эти две недели. Но почему она так тревожно-вопросительно заглядывала в глаза его, почему тормошила и спрашивала через каждые пять минут:

– Ты меня, правда, любишь?

Борис кивал головой, он и сам не мог еще разобраться в своих чувствах, но любви, такой любви, как с Алей, тут, конечно, и в помине не было. А что же тогда было?

От этих вопросов, на которые он не мог найти ответа, ужасно болела голова, до тошноты стыдно было перед самим собой, словно он совершил преступление, совершил предательство. Вот если он погибнет, если его убьют в бою, тогда это будет хоть как-то объяснимо, он смоет кровью свою вину, – так обычно говорили в войсках штрафникам. Потом Борис отгонял эти детские, но от этого не менее муторные мысли и торопил водителя, стремясь поскорее добраться в свою часть и забыть все:

– Ну, что мы словно на старой измученной кляче едем. Нельзя ли побыстрее?

– Быстрее нельзя, товарищ старший лейтенант, видите какая дорога, одни ямы да ухабы, – оправдывался шофер.

За время отсутствия Бориса наши войска уже прошли Польшу, Померанию и повернули на Берлинское направление. Борису присвоили очередное воинское звание – капитан, и он принял батальон. Быстро вошел в курс дел в подразделении, познакомился с людьми. Использовал короткое затишье для обучения людей ближнему бою в крупном населенном пункте. Впереди Берлин. В один из дней Борис узнал о гибели командира полка, бывшего своего ротного еще с Урала. Тот погиб на командном пункте после прямого попадания снаряда. Сейчас, уже сам став командиром, Борис понял, какому риску подвергал ротный его и себя, когда отпускал на ночь к Але. Опоздай он тогда к посадке в эшелон, его бы сочли дезертиром, а непосредственного командира – пособником. Законы военного времени предусматривали за это самое суровое наказание.

Главные силы 1-го Белорусского фронта сосредоточились для общего наступления. Застыли на огромном фронте десятки стрелковых дивизий, состоящих из опытных, закаленных бойцов. Армады танков, с полностью заправленными баками и боекомплектом, изготовились для броска вперед. Густо сосредоточенные артиллерийские подразделения и гвардейские минометы готовились огневым валом поддержать наступающую пехоту.

Сжатые, как пружины, десятки тысяч людей каждую минуту ожидали сигнала к атаке.

Незадолго до рассвета, в пять часов, мощный небывалый гул разорвал тишину, раскололись земля и небо. Тысячи сверкающих трасс прорезали темноту, сотни бомбардировщиков с зажженными огнями закрыли небо и звезды. Дрожала земля, сплошная лавина огня накрыла траншеи гитлеровцев. Через полчаса полторы сотни прожекторов уперлись лучами в передний край немцев, и роты пошли в атаку. Они быстро ворвались в первую траншею противника, потом, не останавливаясь, во вторую и третью…

Когда рассвело и бойцы закрепились в немецких траншеях, Бориса вызвали на командный пункт полка. Он шел через недавнее поле боя: дымилась земля, искореженная воронками, перемешанные с ней обломки искалеченной техники и танковых гусениц являли собой какой-то неземной ландшафт. Санитары уносили раненых, похоронные команды собирали убитых.

– Смотри сюда, – командир полка тыкал пальцем в точку на карте. – Это – автострада, ведущая к Берлину. Твой батальон должен ее перерезать и не допустить подхода подкреплений к осажденному гарнизону Берлина.

Борис молча выслушал командира. Задача предстояла трудная: пройти насквозь сильно укрепленный лесной район, не ввязываясь в затяжные бои, выйти к автостраде, оставляя позади раздробленные, но вполне боеспособные группы фашистов.

– Товарищ командир, к вам медики, – доложил часовой. Плащ-палатка, закрывавшая вход, отодвинулась и в проеме двери показались две девушки.

– Товарищ капитан, начальник медпункта вашего батальона, лейтенант медицинской службы Короткова прибыла для прохождения службы. Со мной санинструктор Татьяна.

Борис во все глаза смотрел на Лену.

– Кто это тебя сюда направил? – спросил он строго, не обращая внимания на санинструктора. – Батальон завтра рано утром выступает на ответственное задание.

– Вот потому и направили, – ничуть не смутившись от строгих слов Бориса, ответила Лена.

– Я сейчас свяжусь с комполка, попрошу, чтобы вас забрали в полк. У меня в батальоне есть санинструктор.

– Вы это не сделаете, товарищ капитан, мы пришли сюда выполнять свой долг, а не отсиживаться в тылу.

Голос Лены был настолько решителен и тверд, что Борис махнул рукой:

– А, бес с вами, оставайтесь, – и добавил, – только потом, чтобы ко мне претензий не было.

– Не будет, товарищ капитан, – уже весело заключила Лена.

Чтобы иметь более ясную картину о характере укреплений врага, Борис выслал разведчиков с заданием взять «языка». Разведчики задание выполнили, «язык» оказался ценным.

Выступать решили ранним утром, еще затемно.

Ночью, когда все улеглись, стараясь отдохнуть перед предстоящим маршем и боем, Лена пришла в землянку к Борису.

– Я люблю тебя, люблю тебя, я не могу без тебя жить, – жарко шептала она, прижимаясь к нему горячим от возбуждения и желания телом.

– Ты специально ко мне попросилась? – Спросил Борис, лаская Лену, гладя ее груди и бедра…

– Да, специально, – ответила она, ничуть не смутившись. – Чай, не к теще на блины иду, на передовую. Я хочу быть рядом с тобой, только рядом с тобой.

Этой ночью они не сомкнули глаз, забылись только под утро.

– Товарищ командир, светает, пора уже, – разбудил Бориса часовой, деликатно постучав по бревну, служившему стойкой.

Лена, наскоро одевшись, выскочила из землянки.

Следуя рассказу языка, батальон почти без потерь вышел в заданный район.

Борис понимал, что передышка продлится не более двух-трех часов, за это время надо укрепиться.

Через два с половиной часа первая группа фашистов, состоящая из нескольких десятков человек, вышла к автостраде и дружным огнем бойцов была уничтожена. Но это оказалось только началом. Из леса появлялись все новые, хорошо вооруженные группы гитлеровцев, а по автостраде уже двигалась к Берлину танковая бригада из дивизии СС. Силы были неравные, над батальоном нависла угроза окружения. Связи уж не было, и Борис послал в штаб полка троих разведчиков с донесением.

Батальон истекал кровью, все меньше оставалось людей, способных держать в руках оружие. Борис находился все время в боевых порядках, переходя от одной траншеи к другой. В какой-то миг немцы оказались уже перед расположением третьей роты, в которую только что пришел Борис. Он понял, что промедление смерти подобно, еще минута и батальон сомнут. Тогда он привычно прижал к себе автомат и закричал:

– Рота, за мной, вперед, за Родину!

И выскочил из траншеи.

Оставшиеся бойцы поднялись вслед за командиром.

Лена бежала рядом с Борисом.

– Куда? Назад, – закричал он, – товарищ военврач, приказываю назад!

– Я выполняю свои обязанности, товарищ капитан, – ответила на ходу Лена.

Препираться с Леной в атаке не имело смысла, и Борис забыл о ней. Бойцы сошлись с противником врукопашную, гитлеровцы ее никогда не выдерживали. Вот здоровенный рыжий немец направил на него автомат. Борис присел, и очередь прошла мимо, пуля лишь слегка зацепила голову. В следующее мгновение Борис насадил немца на штык, краем глаза заметив, как сбоку целится в него из пистолета немецкий офицер. Он рванулся туда, мгновенно поняв, что не успевает. И тут вдруг перед немцем выросла Лена, приняв на себя смертоносный заряд, приготовленный для Бориса. А он стрелял, стрелял из автомата в этого офицера, пока не кончились патроны. Потом поднял с земли девушку и пошел в тыл к своим позициям, не пригибаясь и ничего не замечая вокруг.

В ожесточенной штыковой атаке немцы были отброшены. Борис сидел около Лены, смотрел в открытые неподвижные глаза и молча гладил ее по волосам.

– Товарищ капитан, – Борис поднял голову, перед ним стояла Таня. – Надо перевязать, а то у вас вся голова залита кровью.

Пока шла перевязка, Борис не отрываясь смотрел на лежащую девушку. «Как же это, я – жив, а ее уже нет. Такой теплой, ласковой, нежной… уже нет». Руки его до сих пор чувствовали гладкость ее кожи, мягкость груди.

– Она вас очень любила, товарищ капитан, – не прекращая перевязки, сказала Таня и всхлипнула. – Говорила, что не хочет жить без вас, если погибнем, то вместе. Потому и в атаку рядом пошла.

Борис сглотнул комок в горле, сжал зубы так, что затрещали желваки под кожей, наклонился и коснулся губами холодных губ Лены. Потом встал, натянул поглубже пилотку, чтобы не заметна была марлевая повязка, и направился в свой окоп.

Наступило недолгое затишье.

«Не продержимся, – думал Борис, – пока подойдет подкрепление, от батальона ничего не останется. Надо идти на прорыв».

Он собрал оставшихся в живых офицеров и обговорил план прорыва: передовая группа углубится в лес, завяжет бой с немцами, а основные силы обойдут их по флангу. Потом передовая группа нагонит остальных. Расчет строился на том, что немецкие танки не смогут действовать в лесу.

– Начинаем по сигналу во время немецкой атаки, группа прикрытия обеспечивает отход. Командование батальоном поручаю лейтенанту Морозову, сам остаюсь с прикрытием.

Борис решил остаться с людьми, которые наверняка были обречены на смерть. Эти люди уйти уже не успеют, но от них зависит успех прорыва. Лейтенант Морозов был на целый год моложе Бориса, но показал себя отважным и исполнительным офицером, недаром его назначили заместителем командира батальона. Борис вверял ему батальон со спокойной душой, был уверен, что тот сделает все, как надо.

– Коля, – задержал Морозова Борис, – проследи, чтобы санинструктор Таня ушла с тобой.

– Есть, товарищ капитан!

Со стороны немецких позиций показались танки, за ними бежала пехота. Борис дал команду к прорыву. Батальон покинул позиции, осталось два десятка бойцов и «сорокапятка», единственная уцелевшая пушка из приданной батальону батареи.

– Один, два, три… четырнадцать… да ну их к черту, считать, – Борис сплюнул и прильнул к прицелу пулемета.

Справа раздался пушечный выстрел. Перед головным танком взметнулся фонтан земли. Второй снаряд поразил цель, танк загорелся. «Молодцы артиллеристы», – подумал Борис. На позиции батальона стали рваться снаряды, немецкие танки стреляли на ходу, пытаясь подавить орудие. Но «сорокапятка» продолжала стрелять. Вот и второй танк загорелся. Орудие, выставленное на прямую наводку, расстреливало танки в упор. Из траншеи выскочил боец и, извиваясь, как змея, пополз навстречу наступающим танкам. Вот он привстал на колени и мощным взмахом швырнул гранату в бок немецкого танка, поравнявшегося с ним. Танк загорелся, а боец рухнул на землю, сраженный автоматной очередью.

Танки и наступающая пехота врага уже были совсем близко, можно было различить лица немецких автоматчиков. «Ну, пора, – решил Борис, – сейчас уложу пехоту, а ребята пусть разделываются с танками». Внезапные, точные, короткие пулеметные очереди, срезающие немцев, заставили их залечь. Заговорила умолкнувшая, было, пушка и первым же снарядом поразила танк, еще один танк остановился и загорелся, подорванный гранатой. Немецкие танки, не дойдя до траншеи батальона, остановились и стали медленно пятиться. Прижатая пулеметным огнем пехота врага поднялась и под прикрытием своих танков побежала.

Борис устало откинулся от пулемета и прислонился спиной к стенке траншеи. Потом поднялся и пошел вправо, туда, где стояла пушка. Вокруг орудия лежали убитые артиллеристы, валялись пустые ящики из-под снарядов.

– Товарищ командир.

Борис оглянулся и увидел сидящего на ящике парня с перевязанной левой рукой.

– Ты кто?

– Рядовой Иванько, заряжающий.

– А где ребята все?

– Та нет же никого, товарищ командир, побили усих.

– А кто танк подбил, последний.

– Та я ж.

– Молодец, представлю тебя к награде.

– Э-э, яка така награда, нам вже отсюдова не выбраться.

Борис всматривался в веснушчатое, совсем еще детское лицо, и боль оттого, что этому пареньку суждено здесь погибнуть, терзала его сердце. Нет, не бывать этому.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, ой ни, вру, цэ я военкомат обманул, чтоб меня на фронт взяли. Семнадцать мне.

– Рядовой Иванько, слушай мой приказ: я сейчас напишу письмо, его необходимо доставить командиру полка. Пойдешь ты.

– Не могу, товарищ капитан, боец не имеет права оставить командира в бою.

– Хорошо тебя научили, правильно, только бывают некоторые обстоятельства, когда боец должен выполнить приказ, чтобы спасти жизни людей.

– Не могу, товарищ капитан.

– А, ты не можешь, ты не можешь выполнить приказ командира, знаешь, что бывает за невыполнение приказа? – Борис уже почти кричал на парня, тот съежился и втянул голову в плечи. – Я сейчас дам тебе пакет, и попробуй не донести его. Пакет должен попасть только в руки командира полка. И умереть ты не имеешь права, надо обязательно доставить пакет. Пойдешь сторожко, с немцами в перепалки не ввязываться, скрытно обойти все посты.

Борис достал из полевой сумки лист бумаги, карандаш и написал: «Тов. подполковник, прошу после моей смерти назначить командиром первого батальона лейтенанта Морозова. Я его рекомендую и за него ручаюсь». И размашисто расписался.

Потом свернул лист в четыре раза и отдал парню. Тот сунул бумагу за пазуху и сначала медленно, а потом все быстрее двинулся в сторону леса.

Борис прошел по траншее. В живых осталось двенадцать человек, почти все ранены. Он пошутил с бойцами, подбодрил их, но у самого на сердце кошки скребли. Где же подкрепление? Неужели нельзя было посадить разведчиков на танки и перебросить сюда. Они бы мигом добрались, как когда-то к мосту через реку Великую. Он, конечно, не мог знать, что командир дивизии лично дал команду сформировать отряд, посадить на танки роту разведки и направить в помощь окруженному батальону. И в это самое время отряд, встретив ожесточенное сопротивление в пути, теряя людей, пробивался к автостраде.

Ну, ближе, ближе, еще ближе. Борис жадно докуривал цигарку, глядя на ползущие танки.

Пора. Треск пулеметных очередей потонул в грохоте танковых моторов. Только падающие фигурки немецких солдат выдавали зоркий глаз и твердую руку опытного пулеметчика. Справа и слева от Бориса слышались автоматные выстрелы. Но их становилось все меньше. Вот танки уже рядом, Борис едва успел отпрыгнуть в сторону, как тяжелая машина раздавила пулемет. Густой сизый дым из выхлопной трубы пахнул в лицо. Он достал гранату, выдернул чеку и швырнул в уязвимое место танка – моторное отделение сзади. Взрыв, и языки пламени весело заплясали по броне.

В это время что-то толкнуло Бориса в левое плечо, и гимнастерка сразу пропиталась кровью. Правой рукой Борис вытащил последнюю гранату, для себя припасенную – гитлеровцы уже были в нескольких метрах, мысленно попрощался с Алей, с маленькой дочкой, которую не видел и уже никогда не увидит, взялся зубами за чеку, но выдернуть не успел. Мощный взрыв снаряда швырнул на дно траншеи. Усилием воли он поднял свое раздираемое неимоверной болью тело, оперся на бруствер и увидел быстро приближающиеся родные силуэты «тридцатьчетверок», накрывших огнем пушек траншеи батальона, куда уже ворвались немцы.

Сознание померкло.